Он взял бумажку с записью очков, огрызок карандаша. Перевернул чистой стороной вверх. Нет, жизнь не перевернешь на чистую сторону… А постой-ка. Поваров… Неужто история Бронга, наивная фантастика, растревожила тебя так сильно?
Василий Васильевич сидел у стола, чертил карандашом по бумажке. Уже давно Терентий Федорович скрылся за липами, знакомые шахматисты устроились на соседней скамье. «Что же было потом? — думал Василий Васильевич. Когда Бронг-дубль вышел в ночной город, под свет реклам? А-а, в клинику его отвез Риполь, в клинику Валлона… Но после клиники?»
Кто я такой?! — гулко рвануло в сердце.
Он огляделся, чтобы утвердить себя в реальном мире. Вот будочка, где выдают игры, вот постылые доминошники стучат по всей аллее. Малыш в синих трусишках перебирает сандалиями по вертящейся бочке. И вот он сам. Кто он такой, чего ему надо, почему его тянет неизвестно куда? Он скомкал и отбросил бумажку. Невозможно было сидеть и ждать неизвестно чего. Бронг он или Поваров, или кто-то неведомый — теперь все равно. Пуще смерти он страшился, что дверь больше не откроется, что над ней окажется вывеска кинотеатра, что переулка такого нет…
— Пойду. Будь что будет, — произнес он, поднимая левую бровь.
Поднялся, пошел по аллее — сразу, с места широким размашистым шагом. Вдоль лунок — следов от трости.
Горячий июльский ветер заносил следы песочком, сдул со стола бумажку с записью очков. Покатил в траву. На обороте бумажки четким банковским почерком — рондо была выписана формула. Красивая формула с интегралами, сложными степенями и прописной сигмой за знаком равенства.
Александр Абрамов, Сергей Абрамов
HAPPY END
Посетитель, средних лет розовощекий голубоглазый сангвиник, решительно, даже слишком решительно, минуя профессора и ассистента, прошел в лабораторию. Скользнул любопытствующим, но не слишком заинтересованным взглядом по белым панелям и цветной орнаментике и задержался на стекловидном, вращающемся и чуть подсвеченном изнутри экране, похожем на телевизорный.
— В этом лиловом аквариуме я увижу будущее? — засмеялся он.
— Не увидите, — сказал ассистент. — Увидим мы.
— А я?
— Вы будете спать. Сначала — просто гипносон, потом мы переведем его в более глубокий — летаргический, вроде коматозного состояния.
— Зачем?
— Сонное торможение обычного гипносна для нас недостаточно. Необходимо освободить рецепторы сложного действия, не требующие конструктивной работы сознания. Уяснили?
— Сложно.
Профессор и ассистент переглянулись. Предстоял затяжной разговор с изрядно надоевшими пояснениями.
— Попробуем упростить, — вздохнул профессор. — Любое воспоминание — это как бы сигнал из прошлого. Вспоминаете ли вы детство, юность, события десятилетней давности или вчерашний разговор — все это впечатления прошлого, закодированные в каких-то ячейках памяти. Когда вспоминаешь нужные слова или образы, приводится в действие вся конструктивная система сознания. Но есть в мозгу центры, не требующие такой сознательной конструктивной работы. Это область предчувствий, подсознательных восприятий, телепатических передач и, как мы говорим, сигналов из будущего.
Посетитель, как и подобает сангвинику, засмеялся по-детски звонко, без всякой иронии.
— Не обижайтесь, профессор, — сказал он, — не верю. Ей-богу, не верю.
— Зачем же вы пришли тогда?
— Вам же нужна морская свинка для опытов, а мне любопытно.
— И непонятно, — колко добавил ассистент. — Как это — сигналы из будущего? Будущего ведь еще нет. Оно еще только будет.
— Верно, — согласился посетитель, даже не поняв колкости. — Вот оно, время. Движется, — он показал на часы-браслет. — Другого не знаю.
Профессор опять вздохнул. Сколько у него было таких разговоров, и как все они, в общем, похожи. Например, о времени.
— А что такое время, мой друг, до сих пор никто не знает, Есть время Ньютона и время Эйнштейна. А Стоун вообще считает, что никакого движения времени нет. Нет ни вчера, ни завтра, ни прошлого, ни будущего. И время существует все целиком, как Вселенная, и многофазно, как кинолента. Согните ее, и кадры соединятся: вчера и сегодня, сегодня и завтра. Мы сгибаем здесь ленту вашего времени. Открываем тайны предчувствий и пророчеств. Когда-то считали их шарлатанством, сейчас это область научных психокоммунинаций.
— Спасибо за лекцию, — сказал посетитель. — Дальнейшее умудрение произойдет, как я понимаю, в этой веселенькой сурдокамере? — и он указал на открытую белую кабину, от которой во все стороны тянулись к стенным панелям разноцветные провода.
— У вас ассоциативное видение, — опять уколол ассистент: посетитель ему явно не нравился.
— Так не я же увижу, а вы, — засмеялся тот. — Только одно примечаньице к тому, что увидите. Идет?
— Какое?
— Happy end.[2]
Ассистент опять не удержался.
— Гончаровская Марфинька, между прочим, тоже обожала романы со счастливым концом.
— И Дарвин, — вмешался профессор. — У вас хороший пример, мой друг, сказал он посетителю, по-приятельски подталкивая его в кабинет.
Последнее, что увидел тот, погрузившись в санаторное кресло кабины, была молния, сверкнувшая в глазах профессора, и последнее, что он услышал, были слова, прозвучавшие как приказ:
— Спите!
И для него уже все исчезло, а профессор, плотно закрыв дверь кабины, бросил на ходу ассистенту:
— Включайте.
Мгновенное напряжение воли было так велико и так изнуряюще, — а профессор был уже стар, — что ему хотелось скорее расслабиться.
— Надо иметь фонограммы таких разговоров, чтобы в дальнейшем пациенты прослушали их без нашего вмешательства, — устало сказал он, присаживаясь к экрану, и закрыл глаза.
Ассистент уже включил управление.
— Годовую шкалу? — спросил он.
— Давайте, — согласился профессор. — Лет на пять вперед. Тот же день.
Он думал о том, что никогда не интересовался своим будущим и никто не видел его на экране. Да и что они увидели бы? Только вероятностный вариант, обусловленный законом причинности. Можно изменить условия, но нельзя изменить закона. И никакая вычислительная машина не подсчитает все варианты будущего, если многократно изменять условия настоящего. Наука еще не преодолела этого барьера. Профессор вспомнил вероятностный вариант его коллеги — бионика Сергиевского — авиакатастрофу во время перелета через Атлантику. Сергиевский тотчас же перестал пользоваться услугами воздушного транспорта. И что? Умер тремя годами позже от опухоли в мозгу. Профессор вздохнул и открыл глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
