обыкновенныя проповѣди духовныхъ особъ какихъ бы то ни было религій. Цадики не проповѣдуютъ, а схоластничаютъ. Они не сочиняютъ своихъ публичныхъ рѣчей, не импровизируютъ и не соображаютъ приводимые тексты съ даннымъ случаемъ, — но вызубриваютъ проповѣдь, оставшуюся отъ отца, дѣда или другаго жившаго за сто лѣтъ передъ тѣмъ цадика, и пародируютъ эту мудрость впродолженіе цѣлаго духовнаго своего поприща. Все дѣло тутъ въ варіаціяхъ, софизмахъ и каббалистическихъ теоремахъ, которыя испещряются смѣшными гримасами, кривляньями, вздохами и вскрикиваніями. Аудиторія, за исключеніемъ двухъ, трехъ ученыхъ хасидимовъ, ровно ничего не понимаетъ изъ всего этого словоизверженія. Большею частью не понимаютъ даже и хасидимы, да и самъ цадикъ почти никогда самого себя не понимаетъ. Тѣмъ не менѣе, еврейская публика приходитъ въ неописанный восторгъ отъ этихъ проповѣдей.
— Ты былъ на проповѣди цадика? спрашиваетъ еврей сапожникъ своего сосѣда, еврея портнаго.
— Еще бы! Я — да не буду!
— Какъ тебѣ нравится его Тора?
— Какъ мнѣ нравится? это чудо!
— Да, сосѣдъ. Это истинное чудо. Я подобной мудрой Торы еще никогда не слышалъ.
— И я. Какъ жаль, что я не ученый. По правдѣ сказать, я ничего не понялъ.
— Ты не понялъ? На что понимать? развѣ и такъ не видно?
— Это правда. Я подмѣтилъ, что нашъ знаменитый хасидъ N до того изумился глубинѣ этой Торы, что его выпученные глаза чуть не треснули отъ натуги.
— Какъ не треснуть? помилуй! тутъ голова треснетъ, нетолько глаза.
— А замѣтилъ ты, какъ потъ лился по лицу цадика?
— Еще бы! Мнѣ казалось, что вотъ-вотъ Богъ приметъ его святую душу.
— Ужасъ какъ хорошо!
— Ай вай, ай вай, какъ хорошо!!
Одну изъ подобныхъ Торъ, отъ которыхъ трескаются и глаза, и голова, и всякій здравый смыслъ, произнесъ мизерненькій цадичекъ, и привелъ въ восторгъ всѣхъ сапожниковъ и портныхъ. Еврейскія бабы, прячась за женскою перегородкою синагоги, плакали навзрыдъ. Въ заключеніе спектакля, онъ произнесъ какое-то очень крѣпкое и длинное заклинаніе противъ холеры. Онъ распустилъ публику, увѣривъ ее, что очень часто эпидемія удираетъ уже послѣ этого перваго опыта.
Во время поста, въ теченіе цѣлыхъ сутокъ, смертныхъ случаевъ было, относительно, гораздо меньше. Очевидно, холера струсила нетолько предъ заклинаніемъ цадика, но передъ однимъ его присутствіемъ. Евреи ликовали. Ликовалъ больше всѣхъ самъ цадикъ: ему городская депутація изъявила не только словесную благодарность, но и денежную. Однако радость евреевъ была преждевременна. Дня чрезъ три, холера, съ характеризующею ее порывистостью, заявила себя самымъ варварскимъ образомъ. Тогда кагалъ вновь возопилъ къ своему спасителю — цадику.
Наступила очередь второго опыта. Но для опыта этого требовался мертвецъ, изъ касты когоновъ. Въ цѣлой кастѣ когоновъ города X ни одного римскаго Курція не оказалось; никто не хотѣлъ нарочно умирать для блага общества. Наконецъ, сама холера, какъ бы въ насмѣшку надъ самообольщеніемъ цадика, задушила одного старика когона, горьчайшаго пьяницу города Л. Цадикъ занялся самъ его погребеніемъ. Онъ возложилъ на мертвеца почетное порученіе земнаго посланника. Долго шепталъ онъ мертвецу на ухо свои изустныя наставленія, какъ долженъ онъ себя вести, явившись предъ верховнымъ судомъ, и въ какихъ выраженіяхъ обязанъ предстательствовать за еврейское общество. Процессъ шептанія продолжался довольно долго. Мертвецъ внимательно, молча его слушалъ. Еврейское общество, обрамливавшее эту оригинальную сцену, съ выпученными глазами смотрѣло на живаго человѣка, серьёзно бесѣдовавшаго съ мертвецомъ. Цадикъ, окончивъ переговоры съ своимъ посланникомъ, вручилъ мертвецу письменное прошеніе къ верховному суду. Онъ опасался, чтобы когона не сочли самозванцемъ. Содержаніе этого страннаго письменнаго документа было приблизительно слѣдующее:
«Мы, нижеподписавшіеся, земной судъ, именемъ Творца неба и земли; именемъ Создателя четырехъ стихій, солнца, луны и звѣздъ небесныхъ; именемъ небеснаго Отца всѣхъ ангеловъ, демоновъ, созданій земныхъ, подземныхъ, воздушныхъ и подводныхъ; именемъ Великаго Іеговы, умоляемъ и заклинаемъ тебя, о, Судъ верховный! уничтожить заразительную эпидемію (магефа) и исцѣлить сыновъ Израиля отъ всѣхъ недуговъ и злыхъ болѣзней, обративъ таковыя на голову ихъ заклятыхъ враговъ, идолопоклонниковъ, во славу Господа и во славу Израиля, во вѣки вѣковъ. Аминь!»
