– При дворе короля развратника, – прошипела в ответ я.
– Тебя это не будет касаться, – продолжал увещевать меня лекарь. – Другие короли не лучше. Чего стоит напыщенный, как петух, Людовик XIV? Или болезненный, капризный урод на испанском престоле – Карл Зачарованный? А жесткий Стюарт – Яков Второй, правящий Англией и Шотландией? Тебе рассказать, какую кровавую баню он устроил для недовольных?
– Не надо.
– Виктор Амадей ничуть не хуже и не лучше всех этих монархов. Пожалуй, даже лучше тем, что любит вдоволь повеселиться, а не только четвертовать и рубить головы.
– Я бы п-п-редпочла, – начала я заикаться, – жить в глубинке и не с-связываться с королями. И я х-хотела бы сама выбирать свою жизнь.
– Поздно, Абели Мадлен. Фатум, или судьба, распорядились так, что с подобным даром тебе придется вращаться среди сильных мира сего и пользоваться королевскими благами и щедротами. Не стоит растрачивать божественное на нищих. Они не отплатят тебе ничем, кроме благодарности, а на «спасибо» платьев не купишь и в рот его не положишь. Выбора у тебя нет. За тебя его сделал король. Ты должна этим гордиться.
Говорил лекарь убедительно, и его тень, казалось, росла и наполнялась чем-то материальным с каждым словом, начинала давить мне на голову и плечи. Хотелось ссутулиться или вовсе склонить лицо к коленям. Мне стало трудно дышать.
Но я не верила ему. Не верила посулам и выдуманному им Фатуму. Правда в словах лекаря была, но она вся была окрашена ложью, прикрыта, замазана так, что не чувствовалась. И оттого хотелось ругаться и неистовствовать, ненавидеть лекаря всеми фибрами души, потому что это было правильно. Каким-то шестым чувством я понимала, что это было правильно. Внезапно я поняла, что ощущал Этьен. И почувствовала себя его сторонницей.
Лекарь прошелся к окну, заложив руку за спину, и снова пристально на меня взглянул.
– Ты почувствовала, как это – быть в кандалах, ты почувствовала, что такое, когда их снимают. Твои геройские замашки «я лучше умру», – передразнил он, – не стоят и выеденного яйца, особенно не будут стоить, когда тебя подвесят на дыбу, когда станут расплющивать тисками пальцы и ломать молотом кости. Когда свяжут и посадят голой на «испанского осла», и он как колом будет впиваться в твое девственное лоно так долго, пока ты не потеряешь от боли сознание. Но тебя приведут в чувство и станут повторять это снова, – смакуя, произнес лекарь. – И снова. И снова. Ты наверняка будешь жалеть о минутной смелости, когда тебе в глотку начнут заливать раскаленное олово. Но будет поздно. Выхода из пыточного подземелья королевского суда уже не будет.
Я мгновенно протрезвела, закашлялась и в ужасе ухватилась за кроватный столбик, потому что пол накренился и поплыл в другую сторону. Мсьё Годфруа был доволен моей реакцией.
– Мне кажется, я объяснил доходчиво. Так и быть, Абели, дадим тебе больше времени на раздумья. Скажем, будь готова заняться лечением завтра утром, после завтрака. Я надеюсь, ты проявишь благоразумие. И выберешь королевскую жизнь, а не дыбу и испанского осла. Пока отдыхай.
Я задрожала, а лекарь со спокойной, деловой улыбкой пошел вон из комнаты.
«Сволочь, сволочь, сволочь!» – хотелось закричать ему вслед, но я стиснула зубы и промолчала.
Я не знала еще как выйти из этой ситуации, но за ночь я что-нибудь придумаю. Не хочу, чтобы мной играли, как шахматной фигурой, не хочу приносить благо тем, кто не умеет благодарить, не хочу отдавать жизнь тем, кого ненавижу! Уж лучше лечить нищих и разбойников в лесу…
Мои зубы еще стучали, когда графиня и прислуга вернулись в комнату. Графиня заняла выжидающую позицию в кресле, а служанки расторопно выставили с подносов чуть остывшие блюда и напитки и вышли. Но ни телятина под соусом бешамель, ни эскарго с чесноком и зеленью в горло не полезли. Я накинулась на графин с водой и выпила его почти до дна.
– Ну что, душечка, ты готова мне помочь?
– Идите сюда, – просто сказала я, еще не зная, что с ней сделать.
Она села рядом со мной на кровать. Ее взгляд выражал надежду.
Вдруг с шумом в комнату зашел де Моле и палач в красном колпаке. У меня сердце рухнуло в пятки. Они тащили какую-то жуткую конструкцию – деревянное кресло, спинка и сиденье которого были сплошь утыканы железными шипами, а на подлокотниках и у подножия были приделаны страшные пыточные конструкции.
– Его Величество просил установить для наглядности, – буркнул де Моле и вышел.
