При густых черных усах, он почти на голову был выше остальных. Тем не менее голос у него был высокий. Симон невольно подумал о женщине в мужском обличии. Он уже знал от Кайзера, что это Франц Вюрмзеер, распорядитель извозчиков и второй человек в Совете.
– Как будто нам не хватает здесь чужаков! – продолжал Вюрмзеер. – И это не только бродяги и торгаши, но и батраки с переселенцами. После чумы они, как мухи, расплодились по всей долине. Не исключено, что на руках одного из них кровь бедного Габлера.
Некоторые из мужчин покивали. Судья, казалось, тоже был согласен.
– С переселенцами действительно хватает хлопот, – задумчиво произнес он. – Пятьдесят лет назад этих голодранцев тоже стало слишком много. Тогда их просто выставили из деревни. Возможно, и теперь следует поступить так же. Если выяснится, что Габлера убил кто-то из приезжих, у нас будет хороший предлог, чтобы избавиться от них. Я уже не раз повторял: в этой долине приезжим не место, здесь и так слишком тесно.
Симон снова ощутил на себе взгляды присутствующих. Голова разболелась еще сильнее, он беспокойно поерзал на стуле. Рядом откашлялся Георг Кайзер, который до сих пор хранил молчание.
– Прошу прощения, господин судья, – начал он неуверенно. – Но если мне не изменяет память, после той чумы мы сами позвали их к себе. Нам нужны были люди, поскольку многие из нас умерли… У меня в школе учится несколько детей этих… голодранцев, как вы изволили выразиться. Это люди бедные, но порядочные. С самых бедных я не беру плату за обучение, взамен они отплачивают мне небольшими одолжениями. Прогнать их сейчас было бы…
– Времена меняются, – резко оборвал его Ригер. – И как там сказал Файстенмантель? Исключительные события требуют исключительных мер. – Он тонко улыбнулся, словно ему в голову пришла хорошая идея. – Мне эти переселенцы уже давно как бельмо на глазу. Я поговорю с аббатом, нельзя ли выставить хотя бы часть семей. После этого ужасного убийства у нас есть хороший аргумент.
Франц Вюрмзеер усердно закивал.
– Они почти не платят налогов, а детей рожают больше нашего. Теперь даже по улице спокойно не пройти. Если потеряем бдительность, они здесь власть захватят!
– Но это же вздор! – заявил Кайзер. – Они платят десятину, как и мы. И тем не менее не заседают в Совете и не имеют…
– Права голоса? – перебил Ригер.
– Не знаю, верно ли это, искать виновного среди переселенцев, – пробормотал старик с длинными седыми волосами. Руки у него дрожали, глаза были красные и мутные. Это был старый мельник Августин Шпренгер. Симон уже ходил к нему накануне – бедняга страдал катарактой. – Может, было ошибкой устраивать мистерию раньше срока. Может, Господу неугодно, что мы вмешиваемся в Его промысел. Вспомните, сколько лавин и оползней сошло уже этой весной. Господь гневается на нас! Габлер предостерегал нас, что…
– Августин, я умоляю! – перебил его Файстенмантель. – О покойниках, конечно, плохого не говорят, но Урбан по части веры переплюнул бы Папу, а умом при этом не блистал. Что Господу с того, если мы воздадим Ему хвалу на четыре года раньше? А эти лавины и прежде были. – Он самоуверенно рассмеялся. – Кроме того, мистерия нам на пользу. До сих пор мы после нее только в долги влезали. Но в этот раз я все спланировал так, что мы даже наживемся. Фигуры святых, распятия… Паломники раскупят всё до последней поделки. О нас узнают далеко за пределами долины!
– Мистерия не для того задумана, – проворчал Шпренгер. – Разве Иисус не изгнал торговцев из храма?
– Думаю, Файстенмантель прав, – произнес сидевший рядом с ним полноватый, приятный на вид мужчина с редкими волосами.
Это был самый младший член Совета, десятник и управляющий складом Себастьян Зайлер. Симон приметил его еще вчера на кладбище: он один из немногих не принял участия в драке, а держался чуть в стороне с Урбаном Габлером. Сейчас Зайлер был бледен, как после бессонной ночи, – гибель товарища по цеху явно потрясла его.
