В комнате воцарилась тишина. Али Ахмад после непродолжительной паузы снова заговорил:
— Зачем нам строить роскошное здание больницы? Стоит ли из-за этого пачкать свои руки, спекулируя на черном рынке или даже, как предлагает один из вас, заниматься грабежом?—Он горько улыбнулся.— Теперь не время Робин Гудов, друзья мои, когда богатства отнимались у кучки феодалов и раздавались беднякам. Наш век — век науки, прогресса и демократии. Теперь народ сам разбирается, что к чему, и борется за свои права. Очень часто наша молодежь, поддавшись чувствам, порет горячку, как, например, Салман. Но путь этот порочен, мы должны осудить его.
Али Ахмад оглядел лица присутствующих и продолжал:
— Что касается Хан Бахадура, то я считаю, что мы можем принять его пожертвование на строительство больницы, но не более. Хотя я уверен, что как только он узнает, что мы отказываемся от предлагаемой им сделки, он заберет деньги назад. Это и будет проверкой искренности его чувств и намерений.
Он сел на место. В комнате опять воцарилось молчание. Да, профессор прав, все были согласны с ним.
Заседание объявили закрытым. Оживленно переговариваясь, «жаворонки» разошлись каждый по своим делам.
В девять вечера к воротам штаба подкатил кадиллак. Хан Бахадур легким шагом вошел в гостиную. Сафдар Башир, Али Ахмад и Фахим Алла уже ждали его. Хан Бахадур непринужденно поговорил о погоде, а потом спросил:
— Ну, так к какому решению вы пришли?
— Нам очень жаль, господин Хан Бахадур,— начал Сафдар Башир,— но мы не можем принять ваше предложение. Конечно, если вы захотите помочь нам материально в строительстве больницы, мы будем вам очень признательны.
Хан Бахадур побледнел.
— Я должен подумать...
Али Ахмад молча положил перед ним чек на двадцать тысяч рупий.
— Пожалуйста, вот ваш чек. Поступайте, как знаете.
— Вы не подумайте ничего плохого,— торопливо заговорил Хан Бахадур.— Заработать деньги — дело нелегкое. Но уж если я жертвую на что-либо свои деньги, то имею право быть уверенным, что они будут использованы для хорошего дела. Двадцать тысяч — не маленькая сумма, не так ли?
— А кто у вас отнимает ваше право? — серьезно ответил ему Али Ахмад.— Если вы не согласны с программой нашей организации, то какая может быть речь о сотрудничестве?
— О, вы не так поняли меня. Я полностью согласен с вашей программой, но у меня есть возражения против путей, которыми вы хотите претворять ее в жизнь. Я вижу, что вы отнеслись к моему предложению недостаточно серьезно, так как не принять его—просто неразумно.
Сафдар Башир собирался что-то сказать, но Фахим Алла опередил его:
— Господин Хан Бахадур, ваше предложение было всесторонне обсуждено. Решение наше твердое.
— Ничего не понимаю,— растерянно проговорил Хан Бахадур.
Фахим Алла взглянул на него своими огромными черными глазами:
— Извините, но вам действительно трудно понять нас, потому что мы совсем по-разному смотрим на жизнь.
Хан Бахадур недовольно спрятал чек в бумажник и, натянуто улыбаясь, сказал:
— Вы еще молоды. Жизнь вас кое-чему научит.
Он на минуту задержался, словно собираясь сказать еще что-то, и вышел.
V
Последние дни Нияз ходил сам не свой. На военных складах залежалась большая партия товара, которая была продана с торгов. Нияз участвовал в аукционе и купил несколько тысяч шерстяных одеял по относительно высокой цене, потратив на их приобретение семнадцать тысяч рупий. Довольный, он погрузил товар на грузовики, заранее радуясь, как в холода будет продавать одеяла втридорога.
Но вскрыв тюки, он схватился за голову. Одеяла были истлевшие. При небольшом усилии ткань рвалась, как бумага. Тюки, оказывается, хранились в помещении с дырявой крышей. За ротозейство чинуш из военного ведомства теперь должен был расплачиваться Нияз. О доходе не могло быть и речи. Нияз думал только о том, как бы выручить затраченные деньги. Он пригласил нескольких посредников. Они унесли образцы, чтобы предложить купцам и торговцам, и вскоре вернули их. Никто не хотел покупать одеял даже по дешевке. Нияз потерял сон. Он не знал ни минуты покоя и за несколько дней осунулся, побледнел.
Однажды он вернулся домой поздно вечером. Жена не встретила его, как всегда, у порога. Оказывается, она с утра плохо себя чувствовала и сейчас лежала в постели. Нияз подошел к жене, пощупал лоб — она вся горела.
