Подошел ближе, сел на скамейку рядом, взял ее за руку, и родное тепло передалось из ее рук.
— Я не смогла уйти от тебя, — прошептала она, — я пыталась, но не смогла.
— Здравствуй, моя собака, — сказал он ей и обнял. Потом посмотрел ей в лицо. На него смотрели синие бездонные глаза, которые он так любил когда-то, а вокруг них…
Он не верил своим глазам! Он был потрясен! Этого не могло быть! Вокруг глаз виднелись маленькие морщинки, волосы ее были совершенно седыми, взгляд был усталым, потерянным, и только где-то в глубине его затаилась маленькая искорка счастья и горечи, которая все перевернула в его душе. Он не сумел ей помочь! Он лишь сумел найти ее, но уже снова терял, и откуда-то шепотом, словно эхом, донеслись страшные слова:
— Ты с кем играешь?..
Глава 3
В один день и час
Так получилось, что жизнь отобрала у них эти три дня. Три года или три жизни, это уже было не важно. Они медленно шли по дороге домой и молчали. Навстречу им попались два человека. Два крошечных существа. Один поддерживал другого под руку. Они шли и о чем-то разговаривали, спорили, не замечая никого. Потом неожиданно замерли и посмотрели на Петра, потом на Арину, снова на Петра. Им было хорошо вдвоем, но теперь они смотрели своими удивительно одинаковыми глазами и как будто все понимали. Им было нечего сказать — есть вещи, которые преодолеть невозможно и объяснить тоже, только понять, а они понимали. Но, наверное, это не мало. Они молча кивнули им и пошли своей дорогой. А какой длины будет у них этот путь и сколько им еще держаться за руки, этого не знал никто. Оставалось лишь уповать на время: «И чтобы в один день и час…»
Арина увидела картину и была поражена. Долго стояла, смотрела на нее и не понимала, смотрела и молчала. Он только видел ее спину, но показалось, что она плачет, а с картины смотрели на них молодые люди и их дети — все они сидели на своей горе, и маленький кораблик в нетерпении раздувал паруса, а уютный белый домик приглашал зайти и остаться там навсегда.
Наконец Арина вымолвила:
— Прости меня, — больше не произнесла ни слова, а во флаконе оставалась последняя таблетка. Она спокойно открыла стеклянный флакон, задумалась на секунду, достала ее оттуда и выпила. Теперь они могли надеяться только на себя…
Они знали, что сегодня что-то произойдет, оба чувствовали это и вечером снова легли в одну постель, как и прежде. Просто держали друг друга за руку и молчали. Как это удивительно — чувствовать родное существо, ощущать его так близко, не мчаться по дорогам или крутым склонам, заполняя или покупая жизнь, не плыть в бесконечности океана, оглядываясь на чужие страны и города. Не ходить на чужие праздники, не сидеть в ресторанах или на верхушке вулкана, а просто, взявшись за руки, слушать, как рядом бьется родное сердце. Разве бывают минуты близости, которые могут заменить такое простое действо — держать кого-то за руку и думать о Нем. О Ней… Все оказалось просто! И ничего больше не нужно…
«Как хочется уйти с ней в один день и час. Стать таким же, как и она, добавив годы. Повзрослеть, постареть и уйти вместе с ней», — думал он, вспоминая ту сокровенную комнату, где побывал сегодня. Там, где исполнялись все желания, где все тайны мира были разложены по полочкам, стоило только протянуть руку. А так хотелось ее протянуть…
Арина была рядом. На мгновение ей передалось это неуловимое чувство, она как будто прозрела, почувствовала это прикосновение и трепетала от неожиданной волны, захлестнувшей все ее существо. Она впервые в своей жизни почувствовала это «время» и теперь растворялась в нем. И время остановилось. Время стало послушным и отдавало, дарило ей себя, как то солнце над верхушкой горы, которое так любило ее, как черная гора, по которой неслась она без оглядки, как картина, которую нарисовала по мановению или чудесному прозрению. В этот миг словно двери или врата открывались перед ней, а там… Оставалось только протянуть руку…
