— Мы собираемся расстаться. Мы с Эмери расходимся.
Я горько смеюсь.
— Я не твой брачный консультант и не твой друг. Меня не интересуют эти откровения.
— Я просто хочу объяснить тебе кое-что, Арон. Мы можем встретиться?
— Будь осторожна, если твой толстый муж посадит тебе на хвост частного детектива и тебя поймают со мной, ты можешь не получить даже пенни алиментов. Я не сомневаюсь, Эмери заставил тебя подписать брачный контракт перед тем, как ты стала миссис Андерсон. И я не склонен к браку, если ты думаешь, что, избавившись от него, найдёшь меня готовым надеть тебе на палец ещё одно кольцо. Когда-то я был готов; но за столько лет люди меняются.
До меня доносится её вздох, то ли нетерпеливый, то ли страдальческий. Затем её голос, лишённый уверенности того времени, когда Лилиан делала расчёты, чтобы выбрать, какая партия будет наиболее подходящей для её мечтаний о славе, низкий или сдержанный голос, а может быть, более искусный в притворстве, бормочет:
— Я убеждена, что, если бы мы могли поговорить лично и спокойно, ты бы смог увидеть всё ту же девушку, как и прежде.
— Я занят, Лилиан. Спокойной ночи, — заключаю я и сбрасываю звонок, погружая в пустоту её попытку произнести памятную фразу.
Несколько мгновений стою неподвижно, нелепо взволнованный. Лилиан до сих пор умудряется не оставлять меня равнодушным. Её существование имеет вес и эхо. Мой сарказм — это месть и боль. Я достаточно исцелился, чтобы выжить, но недостаточно, чтобы жить без злобы. И только когда перестану чувствовать эту войну внутри, это больное желание причинить ей боль в сочетании с ещё более больным искушением простить, я пойму, что всё кончено, что я совершенно новый человек.
Вношу номер Лилиан в чёрный список. Не навсегда. Всего на несколько дней. Чтобы заставить ещё немного помучиться. Затем иду в гостиную к Джейн.
И широко раскрываю глаза от удивления.
Джейн заснула на диване. Девушка рухнула набок как увядший цветок. Поза выглядит почти рассчитанной и гармоничной. Щека со шрамом полностью закрыта волосами, остальные локоны разбросаны по сиденью, длинная шея обнажена и кажется перламутровой на фоне чёрного цвета дивана.
Я смотрю на неё с недоверием в течение нескольких минут. Сначала думаю, что Джейн притворяется, но чувствую, она на это неспособна. Кроме того, у неё слишком ровное дыхание, нет никаких сомнений, — она спит на самом деле. Конечно, я должен её разбудить. Я был слишком добр, и я её адвокат, а не друг. Заплачу за такси, и сегодня с чистой совестью могу умыть руки.
Но вместо этого стою и наблюдаю за ней; и говорю себе, что это правильно, а откровения, должно быть, истощили её, и ела она только из уважения ко мне, но каждый кусочек проскальзывал ей в горло, как мрамор, что пережить всё это было, конечно, нелегко.
Поэтому я беру плед и укрываю Джейн. Затем звоню консьержу и говорю, чтобы отпустили такси. Я делаю всё это шёпотом, чтобы не разбудить Джейн, называя себя идиотом, у которого нет выхода, но при этом веду себя как денди с золотым сердцем.
Наконец, я думаю, что это ночь исключительных случаев.
Я противостоял Лилиан.
Я готовил для женщины и ужинал с ней за одним столом, не ожидая ничего взамен.
Я буду спать с женщиной под одной крышей, даже не пытаясь залезть ей под одежду.
Определённо, на сегодня достаточно.
***
Я просыпаюсь на рассвете с ощущением, что в дом проникли воры. Но это не грабитель, это Джейн.
Пытаясь выйти, она возится у двери, впрочем, безуспешно. У меня установлена электронная сигнализация; без кода вы не сможете ни войти, ни выйти.
— Эй, — окликаю всё ещё сонным голосом.
Джейн вздрагивает и оборачивается. Она смотрит на меня и вздрагивает ещё сильнее. Я помню, что заснул с голым торсом. Она краснеет и резко отводит взгляд от моего татуированного тела, словно, рассматривая меня, испытывает боль в глубине глаз. Только сейчас я понимаю, что брюки от спортивного костюма, в которых спал, выглядят натянутыми из-за моего естественного возбуждения после пробуждения. На этот раз вздрагиваю я. Не хочу, чтобы Джейн подумала, что я скрываю сексуальные намерения.
