Няня помотала головой:
— Нам нужно идти.
— Тогда увидимся завтра, — сказала Пегги Пэту.
— Да, — ответил он.
Пегги улыбалась ему, пока Бианка вытаскивала ее из редеющей толпы.
— Я ее увижу завтра, — сказал Пэт. — В нашей школе.
Его руки были перепачканы, лицо измазано краской, а возле рта прилип кусок вареного яйца. Но настроение было отличное. И в этот момент я понял: в школе все будет нормально.
* * *
Вот еще одно отличие между мной и моим отцом. После того, как Пэт упал в пустой бассейн, я не мог больше видеть его велосипед. Но папа в один из бесконечных часов ожидания в больнице съездил в парк и забрал «Колокольчик».
Велосипед лежал на боку там же, где мы его оставили, — в глубоком конце бассейна, целый и невредимый, только руль немножко погнулся. Я бы с радостью выбросил его в ближайший мусорный контейнер, но отец хотел, чтобы Пэт снова на нем катался. Я не стал с ним спорить: пускай Пэт сам решит.
И вот теперь, когда отец достал «Колокольчик» из багажника своей машины, мой сын очень обрадовался.
— Я выправил руль, — сказал отец. — Его нужно слегка подкрасить, и все. Это и минуты не займет. Я могу сам это сделать, если хотите.
Отец знал, что я не брал в руки кисть с того времени, когда учился в нулевом классе.
— Я сам могу, — угрюмо ответил я. — Надевай куртку, Пэт.
Стоял сентябрь, и в воздухе чувствовался осенний холодок. Я помог Пэту надеть куртку, натянул ему на голову капюшон и увидел, что он с улыбкой глядит на свой велосипед.
— И вот еще что, — добавил отец, доставая из кармана куртки гаечный ключ. — Я думаю, что такому большому мальчику, как Пэт, пора самому снять с велосипеда стабилизаторы.
Вот каков был мой старик в семьдесят лет — крепкий, добрый, уверенный в себе, он улыбался внуку с бесконечной нежностью. И все же я почувствовал раздражение из-за того, что он умеет все делать своими руками, из-за его мужской состоятельности, его абсолютной уверенности, что он может прогнуть мир под себя. Он буквально все мог сделать своими руками. А меня тошнило от одного вида этого велосипеда.
— О Господи, папа, — сказал я. — Он только что свалился с этой чертовой штуковины, а ты уже хочешь, чтобы он снова выписывал на ней кренделя.
— Ты всегда преувеличиваешь. Ну совсем как твоя мама. Я вовсе не хочу, чтобы парень выписывал кренделя, как ты это называешь. Я просто мечтаю увидеть, как он катается без стабилизаторов. Поверь, ему это пойдет на пользу.
Отец присел на корточки и начал отвинчивать от «Колокольчика» маленькие колесики. Глядя на то, как он работает гаечным ключом, я понял, что всю свою жизнь только наблюдаю, как он что-нибудь чинит — сначала у себя дома, потом у меня. Когда начинал мигать свет или протекал потолок, нам с Джиной не нужно было искать мастера и бросаться к справочнику. Мы просто звонили папе.
Взорвавшийся бойлер, протекшие кровельные желоба, дырка в крыше — любая задача была посильна для его ящика с инструментами, всегда содержавшимися в идеальном порядке. Ему нравилось, как Джина хвалила его и даже перехваливала, когда работа была сделана. Отец, как говорила моя мать, имел «золотые руки». Я же был его полной противоположностью. Про таких говорят, что руки у них «растут из задницы».
Однако как только отец закончил отвинчивать колесики-стабилизаторы от велосипеда, лицо Пэта побледнело от страха. Я уже готов был броситься на защиту сына, но сдержался. Потому что если бы я не сдержался, то все несостоявшиеся ссоры за тридцать лет выплеснулись бы наружу: столкнулись бы моя лень и отцовское умение делать все, моя робость и мужская энергия отца, мое стремление к тихой жизни и его безудержная решимость добиться в этой жизни всего, что он задумал.
Я не мог позволить ссоры у Пэта на глазах. Только не в этот день. И никогда. Поэтому я молча смотрел, как отец помогает моему сыну забираться на велосипед.
— Ты только попробуешь, — спокойно говорил тот. — Если тебе не понравится, мы остановимся. Мы сразу же остановимся. Хорошо, малыш?
— Хорошо, деда.
Отец одной рукой ухватился за руль велосипеда, а другой — за седло. Пэт изо всех сил уцепился в руль, словно пытаясь спасти собственную жизнь, его школьные ботинки, уже основательно поцарапанные, неохотно нажимали на педали, а колеса «Колокольчика» крутились и крутились. Я мрачно замыкал шествие, и мы неуверенными зигзагами передвигались мимо качелей, горок и пустого газона.
