Хоть и есть некоторые сомнения касательно местных лошадок, но без транспорта действительно никуда!
С верховой ездой у меня все в порядке: достаточно времени провел в местах, где лошадь до сих пор единственное средство передвижения, но эти мустанги-морпусы… Такой цапнет, когтем или клыком заденет – мало не покажется! А пристрелить жалко будет – деньги уплачены… Ладно, будем пробовать, другие вон как-то справляются…
Мы вышли на улицу, забрались в машину, и шериф повез меня куда-то за город.
Лошадиное ранчо, куда мы прикатили, выглядело… как ранчо. Отличия состояли в том, что разводили здесь не совсем лошадей, а огороженное сеткой пастбище было не слишком большим, к тому же густо заросшим кустарником и деревьями. Там шныряли многочисленные похожие на кроликов, только побольше, зверушки. «Лошадки» на них весело охотились, норовя схватить пастью или сцапать когтями – зрелище незабываемое! Кролики пытались укрыться от них в зарослях, а открытые пространства пересекали исключительно короткими перебежками. Не суетились, в общем.
Пока шериф договаривался с ранчеро об аренде транспортного средства, я с интересом наблюдал за повадками морпусов и тихо балдел.
Когда мустангам надоедало бегать, они принимались объедать кору и ветки с деревьев, вставая для этого на задние лапы, а передними цепляясь за ствол. Или копали корешки, пользуясь для этого когтями и клыками, обдирали кустарник и даже пробовали жевать траву. Правда, в отличие от настоящих коняг, последнее они делали довольно неохотно. Паслись, в общем, как умели…
Неожиданно я стал свидетелем интересной сцены. Мустанг гнал по полянке кролика, но тот был уже близко к зарослям и, видимо, думал, что спасен. Вдруг с дерева на него прыгнул небольшой зверек, сбил с ног, мгновенно разорвал горло и, схватив еще бьющуюся в агонии, раза в три больше себя, тушку, потащил ее обратно на дерево.
– Это что за зверь такой суровый? – спросил я у Жака, хозяина ранчо.
– Крыса местная – бандикота.
– Крыса? Вроде не похожа. Скорее, на куницу или мангуста смахивает.
– Фермерам сильно гадят, они так и прозвали.
– Нет, это не крыса, это просто песец какой-то! – наблюдая, как, примостив добычу в развилке веток, боевой крыс устроил кровавое пиршество, восхищенно высказался я.
– Почему песец? Их же на шкурки разводят, – заинтересовался Жак.
– Это не тот песец, это его тезка. Настоящего на шкурку не разведешь, – представив эту картинку, рассмеялся я.
– Не слышал о таких, – на полном серьезе сообщил Жак.
– Лютый полярный зверь! А вообще-то, не обращай внимания – русский фольклор.
Кстати, бандикота тоже название подходящее, что-то в нем такое есть… Звучит, в общем, и страх вселяет!
– Мы вроде мустанга приехали выбирать, а не о крысу, – вмешался в наш «содержательный» разговор шериф.
Не надо мне награды, не надо мне пощады!А дайте мне винтовку и дайте мне коня!А если я погибну, пусть красные отряды,Пусть красные отряды отплатят за меня, —
бодро спел я.
Винтовка скоро будет, конь тоже. Только с «отплатой» пока непонятно…
– Что за песня такая? Мелодичная… – навострил уши Жак.
– Тоже из русского народного… почти, – пояснил я и еще раз спел ее уже по-французски.
Часть своего репертуара я еще во время службы в Легионе на французский перевел. А некоторые песни и на английский.
– Странные вы, русские, – задумчиво протянул шериф.
– Уж какие есть. Вот, кстати, еще в тему:
Мне бы дьявола коня да плеточку заветную.И тогда искать меня в поле не советую!
Бедолага Гарретт посмотрел на меня так, как будто я уже собирался взлететь в седло и, забив на все договоренности, нахлестывая коня, скрыться в неизвестном направлении – ищи ветра в поле!..
Может, ему для успокоения «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!» исполнить? Нет, не стоит, наверное, – там ведь и такие строчки есть:
Жалко только волю во широком поле.Жалко шашку востру да буланого коня…
Что, если они у него с предыдущей песней сопоставятся?
Все! Продолжать знакомить шерифа с русской культурной традицией я посчитал излишним.
Коня мне подобрали (пусть не совсем коня, но мне так называть удобнее), однако и тут не обошлось без сюрпризов. Для начала выяснилось следующее: морпуса можно было взять напрокат, но тогда это будет далеко не лучшая скотинка, или купить. Подумав, я предпочел последнее – транспорт желательно иметь свой собственный. К тому же, если прокатный издохнет, выплатить его стоимость все равно придется.
