– Это кто – мы? – спросил второй князь.
– Пушкари, – пожал плечами ратник.
Долгоруков нахмурился:
– Кто научил?
– Аникей Багров.
– Да разве сие возможно – палить по цели невидимой? – повысил голос князь Долгоруков. – Стреляете в белый свет, как в копеечку. А у нас ядер, пороху не хватает. Может, он – лазутчик польский, Аникей Багров?
– Кто дозволил ему с пушкарями дело иметь? – вступил в разговор другой воевода.
– Знаю я хорошо Аникушку Багрова, – погладил бороду архимандрит.
Долгоруков перевел взгляд на Иоасафа.
– Наш Багров, Троице-Сергиевый, – снова погладил бороду архимандрит. – Столярную работу для обители делал. Придумал, как мужикам бревна легче таскать…
– Слышал про сие, – подтвердил Долгоруков. – Ладно, ежели ручаешься за него – действуйте. А ты передай пушкарям, – повернулся он к ратнику. – Трещеру не подавите – головы всем поотрываю. Ступай с ним, отче.
В другое время архимандрит вспылил бы: еще потягаться, чья власть в крепости выше – духовная либо светская? Но теперь не до тяжб было – каждая минута промедления могла дорого обойтись. Иоасаф не смирился, но решил отложить спор до лучших времен.
Когда архимандрит и ратник подошли к двери, снаружи послышался шум, дверь приотворилась.
Воеводы переглянулись.
– Что там? – крикнул Долгоруков.
– Посланца от поляков привели, – доложил стражник с алебардой, появившийся в дверном проеме.
– Веди, – велел князь.
В гридницу вошел человек с бегающими глазками, в туго подпоясанной поддевке.
– Толмача, – подал голос Голохвастов.
– Не надо. Я по-русски говорю, – произнес посланец и достал из-за пазухи письмо. Говорил он чисто, без всякого акцента.
Архимандрит, который не успел уйти, присел на краешек скамьи, решив узнать, с чем пожаловал посланец. Глаза Иоасафа загорелись ненавистью: он догадывался, что это перебежчик.
– А скажи-ка, кто ты таков… – начал князь Алексей Иванович.
– Погоди, – бесцеремонно оборвал его Долгоруков и обратился к посланцу: – Читай, что там у тебя, да поживее!
– Послание от гетмана Сапеги и пана Лисовского!..
– Пропусти начало, – перебил нетерпеливо князь Долгоруков. – Главное читай!
– «Пишет к вам, милуя и жалуя вас, – продолжал посланец, заметно сбавив тон. – И предлагаем покориться и сдать крепость…»
Иоасаф усмехнулся:
– Губа не дура.
– «…Если же не сдадите сами, – читал далее посланец, – то знайте, что не затем мы пришли, чтобы, не взяв монастыря, прочь уйти. К тому же сами знаете, сколько городов ваших московских взяли. – В этом месте посланец возвысил голос. – И столица ваша Москва… в осаде… Помилуйте сами себя. Если поступите так, будет милость и ласка к вам. Не предавайте себя лютой и безвременной смерти. А мы царским словом заверяем, что не только наместниками в крепости останетесь, но и многие другие города и села в вотчину вам пожаловано будет. Если же не покоритесь, все умрут злою смертью», – закончил посланец и опустил бумагу.
Глаза Долгорукова налились кровью:
– Все?
– Есть еще одно послание…
– Читай.
– Оно архимандриту Иоасафу.
– Вот он, счастливый случай, – усмехнулся князь, – и архимандрит как раз тут, – указал он кивком.
Посланец развернул второй свиток и начал:
– «А ты, святитель Божий, старейшина монахов, архимандрит Иоасаф, вспомни пожалования царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича, какой милостью и лаской он вас, монахов, богато жаловал. А вы забыли сына его царя Дмитрия Ивановича. Отворите крепость без всякой крови, иначе всех перебьем». И еще здесь…
– Довольно, – оборвал посланца Долгоруков. – Эти песни мы уже слышали. Что ответим? – обвел он всех взглядом.
Голохвастов опустил взгляд.
– Будем стоять до последнего, – ответил за всех архимандрит. – А этот… – с презрением кивнул он на перебежчика, – пусть отправляется к своим подобру-поздорову, жаль, нельзя на дыбу его.
Долгоруков усмехнулся:
– Кровожаден ты, отче…
Архимандрит не ответил, скрестил руки на груди. Посланец потупился и отвернулся.
– Эй, выведите гостя за ворота, – крикнул князь страже, сжав кулаки. – Передай своим хозяевам: будем драться до последней капли крови! – крикнул он вдогонку посланцу.
Едва затих звук шагов, Иоасаф поднялся.
