Кай ничего не имел бы против того, чтобы его отношения с ней стали более яркими и близкими. Он даже нередко об этом подумывал, и сейчас, в его нынешнем настроении, его бы это по-настоящему захватило.
Тем не менее, он упустил момент, ибо если вообще обладал безошибочным инстинктом, который при значительных событиях редко его подводил, и был достаточно гибким, чтобы эти события не только предсказать, но и осуществить, то с таким типом женщин, какой представляла Мод Филби, он делался тем нерешительнее, чем дольше их знал.
Она принадлежала к тому вводящему в заблуждение промежуточному классу, чье единственное поистине неподдельное свойство выглядит блефом. Правда, от этого она не становилась хуже; однако при блефе такого масштаба все же требуется основа — хорошее знание людей и душевная отстраненность, дабы имело смысл им заняться и он не скатился бы к вульгарному обману.
У Мод Филби всего этого было достаточно, чтобы со вкусом понаделать бед, однако недостаточно для того, чтобы с уверенностью распознать собственное чувство. Поскольку сейчас оно ее захватило, — возможно, впервые в жизни, — произошла трагикомедия: она, неизменно уверенная в себе, при этом открытии совершила ошибку, и все ее отточенное оружие, испытанное в столь многих случаях, теперь, в первой же ситуации, что оказалась для нее действительно важной, не только не сработало, но и стало помехой.
Этот внутренний разлад придал ее беспомощности преднамеренный вид, и Кай заподозрил трюк там, где его не было.
Он сдержался, и момент был упущен.
Мод Филби сочла что она отвергнута, не заметив, что ее совершенно не поняли. Мерилом для нее сейчас служила только степень ее чувства, а так как оно ее почти покорило, то она испытывала стыд, даже обиду, и ее прямо-таки мучило желание как можно скорее аккуратно поставить на место все то, что на самом деле никуда и не сдвигалось.
Чтобы замаскироваться, она ухватилась за самое простое, что пришло ей в голову: попыталась все вывернуть наизнанку — мотивировать свое влечение к Каю интересом к другому человеку и таким образом скрыть. Лучшим предлогом для этого был Мэрфи. Чтобы поскорее загладить происшедшее, она приступила к делу без всякой дипломатии.
— Вы что-то изменили в конструкции своей машины? — вскользь спросила она и опять села на место.
Кай удивился такому повороту разговора и причины его не понял. Но утвердительно кивнул.
— Это делается для улучшения?
Тут Кай насторожился и двинулся по тропе, на которую его хотели заманить. Он принялся преследовать дичь:
— Вы это слышали от… — В ожидании он оставил имя висеть в воздухе.
Мисс Филби сразу пошла ему навстречу и выдала имя — чтобы не выдать себя:
— Да, от Мэрфи…
— Ах вот как, от Мэрфи…
— Да, он об этом говорил. Он находит это усовершенствование важным.
— Не так уж оно важно.
Мод Филби стала спокойней, заметив, что Кай идет туда, куда она его ведет, однако теперь роль толкала ее дальше, чем она, в сущности, хотела, но поскольку это казалось ей меньшим злом, то она охотно поддалась и перешла на товарищеский тон:
— А гонка не станет от этого менее увлекательной?
— Для Мэрфи наверняка.
— Мне думается, для вас тоже. Именно для вас. Вы ведь участвуете не ради того, чтобы выиграть во что бы то ни стало, а из азарта. — Она опять отважилась сделать бросок вперед: — Вы же любите рискованные ситуации.
Кая охватило такое любопытство, что он почти угадал истину. Кто так решительно ввязывается в перестрелку, наверняка скрывает какое-то уязвимое место.
Теперь он активно вступил в разговор.
— Вы полагаете, что при равных шансах борьба была бы интересней?
— Да. — Она вздохнула с облегчением. Опасность как будто бы миновала.
— Для вас это имеет какое-то значение? — Задавая этот вопрос, Кай на нее не смотрел.
Секунду она испуганно молчала.
Он вышел и, вернувшись через некоторое время с какими-то бумагами, протянул их ей.
— Здесь два чертежа конструкции, о которой вы говорили.
Она ошеломленно смотрела на лежавшие перед ней листы, растерявшись от того, какое направление все это приняло, и охваченная еще более сильным стыдом, чем раньше. Чувство, от которого она хотела увернуться, усилилось и наскочило на нее снова, застав еще более беззащитной. Она с трудом проговорила:
— Вы даете мне…
— Дубликаты, которые мне больше не нужны.
