А Боячек говорил. И не говорил, а гудел. И хмурый бас, выносящийся из груди так легко, словно Боячеку и не нужно было набирать дыхание, настойчиво вторгался в сознание. Звучит музыкально убедительно, думал Генрих о голосе. Боячек заставлял слушать себя, мысль его давила, а не скользила; с ней соглашались, даже когда она вовсе не была бесспорной, а сейчас, определил Генрих, Боячек, как и предупреждал, высказывал истины почти тривиальные. Настоящее могущество, говорил он, неспособно противоречить добру. Злотворение — черта несовершенства, оно может быть особенностью силы, но не могущества. Другому причиняют вред тогда, когда нужно получить что-то для себя. Могущество предполагает изобилие благ и возможностей. Вспомните человеческую историю: сколько в ней было вражды, порожденной лишениями! По мере развития человечества совершенствовалась и мораль: еще в первобытной общине изжили индивидуальную войну — войну каждого против всех; затем стихали племенные, религиозные, национальные, расовые, государственные распри, пока не забыли и о самой стойкой борьбе классовой.
— Вы распространяете человеческие законы на Вселенную, — заметил Рой. — Но разумные существа бесконечно различаются по строению, форме и цели жизни.
Нет, Боячек не распространял человеческих законов на Вселенную. Он просто находил в человеческой жизни действие более общих законов. Он не верил, что существуют высокоразвитые цивилизации, враждебные разуму, а в понятие разума входит понимание общности мыслящих существ. Когда-то человечество написало на своем знамени великие слова: «Человек человеку друг, товарищ и брат». Кто докажет, что этот принцип не может быть распространен на всю Вселенную? В этом случае он будет звучать так: все высокоразумные цивилизации — дружественны. И чем выше цивилизация, с которой завязывается контакт, тем вероятней, что встретим в ней друга, а не врага. Какие бы удивительные формы жизни ни открывались, с какими бы социальными структурами ни знакомились, человечеству не придется пересматривать основы своей морали. Если биология всюду — местная, то этика — всеобщая. Всюду помощь друг другу будет добром, а издевательство над соседом, стремление сосать его соки — злом.
— А нет ли материальной основы морали? — с живостью поинтересовался Арман. Он при каждом подходящем случае старался перевести отвлеченные понятия на более близкий ему язык физических величин. — Скажем, доброта на молекулярном уровне. Химическая структура доброжелательности. Электронные потоки коварства. Квантовая фокусировка неприязни и ненависти. Атомная картина эксплуатации одного живого существа другим. Почему бы и нет? Физические причины безумия ведь существуют! Не исключено, что будет обнаружено и мезонное поле несправедливости.
Боячек ответил с улыбкой:
— Мы, социологи, скажем спасибо, если вы переведете наши понятия на свой язык. Но сомневаюсь. Безумие, здравый ум — физические состояния человека, их вы опишете физическими величинами. Несправедливость — понятие социальное, оно характеризует нравственный уровень общества.
Рой сухо сказал:
— Я бы все-таки предложил возвратиться к самой важной сегодня проблеме: кто такие Олли, Спенсер и Гаррисон? Какие цели преследует их появление на Земле? Я этот вопрос ставлю конкретно, но конкретных ответов пока не слышу.
Боячек не считал, что Олли, Спенсер и Гаррисон ставят очень уж трудные вопросы. К тому же, ответы на них уже даны. Здесь упоминаются термины: посол, шпион, разведчик. Термины древней дипломатии мало соответствуют межзвездным отношениям. Раньше все проблемы исчерпывались взаимосвязями внутри биологически однородного общества, сейчас мы говорим об общности разума, об общности высших принципов нравственности, но отнюдь не об общности биологических форм существования, а это порождает свои особые трудности. И первая — проблема физической несовместимости, та самая, с которой столкнулся несчастный «Цефей». Люди неосторожно сунулись к харибдянам — и поплатились жизнью.
— Современные полеты к звездам повторяют ситуации древних мифов, размеренно гудел Боячек. — Греков волновала проблема контактов богов и людей. Вспомните, как Зевс являлся своим смертным подругам: в образе орла — Семеле, быка — Европе, лебедя — Леде, золотого дождя — Данае. Изобретательность Зевса, согласитесь, была незаурядна. Семеле захотелось увидеть своего друга в истинном его облике. Но чуть он предстал перед ней, она была испепелена. Почему погибла неразумная Семела? Не оттого ли, что Зевс, поддавшись ее мольбам, нарушил им же изобретенные правила безопасности при общении с людьми?
— Поучительная история, — холодно констатировал Рой.
— О чем я и говорю! Предварительное изучение форм существования есть обязательное условие общения разных цивилизаций. И раньше, чем контакт примет форму связи всех членов общества, отправляют тайного посланца. А тот должен обладать внешностью сродни изучаемой цивилизации, он должен быть близок ей — имманентен ей, я так скажу.
— Божество в образе неандертальца?
— Скорее уж — ген божества в теле неандертальца, если шутить по-вашему, Рой. Ибо мозг посланца должен, в общем, действовать на уровне цивилизации, внутри которой оперирует. Посланец способен выступать и как бродильное начало, но лишь в меру возможностей общества. Теперь возвращаемся к Олли. Вы правы: она была на Харибде посланцем более высокой цивилизации. На Землю она попала, как вы и доказываете, неожиданно, а здесь убедилась, что мало подходит для налаживания связи с людьми. И отосланная ею информация дала возможность разработать иной способ терпеливого знакомства с нами. Так появились Спенсер и Гаррисон, а может быть, и еще не открытые нами другие Спенсеры и Гаррисоны, которые благополучно бродят среди нас. Думаю, между прочим, что эти существа до чрезвычайных происшествий искренне считают себя людьми. Роль их остается тайной для них.
Рой заметил, что в ответ на его точку зрения лишь выдвинули другую. Каждый доказывает возможность своей концепции. Но возможность — не больше чем возможность. Требуется достоверность, а не гипотезы. Достоверно существование инозвездных посланцев. Но как объяснить вызванные ими несчастья?
— Могу это сделать по тому же принципу «ежели бы да кабы», — спокойно сказал президент. — Вы с братом развернули перед нами яркую картину гибели широковещательной станции кентаврян. Не логично ли допустить, что произошло внезапное изменение сигналов, которые и запутали Спенсера и Гаррисона? Несчастья на Земле — лишь отзвуки разразившейся вдалеке катастрофы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