— Держишь? — крикнул Пэт.
— Держу, — заверил его отец.
— Ты сможешь посидеть с Пэтом в субботу вечером вместо меня? — спросил я.
— В субботу вечером? — он удивился, как будто это была странная просьба, как будто я прекрасно знал, что именно в субботу вечером они с мамой всегда ездят на дискотеку, где принимают таблетки экстази.
— Да, мне нужно будет отлучиться из дома.
— Конечно, — сказал он. — Мы всегда можем тебя подменить. Что-то связанное с работой, да?
— Нет, к работе это не имеет отношения. У меня нет сейчас никакой работы. У меня свидание с девушкой. — Это прозвучало как-то неуместно. — С женщиной. — Это тоже прозвучало странно.
Я думал, что он остановится. Но он продолжал в полусогнутом положении придерживать велосипед Пэта, и все мы продвигались вперед среди ромашек и собачьего дерьма.
— Кто она?
— Просто знакомая. Мы, возможно, сходим в кино.
Наконец он остановился, потирая спину и разгибаясь, чтобы взглянуть на меня.
— Ты считаешь, это прилично для мужчины, находящегося в твоем положении?
— Сходить в кино? Почему бы и нет?
— Я говорю не о кино. Я говорю о том, что ты отправляешься на свидание с незнакомой женщиной сразу после того, как… — он внимательно посмотрел на спину Пэта и кивнул. — Ты меня понимаешь.
— Она просто моя знакомая, — возразил, я. — И мы просто идем в кино. Мы же не любовники, скрывающиеся от своих законных супругов.
Отец покачал головой, ошеломленный тем, до чего докатился мир.
— Мне неважно, до чего там у вас дошло, — сказал он и снова показал на Пэта. — Я просто беспокоюсь о нем. Эта девушка… у вас с ней серьезно?
— Не знаю, папа. Может быть, ты разрешишь сначала сходить на первое свидание, а потом уже выбирать занавески?
Я строил из себя оскорбленную невинность. Но я понимал, что, если начну встречаться с женщиной, его это смутит и испугает. Я вовсе не собирался причинять отцу боль. Я просто хотел показать ему, что мне тридцать лет и что мне самому решать, когда нужно снимать стабилизаторы.
Мы добрались до неровной бетонированной площадки перед старенькой эстрадой.
— Ты готов? — спросил отец у Пэта.
— Готов, — ответил Пэт, но в голосе его не прозвучало и малейшей готовности.
— Я тебя держу, ладно? — сказал папа, убыстряя шаг. — Я и дальше буду тебя держать. Просто сиди прямо и жми на педали.
— Хорошо.
— Ты держишься?
— Держусь!
Они рванули вперед по площадке, лица Пэта не было видно за капюшоном, а отец согнулся над ним в три погибели, как будто за маленьким эльфом гнался злой горбун. Потом он отпустил велосипед.
— Ты держишь, деда?
— Держу! — крикнул он, оставшись далеко позади Пэта. — Жми на педали! Я тебя держу!
Маленькие ножки крутили педали. «Колокольчик» опасно покачнулся, когда Пэт проехал по луже, расплескивая воду, но затем снова выпрямился и набрал скорость.
— У тебя получается! — закричал папа. — У тебя получается, Пэт!
Он обернулся посмотреть на меня, и мы оба громко рассмеялись. Я подбежал к отцу, и он обхватил меня рукой за плечи. От него пахло лосьонами «Олд Спайс» и «Олд Холборн».
— Ты только посмотри, как он едет, — гордо сказал отец.
Велосипед добрался до конца площадки, подпрыгнул и свернул на траву. Теперь Пэт ехал медленнее, но все так же яростно крутил педали, направляясь к деревьям.
Не заезжай слишком далеко! — закричал я. Но он меня не слышал. Он растворился в тени старых дубов, как будто какое-то фантастическое создание в капюшоне возвращалось к себе в берлогу.
Мы с отцом переглянулись. Теперь мы уже не смеялись. Мы во весь дух припустили за ним, выкрикивая его имя и поскальзываясь на мокрой траве.
Но Пэт беззаботно выехал из лесу к нам навстречу со свалившимся капюшоном и улыбкой до ушей.
— Смотри, как я могу, — гордо произнес он, привставая в седле, перед тем как затормозить.
— Блестяще, Пэт! — похвалил я. — Но не уезжай далеко, ладно? Катайся так, чтобы мы тебя видели.
— Что с дедушкой? — спросил он.
Отец прислонился к дереву, схватившись за грудь и жадно хватая ртом воздух. Кровь отлила у него от лица, и в глазах было что-то такое, чего я раньше никогда не видел. Возможно, это был страх.
— У меня все нормально, — прохрипел он.