Даже графиня побледнела, а я уже почувствовала себя в адских тисках. Голова закружилась, и тошнота подступила к горлу.
– Ну, давай же! – нетерпеливо заторопила меня графиня, словно боялась, что я лишусь чувств.
– Я не обещаю… Мне нехорошо.
– Приступай, – злобно проскрежетала она.
Я положила руки ей на скулы. И графиня раздвоилась в моих глазах. Я встряхнула головой и сосредоточилась.
«Я хочу… Черт, а ведь я не хочу помогать, – подумала я в сердцах. – Ни капли. Чтоб вам вдвойне досталось за то, что вы заманили меня сюда!»
В обеих ладонях я почувствовала жар. Но он не впитывался в меня, а наоборот – вылетел наружу мощной волной так, что графиня вскрикнула и откинулась на спину.
Не понимая, что произошло, я посмотрела на лицо мадам де Веруа и не поверила своим глазам. Два совершенно одинаковых, раздутых, чернильно-красных фингала красовались на лице графини с двух сторон.
Ой…
Глава 20
В тот же миг за окном послышались звуки охотничьих рогов и горнов, барабанная дробь, топот копыт и крики людей.
Боже! Что там еще за светопреставление?!
Я ринулась к окну. Пол все еще невообразимо шатался, поэтому вместо того чтобы сделать нормальные три шага, мне пришлось выставить в стороны руки и балансировать, как уличной акробатке, бесстрашно ступающей по канату. Тьфу, все-таки надо что-то делать с этой тряской!
Наконец, я прильнула к пыльному стеклу и увидела выезжающую в лес кавалькаду под королевскими знаменами. Наездники и наездницы в роскошных охотничьих костюмах важно дергали поводья. Множество белых с коричневыми и оранжевыми отметинами легавых – кажется, папа называл их эспаньолами – заходились радостным лаем в предчувствии охоты. Одни уже побежали вперед, других еще пытались удержать пешие слуги в ливреях. Загонщикам, сокольничим и барабанщикам лошади по чину не полагались.
Из центра кавалькады вырвался высокий наездник в шляпе с перьями. Он пришпорил серого в яблоках коня и понесся в лесную чащу. Алая мантия с белым крестом развевалась за его широкими плечами. Мое сердце замерло – это был герцог Виктор Амадей, проклятый изверг и тиран. Неудивительно, что днем его развлекали другие жертвы – бедные лисы и зайцы. Сейчас я их понимала, как никто. Прячьтесь по норам, дорогие, и не высовывайте нос!
Графиня недаром называла этот замок охотничьим. Я обернулась к мадам де Веруа. Она с синюшным на обе скулы лицом еще лежала без сознания на кровати. У меня все сжалось внутри от нехороших предчувствий. Сейчас король уехал, но скоро вернется и тогда…
Нет, бежать. Только бежать. А как это сделать, если пол качается, и из-за вина мне не вызвать никаких потоков? Подскажи, святая Клотильда!
И тут мой взгляд наткнулся на бочку посреди комнаты. Вспомнилось, как однажды Моник сунула голову пьяного вдрызг Николя в ведро со студеной водой, и он вмиг образумился. Опять выставив руки и отчаянно пытаясь не упасть, я походкой возчика, которому заехали по загривку оглоблей, добралась до бочки. Сразу же нырнула в нее головой.
Брр! Холодно! Зато вода тут же привела меня в чувство, и пол перестал изображать палубу корабля. С волос холодные капли потекли в декольте и за шиворот, отрезвляя еще сильнее. Э-эх, хорошо! – вздрогнула я и убрала мокрые пряди со лба.
За дверью послышалась возня, и мое сердце рухнуло в пятки. Но все быстро затихло. Видимо, этот барсук де Моле придвинул ко входу кресло, чтобы не нести стражу стоя, как простой солдат. Ясно, выход остался один – через окно.
Моя спальня находилась, наверное, на третьем этаже, но я была настроена решительно: разобьюсь так разобьюсь. Проще шею сломать, чем мучиться на этом жутком кресле с шипами! – и я с опаской снова посмотрела на чудовищное устройство для пыток.
Тихонько, на цыпочках я подкралась к двери и всунула под ручку спинку стула. Затем уже возле кровати задрала робу и поспешно отвязала тесемки на талии, удерживающие нижнюю юбку с тяжелыми обручами – мне сейчас пышность ни к чему.
Снова выглянула на улицу – увы, дюжина королевских гвардейцев бдела под окнами. Молодцы в кирасах и с копьями несколько расслабились после отъезда короля, как это всегда и случается. Достали кости, водрузили на брусчатку плетеную бутыль с вином.
«Чудесные лентяи! Хоть бы заснули, что ли? – вздохнула я и тут же возликовала от собственной мысли: – Да! Да! Да! Попробую сделать так, чтоб они заснули! Как тогда, в ресторации!»
