– Вот, миленькая, поешь хоть чуток.
– Ладно.
Бульон оказался очень вкусным.
– Вот и умничка, поела. А теперь еще таблеточку выпей. Вот! Вроде все дела справили, теперь капельницу поставим.
– Ой!
– Ничего не ой! Надо!
– А можно еще морсу?
– Конечно, пей на здоровье.
– А морс тоже Костя варил?
– Он. Ох, золотой у тебя мужик…
– Он не у меня. Он просто друг.
– Да ладно, что ж я, слепая? Друг! Друг сердешный.
– Ой, Надежда Сергеевна, а где мой телефон?
– Знать не знаю! Доктор не велел тебе телефон давать! А я предписания Отара Шалвовича не нарушаю. Сорок лет с ним проработала, ни разочка ничего не нарушила.
– Но мне очень надо позвонить!
– Ничем тебе помочь не могу. Я не знаю, где твой телефон. Вот вернется Константин Петрович, ему скажешь, он позвонит куда надо. А тебе нельзя!
– Но почему?
– Приказы не обсуждаются. Ты лучше поспи.
Она поставила мне капельницу.
– Это надолго?
– На сорок минут. Не о чем говорить. А то знаешь, какие капельницы бывают? Часов на пять. Так что радуйся.
Я закрыла глаза. А может, и в самом деле не надо никуда звонить? Мирон же знает, что я больна, значит, сообщит Фарику… Ох, у него в ближайшее время столько концертов и спектаклей… Как он там без меня? Бедолага! Но хуже всех Косте. Привез меня к себе, сиделку нанял, бульоны варит. Хорошее начало романа… А странный он, Костя. Наврал насчет какого-то Ксаверия… Стесняется своего таланта… Боится даже… Хочет казаться серым воробышком… Да, Фарик и Мирон – они из породы колибри. Он тоже, но не хочет… Хочет быть воробьем… А я ведь хотела воробьев… Прощайте, колибри, хочу к воробьям… Смешно, какие они колибри, Мирон и Фарик? Они совсем другие птицы, Фарик скорее зимородок, а Мирон… пожалуй, скворец…
А Костя кто? Тоже не воробей, отнюдь… Он – снегирь… Ерунда, разделение на колибри и воробьев не имеет отношения к орнитологии. Просто колибри – это что-то яркое и… чужое, а воробьи – свое, привычное. Вот и выходит – они все трое воробышки… Господи, что у меня в голове? Это от жара… И как опять холодно!
Выбрав минутку, Константин позвонил домой.
– Надежда Сергеевна, как дела?
– Заснула. Бредила опять, все птиц каких-то поминала. Но поела бульончику вашего, сказала, вкусно. И морсику попила. А теперь спит.
– Надежда Сергеевна, ничего не нужно покупать?
– Да нет, все есть. Она телефон требовала. Все рвалась звонить.
– А кому, не говорила?
– Нет.
– Понятно. Все. Спасибо!
Он пребывал в смятении. Присутствие Жени в его квартире и радовало, и смущало его. Что же теперь будет? А, ладно, что будет, то будет! По крайней мере сама собой отпала тема художественной карьеры. Бред сумасшедшего! А он и есть сумасшедший, этот Мирон! У тебя передо мной только одно преимущество – твой кот! Это ж надо так неадекватно себя оценивать! А я тоже хорош – лежит у меня в квартире больная сорокалетняя баба, в сущности, почти незнакомая, а у меня сердце замирает от радости, что она моего бульончику поела… Бред… Сюр! Ты ли это, Костенька? А может, это пресловутый кризис среднего возраста? Или… любовь? Больше похоже на любовь… А я ведь даже еще не спал с ней. Кому сказать – не поверят. Сам себе удивляюсь. Надо было дожить до сорока двух лет, чтобы вдруг так резко поменялись приоритеты. И все из-за Пафнутия? Умора! Он вдруг вскочил и вышел в приемную.