– Что нам сейчас меньше всего нужно, так это паника, – добавил он поспешно. – А для извозчиков мистерия могла бы стать благословением. Ни для кого не секрет, что торговцы почти перестали возить товар нашими трактами. Благодаря мистерии в Обераммергау снова потянутся люди, торговцы станут хранить груз на наших складах. А это сулит прибыль всем нам! Если кому-то не нравится, пусть жертвуют со своих доходов церкви.
Вюрмзеер кивнул:
– Себастьян совершенно прав. У нас, извозчиков, дела идут неважно. Если дороги будут пустовать и дальше, всем нам грозит нищета.
Поднялся ропот, частью одобрительный, частью недовольный. Судья постучал по столу рукоятью трости:
– Тихо, или я велю освободить зал!
Когда снова воцарилось относительное спокойствие, Ригер обратился к Симону:
– Быть может, пора нашему цирюльнику доложить об убитом, – произнес он и при этом взглянул на Фронвизера с язвительной улыбкой. – Мастер Файстенмантель, похоже, высокого мнения о вас. Ну так что ж, тоже станете отрицать, что это гнусное убийство – дело рук какого-то приблудного бездельника?
– Э, сложно судить, – ответил Симон и вжался в стул. Во рту у него внезапно пересохло, в висках застучала кровь. – К сожалению, труп был уже не в лучшем состоянии. Но относительно оружия я могу быть уверен.
– И что вы скажете? – спросил Ригер.
– Ну… Судя по широкому и глубокому порезу в области живота, это был меч.
– Ха, меч! – воскликнул тонким голосом Вюрмзеер. – Такого оружия у нас никто не носит. Выходит, это был кто-то чужой!
– Или ангел возмездия, – пробормотал Шпренгер.
Все взоры устремились на старого мельника. Тот поднялся.
– Меч! – начал он дрожащим голосом. – Неужели вы не понимаете, что это означает? Доминик исполнял роль Иисуса и умер на кресте. А Урбан играл апостола Фому!
– И что? – спросил Файстенмантель, голос его звучал несколько неуверенно.
– Да неужели вы, безбожники, не знаете о мученической кончине святого Фомы? – покачал головой Шпренгер. – Фома отправился в Индию, и там его пленил царь Муздия. Его заставляли преклониться пред их божеством, но Фома оплавил идола. И тогда Верховный жрец пронзил его мечом. Мечом! – Старик мутным взором обвел членов Совета, каждый из которых исполнял в мистерии важную роль. – Иисус на кресте, Фома от меча… Что еще должно произойти, дабы вы поняли, что Господь ниспослал на нас ангела возмездия?
Никто ему не ответил, но лица у всех резко побледнели. Послышался отдаленный грохот – это очередной оползень сошел с горы в долину.
Это вряд ли могло облегчить Симону головную боль.
* * *
С высоты своего скалистого трона Кофель взирал на маленькие дома внизу. Лавина наконец достигла долины и взметнула облако снега и каменного крошева. Сквозь гору прошла легкая дрожь. До того легкая, что была заметна лишь по трещинкам глубоко в недрах.
Кофель пока дремал, но уже пробуждался.
Поверху, по хребту, тянущемуся от Кофеля к Пюршлингу и далее, к иссеченным ущельями вершинам, группка странных существ тянулась по укромной, заметенной снегом тропе. Их капюшоны трепетали на ветру; существа перебирали маленькими ногами, словно парили над снежным покровом. Они были напуганы: в штольнях и шахтах закачались светильники, один даже упал и с шипением погас. Существа не ведали, чем вызвана эта дрожь, но понимали, что ничего хорошего это не сулило.
То было предвестием бедствия, которое всех их погубит.
У существ была миссия. Нельзя было останавливаться, нельзя было медлить, иначе силы зла, как порывом ледяного ветра, выметут их из долины. Чтобы побороть страх, они тянули старинный напев о карлике. Люди в большинстве своем считали это безобидной детской песенкой, но в своем исконном значении она таковой не была. Это было древнее заклятие, которое держало в узде духа горы.
Косаря с мешком, полным костей.
Там пляшет карлик за окном… Притопнет раз, потом другой, встряхнет мешочком за спиной…
Маленькие существа шагали и шагали, и Кофель взирал на них с удивлением.
