просто щелкнуть парой клавиш на большом рабочем лэптопе, и все будет сделано. Даже кофемашиной можно управлять.
— А ты почему увольняешься? — спрашиваю у нее, когда дела все переданы, наука приготовления «капуччино» выучена и мы просто сидим на диванчике в небольшой зоне пищеблока.
— А я не увольняюсь. — Она спокойно пожимает плечами. — Меня переводят — так сказать, в профилактических целях.
Хочу спросить, куда и за что, но по её интонации чувствую, что тема не для первых встречных. Ладно. Но чувство неприятной «подставы» колет где-то под ребрами.
— Да не переживай ты так! Я на тебя не злюсь, да и на шефа за перевод тоже! И я тут на этаже буду, в противоположном крыле, так что, если что — обращайся, помогу.
Она добродушно улыбается, поглядывает на часы, и я понимаю, что время праздности истекло.
— Ты иди. Глеб Сергеевич велел отпустить тебя сразу, как все дела передам.
— А как же…?
— Все в порядке, иди. Завтра к восьми ноль-ноль будь здесь как штык. Он не любит опоздания, — поучает меня на прощание Лена.
Глава 21
*Глеб*
— Шумский? — фамильярно хмыкает Бекетов, окидывая меня презрительным взглядом. — Не ожидал тебя увидеть в стенах своего офиса!
Продолжая активно демонстрировать мне свою враждебность, он переводит все свое внимание за мою спину, где в дверном проеме мнется милая девушка-секретарь.
— Клара, мне, пожалуйста, зеленый чай, а гостю… — Он вновь смотрит на меня, обдавая своим безразличием. — Ничего! Он уже уходит.
— Мне тоже зеленый чай, — с улыбкой оборачиваюсь к девушке, — и на время Андрей Павлович занят для всех.
Секретарь кивает, сглатывая ком неуверенности, тихо прикрывает за собою дверь, и в кабинете на время повисает тягучая тишина. Не дожидаясь приглашения, уверенно подхожу к столу и, с нарочитой небрежностью выдвинув стул, присаживаюсь напротив будущего «компаньона». Молча опускаю на столешницу перед ним подписанный с моей стороны контракт о спасении его «утопающей» фирмы и так же молча жду, когда он переступит через свое самолюбие и откроет документ.
— Что это? — указывает подбородком на папку.
— Открой…те и сами посмотрите.
Безразлично пожимаю плечами, откинувшись на спинку не очень удобного кресла для посетителей, закидываю ногу на ногу и кладу правую руку вдоль края стола. Монотонное постукивание пальцами по полированной поверхности помогает мне держать лицо и при этом нервирует абонента. Тихий стук заставляет его сомневаться в своем статусе «хозяина» кабинета, фирмы, да и положения в целом.
Он порывисто хватает документы, резко дергая листы, читает, но, видимо, ничего не понимает и, взглянув на меня растерянным взглядом, возвращается к изучению договора.
— Зачем это тебе? — все же спрашивает он спустя время, когда за принесшей нам чай Кларой закрывается дверь. — Ты же уже один раз хотел купить мою фирму, но получил отказ, сопротивлялся, но в итоге отказался от своей затеи как раз в тот момент, когда я начал подумывать об уступке.
Бекетов констатирует знакомые мне события, происходившие не так давно, чтобы я мог их забыть. Спокойно киваю, подтверждая правильность его воспоминаний.
— Тогда почему сейчас? Или это была твоя хорошо продуманная стратегия? — словно осеняет его ошибочная догадка.
Делаю глоток вполне себе сносного напитка, медленно отставляю чашку. Не спеша, словно зверь, выследивший свою долгожданную добычу и незаметно подбирающийся к ней, разворачиваюсь корпусом к «жертве», кладу на стол обе руки и чуть подаюсь вперед, опираясь на них. Теперь наши взгляды на одном уровне, и я вижу в его глазах плохо скрываемый страх и недоверие, а еще попытку прикрыть все это напускным равнодушием и незаинтересованностью в моем предложении.
Честно? Мне похер на все это! Я даже не собираюсь уговаривать его принять то, что я предлагаю. Не буду унижать его самодостаточность. Вот только Занозу уже не отпущу: не моя вина, что ее предок такой…
— Мне плевать на твои умозаключения, и уж тем более похер на твое ко мне отношение! Считай это, — тихо, без пафоса и лишних эмоций сообщаю ему свою позицию по данному вопросу, тыча в лежащий перед ним договор, — актом доброй воли и снизошедшей на меня щедростью по отношению к оступившимся. Подпишешь — твоя фирма вернется к жизни, даже бонусы заимеет. Нет — ну, тогда не буду мешать тебе копать яму, в которой удачно поместятся все годы, положенные на создание неплохо функционировавшего бизнеса.
Пожимаю плечами и возвращаюсь в исходное положение, вальяжно разваливаясь в кресле. Спокойно допиваю остатки чая, позволяя Бекетову засунуть в… вот именно туда… свою гордость и с холодной головой перечитать контракт.
Мужик не дурак: дурак бы не выжил в нашем бизнесе, да и в любом другом тоже. А он поднялся с нуля в нелегкие времена не только для создания собственного дела, да и просто для зарабатывания на безбедное существование. Ему, конечно, не хватает честолюбия, но это в какой-то мере даже плюс для его кармы: значит, правильно рассчитывает свои силы и не стремится объять необъятное любой ценой. А то, что оступился, просчитался и лоханулся с нечистоплотным субподрядчиком — ну, с кем не бывает.
— Хорошо, — спустя время, все же превозмогая свою гордыню, соглашается он и ставит витиеватую подпись под документом.
С улыбкой замечаю, что дочь похожа на отца не только внешне, но и в том, как одинаково они отстаивают чувство собственного достоинства: их «покупают», а они, ставя росчерк на договоре купли-продажи, обливают покупателя холодом снисходительности. Забираю свой экземпляр и не спеша перелистываю его, ловя на себе внимательный взгляд Бекетова. А когда собираюсь уходить, он своим вопросом, произнесенным тихо, но со звериным рыком самца, защищающего свой прайд, вводит меня в секундное замешательство.
— Шумский, ты спал с моей дочерью?
В голове моментально сбоит, и убойная мысль бьет по нервам резким электрическим разрядом. Неужели Бекетов самолично подослал ко мне свою младшенькую? Чувство неприязни бесформенной кляксой падает на сформировавшуюся в моем сознании картинку почти идеального бизнесмена и отца.
Впервые в жизни зависаю над формулировкой уместного ответа, и мой пребывающий во временном ступоре мозг позволяет слететь с языка мерзкой даже для меня подколке.
— С которой? — Фраза, полоснувшая яркой вспышкой, гадким привкусом остается во рту, побуждая схватиться за чашку, чтобы хоть как-то ее дезактивировать.
Моментально темнеющий взгляд оппонента, его багровеющее от ярости лицо и раздувающиеся, словно у пышущего пламенем дракона, ноздри лучше всяких слов тычут меня, как нашкодившего котенка, носом в мою же оплошность. Возникает фантомное ощущение испачканной морды, и я даже проверяю, на месте ли челюсть и не свернут ли набок