– Марина, я сейчас уеду и сегодня уже не вернусь.
– Константин Петрович, у вас же в пять встреча!
– Какая еще встреча?
– А с Самойловым!
– Отмените! Перенесите на любой другой день! Я должен срочно уехать! И извинитесь за меня перед Самойловым.
Уже в машине он вдруг опомнился. Куда я сорвался? Зачем? Я хочу видеть Женю! ответил он сам себе. И почему-то рассмеялся.
Ему навстречу вышла Надежда Сергеевна.
– Константин Петрович, вы так рано?
– Да, освободился. Ну как она?
– Спит.
– А температура?
– Потихонечку снижается. В последний раз было тридцать восемь ровно. Это хорошо. Но к ночи может опять подскочить.
– Будем надеяться, что не подскочит. Я загляну к ней.
Он приоткрыл дверь, и в комнату пулей влетел Пафнутий. Вскочил на кровать и улегся в ногах. Женя не проснулась.
«Слава богу», – подумал Константин. И сердце его переполнилось нежностью. Он на цыпочках подошел и сел в кресло. Женя почти сразу открыла глаза.
– Костя?
– Как вы, Женечка?
– Кажется, лучше, – улыбнулась она.
– Да не кажется, а точно! Вон у вас в ногах свидетельство тому.
– Ой, Пафнутий! Миленький мой, пришел!
– Женя, вы не хотите есть или пить?
– Пить хочу.
Он подал ей стакан с морсом.
– Ох, хорошо… вкусно… спасибо за все, Костя. Думаю, дня через два уже смогу вернуться домой.
– Даже и не думайте! Мне Мирон запретил.
– Мирон? Что он вам запретил? – крайне удивилась Женя.
– Запретил отпускать вас домой. У вас там, как он выразился, крайне депрессивная обстановка. И потом, вам разве плохо тут?
– Ну что вы… Если хотите знать, за мной никто так не ухаживал с тех пор, как умерла мама.
– Вот и прекрасно, лежите тут и набирайтесь сил.
– Костя, а можно мне телефон? Я хочу позвонить Фархаду, узнать, как там дела…
– Женечка, не стоит. Давайте договоримся, если завтра с утра температура будет не выше чем тридцать семь и пять, я отдам вам и телефон и планшетник, а пока… не стоит. Вдруг там что-то не так, вы взволнуетесь! Не нужно. Хотите, я вам телевизор включу?
– Ох нет, не надо.
– Может, Надежду Сергеевну позвать?
– Вы спешите?
– Я? Нет.
– Тогда посидите еще со мной… немножко.
– О, конечно! – обрадовался он.
Он взял ее руку и поднес к губам. Потом прижал к щеке. Пересел на краешек кровати.
– Костя, вы можете заразиться…
– Чепуха какая! Или… вам неприятно?
– Ну что вы… Мне так приятно, Костенька…
– Женя, я сам в недоумении… Я, кажется, люблю вас… Нет, не кажется, я просто люблю вас, Женя. И ревную…
– Боже, к кому? – Она засмеялась счастливым смехом.
– А ко всем, но больше всего к Мирону.
– Костя, ты с ума сошел!
– Ты? Как хорошо, Женечка! Мы будем на ты… Тогда я чуть отредактирую свой текст. Я люблю тебя, Женька!
– И я люблю тебя, Костя! На вы у меня как-то не получалось…
Он схватил ее, приподнял с подушек и поцеловал.
– Костя, не смей, ты заразишься!
– Ангиной? А у меня гланды вырезаны.
И вообще… – Он опять поцеловал ее, и она уже не отталкивала его.
– Женька моя… А помнишь, когда ты впервые была у меня, я хотел обнять тебя, а Пафнутий не позволил?
– Да, а сейчас он не возражает… Да, Костя, а почему ты ревнуешь меня к Мирону?
– Потому что он любит тебя. И он здорово харизматичный тип.
