— Верю, верю, — сказал Роман. — Полагаю, он не стал бы лгать тебе, если бы это могло причинить тебе вред. Но если начальство попросило его солгать во спасение, прибавить или отнять пару-тройку дней тут и там, разве он не сделал бы этого?
Я была готова отрицать это, но потом задумалась. У Бастьена время от времени возникали проблемы с начальством: в прошлом году он ввязался в рискованное предприятие в Сиэтле, чтобы восстановить статус. Если бы на него надавили, даже припугнули, чтобы он сказал, что переведен в Лас-Вегас раньше, чем это произошло на самом деле, пошел бы он на это? Особенно если считал, что это не повредит, и не знал о низкой подоплеке всего предприятия?
— Какая низость может за этим таиться? — пробормотала я, не замечая, что высказываю мысли вслух. Тем временем Роман снова сел прямо.
— Вот с чем нам надо разобраться. Мы должны понять, что случилось: с тобой произошло нечто, привлекшее чье-то внимание, и в результате последовал немедленный ответ. Мы знаем, что ты была зачислена в халявщицы, и знаем, что Эрик просматривал твой контракт.
Я моргнула.
— Мильтон.
Я быстро пересказала Роману сведения, полученные от Хью: Мильтон числился секретным агентом; он приезжал в Сиэтл, потом произошло убийство Эрика. Я также сообщила, что мимоходом упомянула о Мильтоне при Джами. Роман вскочил на ноги.
— Боже правый! Что ж ты мне раньше не сказала? Я бы разузнал об этом Мильтоне, пока ты была в отъезде. Черт. А теперь я связан по рукам и ногам этим боулингом. — Титан имел те же ограничения на перемещения, что и бессмертные низшего ранга: они должны были физически перемещаться в другие места, никакой способности к телепортации, как у старших бессмертных, у них не было.
— Прости, — сказала я. — Не подумала, не видела связи. И у меня не было возможности расспросить Джами о Мильтоне подробнее. Бес не показывался, пока я была в городе.
Роман расхаживал по комнате и кивал в такт моим словам.
— Конечно, не показывался. Уверен, они позаботились о том, чтобы он исчез, пока не выболтал тебе чего-нибудь. Объясни мне, почему твой первый разговор с ним не дал результата?
Я пожала плечами.
— Он был пьян. И отвлекся на спор с Луисом о джине.
— Который, без сомнения, затеял Луис.
— Я… — Я подумала об этом. — Да. Полагаю, это он начал. Но ты ведь не хочешь сказать… Нет, это идиотизм. Использовать джин как предлог скрыть какой-то заговор?
Роман задумчиво смотрел в пространство глазами цвета морской волны.
— Мне известны и более удивительные способы запудрить мозги, которые используют демоны. Он мог бы предложить сыграть в боулинг.
— Только не это.
Роман обратил взгляд на меня, на лице — выражение крайней печали.
— Джорджина, как ты можешь отрицать очевидное? Почему ты отказываешь верить в то, что Ад затеял какую-то большую игру? После всего, что видела и в чем участвовала?
Наконец я не выдержала и взорвалась. Сколько можно намекать на мою беспечность и неспособность понять, что происходит!
— Я знаю! Знаю, что они способны на многое. Знаю, что они могут использовать методы простые и бесхитростные, вроде джина и боулинга, чтобы достигать своих целей. Я этого не отрицаю, Роман. Вот чего я действительно не могу постичь: зачем? Объясни мне, и я соглашусь на любую безумную схему, которую ты предложишь. Но сперва мне нужно знать, зачем.
Роман подошел и встал напротив, положил руки мне на плечи и наклонился ко мне.
— Именно это я и хочу узнать. И когда мы во всем разберемся, я буду считать, что раскрыл самый большой тайный заговор Ада за многие столетия.
ГЛАВА 10
За столетия? Я решила, что это явное преувеличение.
Но больше спорить с Романом не собиралась, нет; слишком много страсти пылало в его взгляде. Я хорошо знала титана: в самой мягкой форме это настроение могло вылиться в какой-нибудь рискованный эксперимент, а в самой крайней — в замах на убийство бессмертного.
Все школы закрылись на зимние каникулы, и теперь Санта работал в торговом центре не только по вечерам. Я записалась на дневную смену в понедельник и наконец, оставив Романа, пошла спать, чтобы утром встать пораньше. На мое пожелание спокойной ночи он ответил кивком головы, погруженный в глубокие раздумья. Роман изрядно допек меня, но я знала, что он сейчас ищет ответ на заданный мною вопрос: почему Аду так нужно удалить меня из Сиэтла, что он пустился на разыгрывание сценария моей мечты?
Ответа у меня не было ни вечером, ни на следующее утро. Я приехала в торговый центр рано, сверкая платьем из фольги, и сразу наткнулась на толпу родителей с детьми, которые ожидали, когда мы откроем лавочку. Уолтер-Санта пил крепкий кофе. Я была рада отметить это обстоятельство. Конечно, главной причиной, скорее всего, была борьба с похмельем, и я не сомневалась, что к полудню начнутся требования чего-нибудь покрепче.
— Санте хотелось бы, чтобы его беседка находилась не под стеклянной крышей торгового центра, — заметил он, чем усугубил мои подозрения насчет похмелья. Санта уселся на стул, к удовольствию собравшихся ребятишек, и кисло сощурился от солнечного света, лившегося вниз сквозь решетчатую крышу беседки. Он обернулся ко мне и Гремпи. — Я даже не рассчитываю, что мы достанем где-нибудь кусок брезента.
Мы с Гремпи посмотрели друг на друга.
— Не думаю, что в этом торговом центре продается брезент, Уолтер-Санта, — сказала я, — но, может быть, в перерыве я добуду для тебя несколько кусков в гончарной мастерской.
— Да-да, — промямлила Гремпи, стараясь не таращить глаза от удивления. — Уверена, мы подыщем что-нибудь подходящее.
Санта торжественно кивнул.
— Санта рад, что у него такие ответственные эльфы.
Мы открыли ворота. Сегодня я работала рядом с Сантой, иными словами, на передовой, сталкиваясь с самыми нелепыми просьбами. Мне также пришлось уводить визжащих детей, вопреки протестам родителей и мольбам «просто подержать его там», пока они сделают снимок. В голове засела мысль: вместо того, чтобы заниматься этой ерундой, я могла бы сейчас быть в Лас-Вегасе, репетировать с Маттиасом и между делом обмениваться шутками с Фоэбой.
Нельзя сказать, чтобы я относилась к работе с полным пренебрежением. Я любила Рождество и детей тоже любила. Я бы не пошла на эту работу, если бы одно или другое утверждение не было правдой. Но, наблюдая за семьями, особенно за девочками и их мамами, я никак не могла избавиться от беспокойства за Мортенсенов. Если я стану думать о них слишком много, то просто разорвусь на части. Так что… Иногда без цинизма не обойтись. Он не дает мне совсем пасть духом.