Документъ этотъ былъ скрѣпленъ подписью цѣлаго временнаго суда подъ предсѣдательствомъ самого цадика. Почетный мертвецъ-посланникъ съ необычными церемоніями и экстраординарными обрядами былъ похороненъ въ присутствіи цѣлаго еврейскаго народонаселенія города, въ восточномъ углу стараго кладбища. Затѣмъ, цадикъ, взобравшись на свѣжую насыпь, произнесъ проповѣдь, въ родѣ описанной уже мною. По окончаніи ея, онъ повелъ все стадо Израиля обратно въ городъ, напѣвая по дорогѣ цѣлимъ обществомъ псалмы. Евреи, доведшіе цадика домой, уничтожили цѣлое ведро водки, и разбрелись по домамъ, въ ожиданіи результата сношенія между земнымъ и верховнымъ судами.
Прошла цѣлая недѣля въ напрасномъ ожиданіи. Выборъ ли посланника былъ неудаченъ, не посмѣлъ ли пьяный парламентеръ явиться куда ему приказано было, заснулъ ли онъ непробуднымъ сномъ послѣ шестидесятилѣтняго пьянства, или прошеніе не было принято, по незасвидѣтельствованію таковаго въ полиціи, — но и этотъ опытъ цадика оказался недѣйствующимъ. Холера озлилась и душила евреевъ безъ всякаго милосердія.
Вѣра въ цадика не ослаблялась, великій магъ и волшебникъ приступилъ къ третьему опыту. Онъ перенесъ планъ своихъ дѣйствій непосредственно на самое кладбище. Чрезъ своихъ помощниковъ нанялъ онъ какого-то отставного русскаго солдата, и далъ ему слѣдующее порученіе:
— Ты стой цѣлый день у воротъ кладбища. Когда принесутъ мертваго, то спроси; «куда вы?» тебѣ отвѣтятъ: «на кладбище». «Зачѣмъ?» тебѣ скажутъ: «мертваго хоронить». Кто онъ такой? тебѣ отвѣтятъ: «еврей». Тогда ты крикни: «Вонъ отсюда! для евреевъ здѣсь мѣста нѣтъ!»
— Слушаю-съ, господинъ купецъ, согласился солдатъ, получившій за это цѣлый серебряный рубль.
Гробовщикамъ (Хевра Кадшна) дана была соотвѣтственная инструкція. Они обязаны были, въ теченіе цѣлыхъ сутокъ, нести обратно мертвецовъ, невпускаемыхъ церберомъ-солдатомъ, и хранить ихъ до будущаго дня въ общественной комнатѣ. Опытъ этотъ, однакожъ, кончился самымъ скандалезнымъ образомъ. Отставной солдатъ, импровизированный швейцаръ кладбища, оказался отъявленнымъ пьяницей и дерзкимъ животнымъ. На полученный рубль онъ успѣлъ такъ нарѣзаться, что хотя, по сдѣланной уже привычкѣ, и стоялъ на своемъ постѣ вытянувшись въ струнку, но роль свою окончательно спуталъ. Принесли мертваго.
— Вы куда ломитесь, канальи? заревѣлъ онъ на гробовщиковъ.
— Мертваго несемъ, отвѣтили ему.
— Врешь. Какого мертваго? спохватился солдатъ, вспомнивъ смутно что-то изъ выученной роли.
— Еврея.
— Жида? тащи его, братцы! мѣста достаточно. На всѣхъ жидовъ хватитъ!
Евреи, какъ легко себѣ можно вообразить, ощетинились и набросились съ разными упреками и ругательствами на отставнаго служаку. Воинская амбиція закипѣла въ обиженномъ стражѣ; онъ началъ расправу и гробовщики струсивши разбѣжались, бросивъ мертвеца у воротъ кладбища.
Евреи ужасно смутились отъ этихъ неудачъ. Нѣкоторые смѣльчаки начали втихомолку сомнѣваться во всемогуществѣ цадика.
— Вотъ несчастье! застоналъ одинъ полуидіотъ — въ другихъ городахъ уходила холера, какъ только цадикъ ей приказывалъ, а тутъ дѣлаешь и