Вернее, мне стоит их скрыть. Ведь если учитывать мой характер, я их вообще не прячу. Если бы это была не Джейн, если бы не это хрупкое и беззащитное создание, способное краснеть со скоростью падающей на снег розы, я мог бы даже подумать об утреннем трахе. Но это она, её бледность отмечена видимым волнением, Джейн уже пережила все виды человеческой злобы, и я не хочу пугать её даже ироничной шуткой.
Поэтому я просто говорю:
— Всё в порядке, Джейн, я ввёл код сигнализации, поэтому вы и не можете открыть.
— Мне очень жаль, — шепчет она.
— За что?
— За то, что заснула здесь. Я не должна была, но вчера, клянусь, отключилась, не понимаю почему. Внезапно я почти потеряла сознание. Я так устала. Почему вы не разбудили меня?
— Вам было хорошо там, где были. Вы отдохнули?
— Да, я…
— Даже без снотворного?
— Даже без снотворного, — соглашается она, явно удивлённая.
— Вам снились кошмары?
— Ни одного.
— Сейчас я приготовлю кофе, — говорю улыбаясь, сам того не замечая.
Я должен набрать этот чёртов код и выпустить её, избавиться от странного присутствия, которое заставляет меня чувствовать себя ответственным. Джейн похожа на одного из ветеранов, переживших кровавую войну — любую кровавую войну — рассказывающего свою историю тем, кого там не было. И те, кто не был там и не пережил ничего подобного, не могут не чувствовать себя виноватыми.
Виноватым.
Нелепым.
Вот как я себя чувствую, когда мои грёбаные проблемы наваливаются на меня, словно валуны.
Вспоминаю её медленный голос, одновременно абсурдно отстранённый и почти умирающий, пока она рассказывала мне о своём прошлом.
Я до сих пор человек, это подтверждение. Мой дед хотел добиться такого результата? Столкнуть меня с чем-то, что всколыхнуло бы спящие струны моей души? Удалить меня от проверенной деятельности, которая оставляет меня холодным как труп?
Честно говоря, мне больше нравилось, когда я всё отсылал «роботу».
Этот тип чувствительного мудака начинает меня бесить.
Надеюсь, Джейн будет настаивать, чтобы уйти, и оставит в покое мою совесть, не привыкшую интересоваться кем-то, кроме меня самого.
Желаю себе этого, а обычный Арон надеется даже очень. Но этот как бы новый индивид с угрызениями совести снова говорит ей:
— У вас выражение лица оленёнка, которого чуть не переехала машина. Пойдёмте, выпьем кофе. Если бы я хотел навредить вам, я бы уже попытался.
— Не поэтому… — Джейн не заканчивает предложение, а я не прошу её закончить фразу. Она действительно похожа на оленёнка. Пока смотрю на неё — с большими глазами, взъерошенными волосами, губами, кажущимися ещё более пухлыми, возможно, ото сна, — в моей голове роятся мысли о губах на некоторых частях моего тела.
Лучше избавиться от этого бреда. Наверное, это из-за ночных кошмаров. Они не были похожи на обычные, но всё равно раздражающие. Очевидно, присутствие посторонней в доме, даже если я её не трахал, не успокаивает моё бессознательное. Обычно мне снится момент, когда Лилиан говорит мне, что собирается бросить меня и выйти замуж за Эмери, потому что беременна его ребёнком. Она говорит мне об этом без слёз, добавив, что я был важен, но для неё я неподходящий мужчина.
Обычно в таких снах моё сердце отбрасывается к стене, кровоточащим комком, который больше не бьётся и который я вырываю из груди руками. На этот раз мне снился секс с Лилиан. Карающий, грязный секс, жёсткий, как мой гнев, но как только я понял, что ей это нравится, и это то, чего она хочет, я резко остановился, заморозил её оргазм, отказавшись от своего, и отправил её в том же разочаровании. Сразу после этого мне приснилась Джейн. Она танцевала в театре из тончайшего стекла, и я мечтал снять с неё бальное платье, проникнуть в неё языком и пальцами, но она рассыпалась в моих руках за мгновение, а её осколки разлетелись повсюду, заставив мои татуировки кровоточить.