«Как хочется вернуться к нему, проснуться, снова быть молодой и подарить эту длинную жизнь ему», — думала она, возвращаясь оттуда, словно ухватив с собой частицу маленькой звезды. Может быть, не звезды, хотя бы искры. Только очень и очень яркой…
Кровь разливалась по телу. Он держал ее за руку, и вены их словно превратились в сообщающиеся сосуды. Тепло передавалось от руки к руке, крепко сжимавшей другую. Кровь переливалась по их телам… Сейчас они стали единым целым. Они ощущали друг друга каждой клеточкой, биением сердца, каждым вздохом. Линии на их ладонях разгладились и готовились нарисовать новый рисунок в их судьбе. И только мысли у каждого были свои…
Глава 4
Все предопределено
Она проснулась и почувствовала невероятный прилив энергии. Легко вскочила с кровати и бросилась к большому зеркалу. Заглянула в него и остолбенела! Молодое лицо, юное тело, черные волосы. Сейчас она была какой-то необычной, воздушной и призрачной. Она совсем не походила на людей в этом замерзшем, заснеженном городе, ее словно легким ветерком занесло сюда. Ее присутствие отличала какая-то мимолетность и нереальность. Она была из другого времени, другой жизни, планеты, другого измерения. Кожа ее была загорелой, а глаза светились теплой улыбкой. Она повернулась и с восторгом посмотрела на него. Ее глаза с какой-то пронзительной нежностью смотрели на этого зимнего человека, и он не мог оторвать от нее своего взгляда. Он любовался ею, отдаваясь всецело созерцанию юного существа, и временами казалось, что это мираж, сказка — сейчас она вспорхнет и улетит, растворится в зимнем дне. И поэтому он, не отрываясь, вглядывался в ее удивительные синие глаза цвета морской волны. Волны, когда предгрозовое море становится черным, иссиня-черным, и уже готовится нетерпеливо накатить на берег, снося и низвергая все на своем пути. Но пока оно только готовилось к буре, и частичка лета мерцала, улыбаясь в ее волшебном взгляде. Жаркого сумасшедшего лета, которое хотелось удержать, продлить на всю долгую жизнь и раствориться, оставшись там навсегда…
Он сидел у изголовья кровати и смотрел на нее, а из глаз катились слезы. Они текли по морщинистым щекам, падали на одеяло, на руки, украшенные старческими жилками и прозрачной кожей. Он издал тихий стон. Его длинные волосы были абсолютно седыми. Она в ужасе отшатнулась, но вдруг в сознании ее промелькнуло:
«Боже мой! Как он красив! Так может быть красив только старец с юными глазами, мокрыми от слез».
Он долго любовался ею, а она им, они смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Потом он собрал остатки сил и тихо произнес:
— Прости меня, мы снова немножко разминулись, — прошептал и снова улыбнулся. Больше не сказал ни слова…
* * *
А в это время на картине, стоящей в углу, поблекли краски. Еще вчера они были так выразительны и светились улыбками маленьких людей, забравшихся на свою скалу, на верхушку горы, на вершину своей мечты, но теперь осыпались. И вот уже желтый песок заструился, наносимый чьей-то безжалостной кистью. И снова серый фон.
Но вот замелькали картинки какой-то далекой жизни. Они сменяли друг друга, они были красочны, но мимолетны. Словно кинолента листала кадры далекой-далекой жизни, а песок все сыпался и сыпался, сменяя одну картинку другой:
Вот автобусы везли сонных туристов к стенам Старого города. Те лениво потягивались, смотрели в окна, постепенно просыпаясь — сегодня они будут Там. Они прикоснутся, они увидят! Им будет о чем рассказать!
И снова кисточка нежно и ласково наносила серый песок…
Море плескалось, разбивая волны о скалы и широкие пляжи. Старый еврей уже вышел из своего домика и, потягиваясь, смотрел на солнце, подставляя ему загорелое сморщенное лицо, на волны, на кафе, куда скоро заглянут редкие туристы выпить чашечку утреннего кофе, и он, как и прежде, будет обслуживать их, готовить еду, зарабатывая на хлеб свой нехитрый.