— И зачем же?..
— Чтобы гонка… — Кай слегка улыбнулся, — стала, быть может, более увлекательной.
Мод Филби была слишком смущена, чтобы рассуждать. Ее переполняло лишь одно смутное желание: все поправить и прояснить. Ей было безразлично, что произойдет. Она взяла чертежи и порвала.
— Нет, это неправда, я вовсе этого не хочу.
Кай нашел недостающее звено. Ее поведение открыло ему то, чего в его комбинации еще не хватало.
Однако теперь он боялся того, что лишь несколько минут назад казалось желанным. Слишком уж изменилась почва, она стала чересчур рыхлой и сулила с самого начала бесконечные ошибки, объяснения, примирения и другие трагические компоненты; все это в отношениях с Мод Филби его никак не устраивало. Он не хотел, чтобы она просто его любила, это было бы слишком примитивно и однообразно, к тому же для таких отношений она была слишком искушенной послушницей.
Поэтому он отложил на потом сбор созревших сегодня плодов и, кроме того, сделал кое-что еще. Скомкав порванные бумаги, он небрежно бросил их на пол и сказал:
— Жалко было отказываться от этой идеи, однако на практике она неосуществима. Мы пробовали, но это невозможно. Так что чертежи интересные, но абсолютно бесполезные.
Мод Филби уставилась на него.
— Вы вообще ими не воспользовались?
— Мы пытались. К сожалению, конструкция оказалась неудачной.
— А ваша задумка…
— … ничего не стоящей.
Кай весело рассмеялся, словно ему удалась трудная шутка, последствия которой ни один из них не принимал всерьез. Она с недоумением смотрела на него, но поостереглась дать волю своим чувствам. Это был черный день для ее планов.
Кай сделал вид, что не замечает ее неуверенности, чтобы она скорее поверила, будто он многое упустил. Между ними завязалась идиллическая беседа, и Мод Филби снова набралась мужества.
Спустя несколько минут Кай предложил ей выпить кофе на террасе казино. Он знал, что там они встретят Льевена.
Они пошли — Мод Филби еще с некоторой робостью, но уже сосредоточившись, пытаясь разобраться в том, что происходит. Однако времени на это у нее уже не осталось, поскольку Льевен оказался напичкан забавными сплетнями. Он с сочувствием рассказал историю несколько сомнительной графини Ц., которой муж приводил в дом любовников до тех пор, пока один из них, побывав у графини, не устыдился того что обманул, по-видимому, дружески расположенного к нему графа и не явился к тому с объяснениями. И невзирая на то, что граф нажимал на все педали поистине тагоровского человеколюбия, тот не отступался, пока дуэль между ними не стала совершенно неизбежной. Это был смешнейший поединок из всех, что бывали на свете, так как раскаявшийся донжуан от волнения забыл, что должен промахнуться, и прострелил графу бедро. Из-за этого все перепуталось, потому что теперь дело стало казаться серьезным, даже настолько серьезным, что защитнику своей чести пришлось обороняться. Люди были поражены поступком графа и уже решили, что он переменился, другие донжуаны отныне, из осторожности, обходили графа стороной, до тех пор, пока вся эта история понемногу не забылась.
Тем временем Мод Филби вполне овладела собой. Через полчаса Кай удалился, оставив поле сражения Льевену, который не догадывался, что вскоре пожнет то, чего никогда не сеял.
XIII
У Кая состоялись еще недолгие переговоры с Хольштейном. Они обсудили методы тренировок и условились о том, когда им встретиться в Сицилии:
— Обратите внимание на тормоза, Хольштейн. Гонки в горах мы сможем выиграть только при надежных тормозах.
Потом и с этим было покончено, и он вернулся к себе в отель, чтобы упаковать вещи. На площади перед казино скопилось множество машин, нагруженных чемоданами. Гостиничный автобус был доверху набит багажом. Сезон подходил к концу.
Кай отправил один чемодан на яхту Лилиан Дюнкерк. Остальной багаж он оставил у себя в машине, Хольштейн должен будет перегнать ее в Геную и там поставить на хранение. Наступило время прощания с его окном, его балконом и видом на побережье. Он сжился с ними и успел полюбить. Море и воздух были мягкими и тихими, словно аккорды, еще только готовящиеся зазвучать, аккорды-бутоны, которым предстояло расцвести в ушах и в пространстве.
Быть может, сейчас зазвонят колокола, но точно так же мог налететь и сильный шторм, который погонит пестрых птиц с побережья за горизонт, сея смятение и гибель.
