Палму деловито задал еще один бестактный вопрос:
— А у него было разрешение? Я имею в виду — на право заниматься промыслом. То есть чтобы за деньги показывать людям Луну и звезды.
— Ну конечно, разумеется! — убежденно сказала девушка. — Дядя был очень педантичный и никогда не нарушал законы.
— Но разве можно на это прожить? — недоверчиво спросил я.
— Ему было приятно заниматься этим! — просто ответила девушка. — Он любил звезды. А делать что-нибудь, что было ему неприятно и неинтересно, он бы не стал. Так же и с гороскопами. Он говорил, что, составляя их, он узнает что-то новое.
— Да-да, в каждом попадается что-то неожиданное, — понимающе поддакнул Палму и строго посмотрел на Кокки. — Но мы отвлеклись от Вилле и его дома. Ведь не живет же он на улице?
— Вилле живет там же, где и жил, — объяснила девушка. — У своего родственника. Но это очень тяжело. Они попрекают его каждым куском, а спит он на полу в прихожей, в углу. И они не разрешают ему читать при свете, чтобы он не тратил электроэнергию. А если Вилле удается что-нибудь заработать, они тотчас требуют платы за квартиру.
— Так Вилле что-нибудь зарабатывает? — обрадовался Палму.
Девушка смутилась.
— Он не виноват, он просто не умеет вести себя. Но ведь никто его этому не учил! Я нашла… ну, в общем, он получил на лето замечательную работу на автостанции. Какой-нибудь энергичный парень, вежливый, который умеет улыбаться и поднимать фуражку, мог бы здорово заработать на этом месте. На чаевых. Саму работу Вилле хорошо делал, он ведь любит машины, моторы, всякое такое, а кланяться совсем не умеет. И улыбаться тоже. Только ухмыляется. Ногами шаркает. Но это все от стеснительности, оттого, что не знает, как правильно вести себя. Ну, его и уволили через пару недель… А меня он, конечно, не слушает, — печально добавила девушка (я же подумал, что в нашем деле Вилле не проявил ни стеснительности, ни робости). — Сколько раз я ему говорила, но он слушает всех этих бузотеров, ну и Арску этого. Они ведь фуражек не носят, так что и поднимать им нечего. Да они и не умеют… Но Вилле никакой не стиляга!
— Разве? — не поверил я.
— Конечно! Вилле — битник, — пояснила девушка. — Это большая разница. По их мнению, стыдно кланяться и вообще вести себя прилично. Надо только ухмыляться, чтобы хорошенько кого-нибудь разозлить. Вот это они умеют — специально злить пожилых людей.
— Ну, еще они могут угонять машины, — между прочим заметил я. — Очень прискорбно, но Вилле тоже имеет отношение к автомобильной аварии в Обсерваторском парке. Вы, барышня, видели фотографии в газете. Они там трое были: Арска, Вилле и девушка по имени Кайя. Вилле даже вел машину. Правда, только часть пути, врезался не он.
Саара не выказала большого удивления, хотя я рассчитывал поразить ее.
— Вот оно что! Теперь я понимаю, почему Вилле хотел прыгнуть под поезд, — почти весело сказала она. — Вилле же ужасно добросовестный! — Она подозрительно оглядела нас, и к нашей чести могу заметить, что никто не позволил себе улыбнуться. — Хотите верьте, хотите нет, — убежденно заявила она, — но у Вилле это в первый раз. Арска — тот и двери у машин взламывал, и провода соединял, и чего только не творил. Но Вилле никогда прежде в этом не участвовал, хотя наверняка ему хотелось, когда все вокруг хвастались. Ведь попадаются-то с этим редко. А так что — если не пьяные, и аккуратно ведут машину, и на место ее привозят… Но все равно: сколько раз я предупреждала Вилле, чтобы он в такие дела не ввязывался!.. Хотя вообще-то я могу его понять, — продолжала она рассуждать. — Эта драка вчера вечером и разбитая витрина, а потом еще допрос в участке — конечно, он совсем потерял голову. Я же ходила потом в полицию, когда он меня не встретил, как обычно, на углу после работы, но там сказали, что у него взяли показания и отпустили. И, уж конечно, Арска с этой девицей его где-нибудь поджидали и потащили с собой… А автомобиль был шикарный?
— «Мерседес-бенц», почти новый, — с уважением отозвался я.
— Тогда все понятно, — заявила девушка. — Вилле всегда хотелось прокатиться хотя бы раз в роскошном автомобиле. Но, конечно, не Вилле врезался в дерево! Он очень умелый и осторожный. Вилле наверняка бы поставил машину обратно, на то же место. Бедный Вилле!
