ко мне — я подвинулся на койке, но он, разумеется, не стал садиться. Скорчил брезгливую гримасу, но в его взгляде все же было некое сочувствие.
Наверно, жених, которого доставили в тюрьму со свадебного пира, чтобы обвинить в преступлении, которого он не совершал, все-таки достоин жалости и понимания.
— Дитя Арлен умерло, — произнес он по-эльфийски. — Она переборщила с какими-то лекарствами, пытаясь вытравить плод.
— Сочувствую, — откликнулся я, хотя тут, наверно, надо было поздравлять. Арлен оправится, придет в себя и продолжит свои любовные приключения. Хотелось надеяться, что эта история подарит ей хоть немного здравомыслия. — Теперь, получается, наша свадьба не нужна.
— Тебе повезло, — пробормотал отец. — Что там за история с этим артефактом короля?
Он уже все знал — и теперь хотел услышать мою версию. Я рассказал все, не скрывая, начиная с бервенунского змея в мармеладе и заканчивая взрывом, который отправил меня в больницу с контузией. Отец слушал, кивал — иногда я бросал взгляд в коридор и видел, что мать стоит там вроде бы равнодушно, но в то же время ловя каждое слово из камеры. Начальник тюрьмы с поклоном предложил ей кофе или вино — она лишь шевельнула бровью, и он убрался.
Хельге ничего такого не предлагали. Она была всего лишь гномкой, которую чудом занесло в брак с эльфом — так считали все, кто нас видел. Но Господи, помоги мне, кажется, я влюблялся в эту девушку — самоотверженную, смелую, искреннюю.
Ни одна эльфийка не сказала бы «Я тебя не брошу» в наших обстоятельствах. Едва за мной захлопнулись бы двери камеры, любая эльфийка уже подписала бы бумаги о разводе и заказала бы службу в храме в радость избавления от такой проблемы.
Но Хельга оказалась совсем другой. Я не знал, заслуживаю ли вообще такую девушку рядом.
— Ты понимаешь, что за покушение на короля полагается четвертование? — спросил отец, когда я закончил свой рассказ. Я кивнул: Уголовный кодекс королевства не был для меня секретом. — Неважно, эльф ты, гном или человек, сначала тебе отрубают руки по частям, потом ноги и уже потом голову. А чтобы ты не умер от болевого шока и потери крови, тебе дают особые препараты.
Я вновь кивнул. Да, так и бывает.
— Я говорю все это для того, чтобы ты понял, от какой участи мы с матерью тебя избавили, — продолжал отец. — Как только мы узнали о том, что ты в тюрьме, то сразу же бросились к королю. Эти норы в пространстве просто мерзость, меня до сих пор тошнит, но другого выхода не было.
Я понимающе кивнул. Должно быть, мне следовало пасть на колени и благодарить отца за спасение моей никчемной жизни, но я этого не делал и не собирался делать.
Они спасали свою честь и деньги. С сыном-артефактором еще можно было смириться, но сын государственный преступник окончательно лишил бы их общественного уважения — значит, нужно было открывать кошелек и выручать его.
Это нормально. Это по-эльфийски.
— Как там его величество? — поинтересовался я.
— Приходит в себя. Полиция и спецслужбы роют носом землю в поисках преступника. Твой Максим Вернье носится, как ошалелый. Ты стоил нам с матерью огромных денег, Анарен. Триста тысяч крон — мы отдали их за то, что тебя не четвертуют, а отправят в ссылку.
Я с трудом сдержал удивленное присвистывание. По меркам эльфов это была солидная сумма, по меркам людей — сказочное богатство. Значит, ссылка. Интересно, куда? Впрочем, неинтересно. Я буду там один — потому что надо быть сволочью, чтобы брать с собой Хельгу.
Она такого не заслужила. Пусть остается в моем доме и распоряжается моими деньгами. Возможно, нам разрешат редкую переписку, и мы будем обмениваться посланиями — или не будем, потому что между нами только брак понарошку, не более.
— Надо же, — проговорил я. — Что ж, не буду скрывать: я вам благодарен. Спасибо, отец.
Мать в коридоре вздохнула, поднесла платок к сухим глазам. Честь семьи была спасена, бракованный сын отправится на очередной край географии, и мои родители заживут спокойно.
— Куда меня отправляют?
— В Хаттавертте. Даже не тюрьма, поселение под надзором местной полиции.
Хаттавертте. Судя по названию, это Северный удел — сосны, морошка, лоси и медведи, деревянные статуи языческих божков в бескрайних лесах. Ну ничего, и на севере есть солнце. К тому же моя ссылка не навсегда: Максим найдет настоящего преступника, и я вернусь.
Конечно, глупо надеяться, что Хельга меня дождется, пусть она и смотрела на меня так, словно была готова на все, чтобы не расставаться.
— Мы все это сделали не ради чести семьи, — отец говорил так, словно ему было больно и тяжело переступать через себя, но он не мог промолчать. — Мы отдали часть состояния потому, что ты наш сын. И мы тебя любим, пусть ты и уверен, что это не так.
Я хотел было поблагодарить его снова — но слова растаяли. Не знаю, верил ли я отцу до конца, но он, кажется, говорил вполне искренне.
— Твоя жена поедет с тобой, — усмехнулся он, и я понял, что дело тут не в любви, а исключительно в душевном комфорте и чести старших Эленандаров. — Должен же кто-то штопать тебе носки в тех краях?
* * *
Хельга
Вот и живы. Вот и слава Богу.
А Север? Так и что Север, люди везде живут. А подальше от бурного мира — это иногда тоже очень хорошо. Ничего, пойдет дело потихоньку. Тот, кто покушался на короля, обязательно попробует повторить покушение — и его, голубчика, сцапают, и мы вернемся.
— В этом Хаттавертте гномы не селятся, у нас таких дураков нету, — сообщил отец. Когда нас с Анареном погрузили в вагон под конвоем, чтобы отправить в ссылку, он сунул сопровождающему офицеру пару монет, и мой брат принялся проворно загружать тюки с вещами, которые, по мнению отца и матери, могли пригодиться нам на севере. Тюков была добрая дюжина, и набиты они были так, что едва не трескались. — Но там через десять миль к западу есть городок Ламтамара, там гномья община. Я им написал — если что, встретят, приветят, помогут. Обращайся, не чинясь.
Мать и сестры плакали. Семья Браунбергов, которая пришла проводить нас, тоже шмыгала носами. Мы все обнялись, и я едва не разревелась в голос от тоски, которая сжала сердце. Я покидала дом уже во второй раз за месяц, и чувство неустроенности и сиротства сделалось настолько глухим и беспощадным, что земля уходила из-под ног.
Но как бы я могла