Этим дело не ограничивалось, мне предложили выбрать вариант покупки: насовсем или с возможностью последующей перепродажи. Вот тут я и подвис, не понимая, что это может значить. Мне объяснили.
Оказалось, что, модифицируя морпусов, дорги заложили возможность их искусственного импринтинга, то есть привязки к хозяину. Такого перепродать уже не удастся. Если он потеряет хозяина, то к другому человеку привыкнуть не сможет, да и оседлать себя не даст.
Оставшимся без хозяев мустангам было два пути: либо в табун (если оказывался выдающихся статей), либо на скотобойню. Но чаще они дичали, или их отпускали на волю специально – улучшать породу диких мустангов. Со временем и те должны были унаследовать нужные людям характеристики (про доминантные гены уже упоминалось) – поезжай в прерию и лови себе коня под седло. Но это дело далекого будущего…
Зато после привязки морпусы становились вернее любой собаки, кстати, и команд понимали больше – около ста.
После подробных пояснений я остановился на варианте с импринтингом – конь нужен верный! А зачем такого продавать? Вот если потом заводные лошади[55] потребуются – стоит без привязки обойтись.
Выбор мустанга начался не с него – сначала специалист придирчиво осмотрел меня. После этого мы прошли в дом, где меня взвесили, затем подогнали мустанга и заставили прокатиться. А потом Жак просто указал на парочку тех, кто, по его мнению, подойдет.
– Выбирай.
Мне приглянулся здоровенный жеребец, который как раз в этот момент задавал трепку другому мустангу. И цвет хороший – немаркий, даже местами маскировочный… то есть масть, я хотел сказать, гнедая… с зеленцой. В него я и ткнул.
– Этого хочу.
– Смотри сам, но предупреждаю – он злобный.
– Так импринтинг же?
– На характер это не влияет – проблем может доставить. Хотя тебя, конечно, не тронет.
– Ничего, я тоже не слишком добрый, общий язык найдем.
«Злобный – это даже хорошо, – подумалось мне, – как раз такой и нужен, боевого коня буду воспитывать».
Жак взял лассо и отправился на пастбище отлавливать мустанга. Отважный человек! Ладно морпусы, он их выращивает и знает, как обращаться, но ведь у него тут и такие твари, как бандикоты, шныряют.
Однако беспокоился я зря – поимка животного прошла без эксцессов. Приведя мустанга с пастбища, Жак завел его в стойло, вытащил из сумочки на боку похожий на пистолет шприц-инъектор и кольнул коня в шею. Тот беспокойно переступил с ноги на ногу, а потом всхрапнул и плавно завалился на бок.
– Снотворное, – пояснил ранчеро. – Минут пятнадцать спать будет.
Затем он поменял в инъекторе ампулу и уколол лежащего морпуса еще раз.
– Все, процесс пошел, – обратился он ко мне. – Мы пойдем, а ты здесь сиди. Поглаживай. Когда очнется, он первым тебя должен увидеть – тогда привязка окончательно сработает. Дашь ему. – Жак протянул мне кусок вяленого мяса. Вот так вот – вместо морковки… – И постоянно говори что-нибудь. Лучше всего сразу кличку ему придумай.
Мустангер и шериф ушли, а я остался гладить спящего морпуса.
– И как же тебя назвать? – Выбор имени – дело ответственное, а в голове мелькало только что-то вроде: «Боливар не выдержит двоих».
К моменту, когда морпус зашевелился и начал приходить в себя, имя я все-таки измыслил и теперь с удвоенной силой наглаживал зверюгу, как заведенный повторяя:
– Буян, хороший! – Может, и не слишком оригинально, но кличка подходящая и с историей. Еще в детстве фильм «Смелые люди» на меня большое впечатление произвел. Там геройского коня так звали.
По телу животного прошла дрожь, и на меня уставился большой карий глаз. Потом мустанг встряхнул головой и вскочил на ноги. Я тоже поднялся.
Ко мне, обнюхивая, потянулась конская морда.
– Эй, я несъедобный. – На всякий случай предупредил я и постучал его кулаком по лбу. – На вот, похавай. – Я сунул мустангу мясо. – Извини за мой французский. Не знаю, как тебя учили, но теперь мы исключительно по-русски общаться будем. Привыкай.
Еще минут двадцать мы налаживали отношения. Я чесал мустанга за ухом и доводил до него текущую политику партии. Он, тычась в меня носом, благосклонно внимал.
Жак советовал с мустангом много говорить, а ничего лучшего, чем подробно изложить зверю свои ближайшие планы (предварительно выяснив, не подслушивают ли другие мустанги или еще кто…), я не придумал. Ну не сюсюкать же?! И разговаривать на отвлеченные темы тоже настроения не было.