Голос девушки дрогнул. Хотя ей впору было пожалеть владельца этой новой роскошной машины, обнаружившего наутро вместо машины груду металлолома. Впрочем, с этим делом было уже покончено. Я взглянул на часы и занервничал.
— Как зовут опекуна Вилле и где он живет? — спросил я. — Мы немедленно должны произвести там…
— Не надо торопиться, — остановил меня Палму. — Если Вилле куда-то что-то спрятал, то в свое время все и обнаружится. Никуда оно не денется. Давай сначала посмотрим, что в этом ящике, о котором столько было разговору. Что там осталось после Кокки.
Девушка, выговорившись, оттаяла и смогла даже улыбнуться.
— Простите меня, господин Кокки, — сказала она. — Я, конечно, вовсе не подозреваю вас. Просто я очень разволновалась из-за этих денег. Но ведь они все равно найдутся, когда вы поймаете убийцу!
В ее словах было такое доверие, что мне стало не по себе. Я подумал о Вилле, об этой горькой игре судьбы, о наглости, глупости, жестокости, оправдать которые я не мог. О старом человеке, покоящемся на гладком столе. Ему стоило научить эту девушку остерегаться кой-чего в жизни. Потому что этот мир во многом напоминает проклятую Богом свалку, а вовсе не райские кущи, обещанные ей дядюшкой Нордбергом.
Чертовы идеалисты, думал я, лучше бы они обзавелись непробиваемо-толстыми шкурами! Вот моя шкура не в пример толще. По крайней мере в некоторых местах. Но ничего, девушка еще так молода, утешал я себя, и, конечно, она переживет это испытание.
Кокки выдвинул обследованный им ящик и водрузил его на письменный стол. Разумеется, он был прав. Перво-наперво там лежала сберкнижка. В ней были помечены суммы накоплений и вклады за многие годы. На начало сентября остаток равнялся 123 635 маркам. Накопления за целую жизнь. Но десятого сентября на счет в один прием был положен миллион марок. У старика, значит, хватило терпения дожидаться целый месяц, прежде чем он отправился в контору получать свой выигрыш. Это был депонентский счет, с которого мог снимать деньги или сам владелец, или кто-то по его доверенности. Старик был осторожен.
Рядом лежала еще одна новехонькая банковская книжка. По этому счету мог получать кто угодно, достаточно было только предъявить книжку. Она была выписана на имя Саары Марии Похъянвуори, и на ней лежали пятьсот тысяч, внесенные, как ни странно, восемнадцатого сентября. Старик, видимо, основательно обдумывал, как лучше распорядиться деньгами. То есть подумал заранее о налогах с наследства и всем прочем. И принял свои невинные меры предосторожности. Но почему он завел еще одну книжку, открыл счет в другом банке? Для верности, чтобы не складывать все яйца в одно лукошко?
Далее: большой желтый конверт. На нем дрожащим старческим почерком было выведено: «Завещание». Он был запечатан красным сургучом, на котором были вытеснены инициалы «Ф. Н.» — Фредрик Нордберг. Однако конверт был разорван, поспешно и грубо. Печать осталась нетронутой. Как будто в последний момент перед переездом на новую квартиру старик решил в чем-то убедиться. Или — или его убийца.
Я быстро пробежал глазами завещание. Оно было деловитым, имело законную силу, но составлено было не совсем так, как принято у юристов, — если уж быть совершенно точным.
«Все мое имущество — моей любимой племяннице Сааре Марии Похъянвуори, которая может полноправно и свободно владеть и распоряжаться в соответствии с собственным усмотрением этим имуществом, хотя ей на момент моей смерти еще может не исполниться двадцать один год».
Таким образом, он предупредил алчные поползновения брата. Но насколько это законно юридически — вот вопрос. Вопрос истолкования. Нужно было выбрать опекуна. Но это уже была не его забота. Под текстом завещания, как положено, расписались четыре свидетеля — имена, занятия, адреса. Все четверо с Матросской улицы, двое из того же дома. Старик Нордберг был предусмотрительным.
Далее: пожелтевшая кооперативная книжка, удостоверявшая права на данную квартирку. Книжка квартплаты. Взносы делались аккуратно, точно в срок, без единой задержки. Купчая на квартиру на улице Роз и к ней скрепкой прикреплена копия денежного перевода по безналичному расчету двух миллионов. На счет строительной фирмы. Можно себе представить, как вытаращили глаза в банковской конторе, когда старик Нордберг в один день внес в кассу три миллиона! Это было десятого сентября. Интересно, как ему выдали его выигрыш в лотерее? Наличными, наверно, раз клиент настаивал. Многим ведь хочется хоть раз в жизни увидеть и подержать в руках такие большие деньги, тем более если они твои. Говорили, что одна дама пришла как-то получать свой выигрыш с огромной хозяйственной сумкой.