– Пойдем Трещеру давить, – сказал он ратнику.
Трудно было Аникею. Размозженное колено, еще окончательно не поджившее после вылазки, саднило так, что силушки никакой не было, но Багров не показывал виду, крепился из последних сил.
Инок Андрей переселился к Аникею. Поначалу, сразу после исчезновения Ивана, к ним часто заходила Наталья. Сокрушалась, что за горе-злосчастье с Ваней приключилось да как он чувствует себя сейчас в лазарете монастырском.
– Почему не оставил его у себя, Аникей? – спрашивала она, вытирая глаза. – Зачем в чужие руки отдал? И сама бы его выходила.
– А ежели хворь заразная? Половина крепости вымрет – кто защищаться будет? – оправдывался угрюмый Аникей, который терпеть не мог всякой неправды, а теперь вынужден был лгать Наталье.
Девушка всхлипнула:
– Там он в мешке каменном…
– Там его вылечат, Наташа, – веско произнес Андрей.
А через несколько дней она пришла в избу к Багрову и с плачем рассказала, что пыталась пробиться на монастырское подворье, проведать Ивана. Шанежек напекла, молока раздобыла. А стража не пустила ее дальше ворот.
– Терпи, Наталья, – погладил ее Аникей по золотистой косе. – И жди своего сокола.
– Такая уж судьба женщин на Руси – соколов своих ждать, – тихо добавил Андрей. – А что слышно в крепости?
– Все по-старому… Голод, холод… – рассеянно ответила Наташа. – Мужики баяли, ворог нажимает. Особливо его пушки донимают.
– Пушки? – переспросил Андрей.
– Ну да. Поляки наловчились их закрывать кустами да лапником рубленым. Наши пушкари и не знают, куда целить, – пояснила девушка.
Когда она ушла, Аникей и инок долго думали и решали, как помочь пушкарям. Многое узнал за время своих странствий Андрей. Нашел выход и здесь…
Аникей все время, с утра до ночи, проводил у крепостных стен, с пушкарями. Учил их орудия наводить на цель невидимую, ежели только ведомо было, в каком месте она находится, сколько сажен до нее.
«И откуда что берется? – удивлялись пушкари. – И на видимую цель наводить – дело хитрое. Здесь не только сноровка да глазомер потребны, но и навык изрядный». Вскорости ядра, посылаемые с наводки Аникея, начали ложиться точно в цель, вызывая панику в рядах противника.
…Нынче в стане врага спозаранку наблюдалось необычное оживление: тащили к стенам осадные лестницы и сооружения для штурма, подтягивали отряды.
Готовилась атака.
Зоркие пушкари, сгрудившиеся на смотровой башне, заметили вдали группу, которая под конвоем медленно и нестройно двигалась в сторону главных крепостных ворот.
– Наших мужиков гонят, – определил самый глазастый.
– Смертники.
– Прикрытие.
– Бедняги, – вздохнул кто-то из пушкарей, потирая озябшие руки.
– Эх, самое время угостить супостата ядерками, – заметил Аникей. – Вдарить по ним, задать шороху. Целей-то у нас поднакопилось!
Пушкари томились в бездействии, с опаской поглядывая вниз, на приготовления противника. Приказа стрелять сегодня не поступало, воеводы медлили.
Неожиданно за дальним лесом что-то ухнуло, застонало. Это был утробный, низкий звук – казалось, небо лопнуло, раскололось.
– Трещера! Все вниз! Ложись, братцы! – закричал старший пушкарь.
Мужики скатились вниз в заранее вырытые ложбинки близ пушек, глядящих тупыми носами в крепостные проемы.
Звук стремительно нарастал, становился выше, и вдруг тяжкий удар потряс стену до основания. Сверху посыпались обломки. Кто-то закрыл голову руками и протяжно застонал.
Когда пыль улеглась, первым вскочил Аникей, бросился к крепостной стене. За ним подбежали остальные. Их взорам открылась тонкая трещина, прочертившая основание стены.
– Худо дело, братцы, – нарушил молчание старший пушкарь, трогая пальцем острую закраину.
– Еще два-три десятка таких ударов, и пролом появится, – согласился Багров.
Кто-то сгоряча поджег фитиль и бросился к загодя заряженной для залпа по пехоте пушке, нацеленной вниз, на площадь перед крепостью.
– Брось, дура, – строго сказал старший, вырвав трут и ткнув его в снег. – Своих побить хочешь?
– Я б навел, как надо…
– Все равно без приказа нельзя. Неведомо тебе, что ли? – бросил старший.
– Да и не дело нам людишек разгонять, – вступил в разговор Аникей. – Для живой силы у нас меткие стрелки имеются. Трещеру бы разбить – дело другое.
