скверны, способной выплюнуть очередное пророчество.
995 год со дня Откровений
Пар-Ис, Зарават
— Я уже послушал вас и позволил поступить по вашим величайшим и мудрым советам! И что мы получили?! Ни один закон, ни одно пророчество не удержало этих варваров от… Создатель, неужто так сложно! Мы дали им все: настои, отвары, специальные изделия, мы, что, многого просили? Девять лун! Даже не год! И ты видишь результат?
— Мы могли опоздать…
— Нет, дорогой мой Варидан, мы не можем больше так рисковать!
— Но как вы намереваетесь…
— Варидан, ты великий мой полководец, и не раз на поле боя тебе приходилось сталкиваться с выбором.
— К чему вы…
— Скажи мне, если исход битвы зависит от маленького отряда, который необходимо принести в жертву, чтобы основные силы могли разгромить врага, ты бы сделал этот выбор?
— Мой повелитель, я все еще не…
— Да, да, но ответь! Хотя не стоит, я знаю, что такой выбор ты делал и не раз. Да, с болью в сердце и, возможно, их лица до сих пор не дают тебе спать по ночам, но выбор был сделан. Из двух зол, дорогой мой Варидан, из двух зол. Впрочем, какой бы выбор не стоял, я всегда буду выбирать благополучие для Заравата. Для всего Заравата.
— Неужели вы хотите у… убить их всех?
— Нет, конечно не хочу, но должен. На кону не только Зарават, о чем не забыл мне напомнить наш дорогой азкаретец! Там письмо, сегодня утром привез гонец! Он ослеплен своей ненавистью и считает пророчество нашей выдумкой, предлогом, чтобы истребить азкаретцев, проживающих вИмперии. Он угрожает войной! Ему лишь повод дай… Это может разрушить наш хрупкий мир, доставшийся и без того дорогой ценой. И я продолжаю выплачивать эту цену! Я! Мой народ! Как он правит до сих пор с такими куриными мозгами? Завтра тайно прибудут его солдаты, которые отправлены следить, чтобы никого не упустили из наших — а вдруг — и никого лишнего не зацепили из них. Глупец. Или трус. Но другой дороги нет. В пророчестве четко сказано об отличиях, но этот идиот прикрывается законом и требует всех «нездешних».
— Париссия не оставит это!
— Не оставит! Но нам не пережить войну сразу с двумя соседями, мы еще не восстановились. Поэтому у нас нет выбора. В жертву будут принесены не только «нездешние». Справедливый выбор. Без повода обвинить в геноциде.
— Мой император, но вы же понимаете, какую волну недовольства это вызовет? Мы избежим войны с внешним врагом, но начнем гражданскую… Как объяснить людям, когда они слышали пророчество…
— Я наследник закона на земле, и мой закон един для всех! Ответственность лежит полностью на их плечах. Но я должен быть уверен, что в случае возникновения очагов возмущения или назревания бунтов, у нас хватит сил хотя бы для подавления подобного в зародыше! Пусть винят тех, кто разносил слухи о пророчестве, в неверном толковании.
— Да, это мы можем обеспечить.
— И позаботьтесь о тех, кто может воспользоваться моментом для разжигания внутренних конфликтов. Твои тени готовы? Начинайте наблюдение уже сегодня, я уверен, шепот до них дойдет, поэтому следите, чтобы никто не смел сбежать, закройте ворота, выставьте стражу. И приказ отдайте в нужный час, не раньше.
День плача и крови
995 год со дня Откровений
Пар-Ис, Зарават
Над цветущим городом повисла тишина. Под покровом ночи. Раз. Два. Три. Вдох… и вопль сотен голосов разорвал эту плотную тишину, как рвет на части бумагу вспыливший поэт. Эху этих криков не дано смолкнуть еще долгие годы. Этот плач впитался в стены домов и проник в камни дорог, омытых слезами десятков матерей. Они не успели понять. Они не успели осознать. Они не успели услышать крик младенца, как его не стало. Никто не уцелел. Стражники императора не упустили ни одной семьи. Они появились из ниоткуда. Может, сдали повитухи, может, соседи, а может слухи о безграничной власти императора — правда, и взор его действительно всеобъемлющ. Даже во тьме, даже в самой дальней коморке, даже в спрятанной от людских глаз хибаре — они нашли всех. Они забрали каждого. И кровь вставших на пути обагрила улицы. Отцы и матери потеряли своих детей. Они не верили в пророчество. Потому восстали. Они посчитали пророчество удобным прикрытием давно назревающей ненависти. Они посчитали — и им помогли прийти к этой мысли, — что стали первыми жертвами политики истребления азкаретцев. Противостояние и подавление возникающих очагов недовольств только усилило подозрения. Ведь обезоружили их и обыскали дома не во имя безопасности, а заранее, чтобы когда за ними придут, им нечем было оказать сопротивление. Поджигание ненависти друг к другу, подкорм подозрений и подпитка сомнений — оказалось достаточно, чтобы за считанные дни натравить друг на другу два народа, пускай мирно до этого сосуществовавшего. Не осталось друзей, не осталось родных, не осталось преданности — лишь предательство. Вчера братья — сегодня враги. И было не важно, что скорбь их постигла общая, но в чужих ты всегда охотнее видишь врага, нежели в своих.
995 год со дня Откровений
Пар-Ис, Зарават
— Мятеж подавлен, ваше величество, а с азкаретским другом ведутся переговоры. Он не верит, что в тот день была только одна зараватская семья, чье дитя родилось мертвым. Он уверен, что это подстроено.
— А что за семья?
— Кузнец наш, чудотворец. Но после случившегося мы его не нашли. Жена умерла при родах, поэтому зная Йофаса, он где-нибудь в горах долбит камни, переживая утрату.
— Нет, боюсь, зная Йофаса, он давно отправился следом за своей семьей. Оставьте поиски. Пригласите нашего дорогого друга в столицу, письмами такие вопросы не решаются. И в Париссию отправьте гонца — меня беспокоит их молчание о произошедшем.
— И так император отдал приказ убить всех рожденных в первый день осени. И несмотря на то, что в пророчестве речь шла о нездешнем ребенке, во избежание войн и еще больших жертв, солдаты империи вошли в каждый дом. Правда, говорят, зараватская семья была всего одна, но неизвестно слухи то были, чтобы дать повод азкаретцам и париссийцам выставить свои ультиматумы, или действительно было так, но…
Святой отец еще продолжал говорить, когда она осознала, что плачет. Невозможно. В голове все перемешалось, но боль от лжи самого близкого человека превратилась в нечто иное. Все чувства и эмоции размылись, она бы не смогла ни сейчас, ни потом объяснить, что именно ее переполняло в тот момент, когда она слушала о безнаказанном зле, распространившемся в