Стоя у ее изголовья, он подумал, что наконец настало время претворить в жизнь вторую часть его плана. Но внешне он ничем не выдал своих мыслей и был к ней очень внимателен.
Подбодрив и успокоив жену, Нияз отправился к доктору Мото. Доктор только что закончил прием, они могли поговорить в спокойной обстановке.
В принципе вопрос уже был решен раньше. Сейчас Нияз, согласно договоренности, должен был заплатить доктору тысячу рупий. Но сделать это в настоящее время для него было нелегко. Основной капитал он вложил в одно выгодное дело, а все свободные деньги потратил на приобретение одеял. Поэтому Нияз попросил у доктора отсрочки, однако тот был непреклонен.
— Нет, друг мой! Я прежде должен получить деньги, а потом уж начать курс «лечения».
Только после того, как Нияз сбивчиво рассказал ему о своих материальных затруднениях, доктор смягчился и с большой неохотой согласился подождать месяц. Но если по истечении месяца первый взнос не будет сделан, он грозил немедленно прекратить уколы.
Нияз тут же повел доктора Мото к себе домой. Доктор внимательно осмотрел больную, измерил температуру и, конечно, не нашел ничего опасного — обыкновенная простуда. Дня через два она и сама поправилась бы, без всякого лечения, но Мото, сделав серьезную мину, объявил, что обнаружил у бедной женщины тяжелое заболевание, которое назвал мудреным латинским словом. Доктор предположил, что у больной есть большие органические изменения в печени и язвы в кишечнике. Не отходя от постели больной, он заявил Ниязу, что ей необходимо регулярное лечение, без которого ее жизни грозит опасность. Он предложил курс уколов, и первый укол сделал сейчас же. Уходя, он рекомендовал больной меньше пить воды, больше есть соленого и не утомлять себя физической работой.
Прошло несколько дней, температура упала, и Разия Бегум стала поправляться. Доктор Мото приходил через каждые три дня и продолжал делать уколы. Сначала Разия Бегум чувствовала себя неплохо, но потом ей вдруг стало хуже. Доктор Мото порекомендовал ряд патентованных средств, которые на время улучшали ее состояние. Но она чувствовала, что слабеет с каждым днем. Разия Бегум с детства не привыкла сидеть без дела, поэтому, несмотря на предупреждение доктора, занималась домашними делами, но быстро утомлялась, в глазах у нее темнело, и она, едва добравшись до постели, падала без сил. Однажды она пожаловалась Ниязу на свое здоровье. Он рассердился:
— Не паникуй, пожалуйста!
— Вы ведь не знаете, как мне бывает худо. Бог знает, чем лечит меня этот доктор, день ото дня мне становится хуже.
— Вечно ты сомневаешься, вечно выдумываешь. Мне совсем не кажется, что тебе стало хуже, наоборот, ты сейчас выглядишь гораздо лучше.
— Как вы можете судить о моем самочувствии?
— Ну что ж, иди, обращайся в благотворительную больницу! — повысил голос Нияз.— Там быстро «вылечат».— Он немного помолчал и зло добавил:—У меня и так в эти дни забот хватает, да еще ты со своими капризами! Смотри, если так будет продолжаться, то я оставлю тебя в покое — лечись тогда, у кого захочешь.
Угроза подействовала, жена умолкла. Нияз, весь красный от негодования, встал и направился к двери.
— Куда же вы так поздно? — забеспокоилась Разия Бегум.
— В ад!
Разия Бегум быстро встала и пошла за ним.
— Останьтесь, прошу вас.
Нияз задержался у двери, жена взяла его за руку и повела обратно. Она уложила его в постель и долго массировала ему голову.
После этого случая Разия Бегум больше не жаловалась Ниязу на свое здоровье. Доктор Мото продолжал делать ей уколы. Она становилась все слабее и слабее. Временами она задыхалась и ей казалось, что сердце ее сжимают тисками.
Шла четвертая неделя, с тех пор как доктор Мото начал уколы. Нияза мучила мысль о приближающемся сроке платежа. Он не находил себе места: если доктор прекратит уколы, то жена не умрет в сроки, предусмотренные его планом, и пропадет первый страховой взнос в несколько тысяч рупий. Конечно, он мог бы заплатить доктору положенную тысячу рупий, но это значило, что нужно приостановить все скупочные операции в лавке, на что Нияз никак не мог пойти. Нияз нервничал и постоянно бывал в дурном настроении. Как-то вечером к нему явился посланник Хан Бахадура Фарзанд Али. Из разговора выяснилось, что Хан Бахадур через кого-то прослышал, что у Нияза имеется большая партия шерстяных одеял, которые он очень хотел бы побыстрее сбыть.
