На завтрак обычно подавали перловую кашу со сливами или рис с кровяной колбасой, или картофель с селедкой. Правда, картошку можно было есть только поначалу, пока она не теряла свежести и вкуса. Шкипер никогда ее не покупал, а заставлял нас таскать ее из груза, если таковой оказывался на борту. Чтобы замазать глаза работникам того или иного порта, кроме картошки мы везли помидоры, бананы, ананасы, кокосовые орехи. Конечно, не всегда, но это помогало нам избежать крайней степени истощения. Тот, кто участвовал в бойне, называемой историками Великой мировой войной за демократию и справедливость, знают, как много может выдержать человек, а те, кто плавал на таких кораблях, как «Йорика», знают это еще лучше.
Теперь у меня была посуда. Но она не принадлежала какому-то одному человеку. Обедая, я пользовался вилкой Станислава, чашкой Фернандо, ножом Рубена, ложкой Германа. Поэтому мне приходилось мыть посуду за всех. В большом баке. Сами представляете, как он выглядел после того, как из него выгребали нашу пищу. Невозможно жить в такой грязи. Это меня просто бесило. Поев, все падали на койки и сопели, как свиньи, отравляя воздух тяжелыми газами. Во время еды все молчали, но в койках начинали болтать. Это злило меня еще больше. Я демонстративно пытался начать уборку. — «Мыла нет», — подсказывали мне. — «И щеток нет». — И наконец: «Скройся с моих глаз, не мотайся как муха. Ты мешаешь нам отдыхать!»
Тогда я отправился к инженеру.
— Нужна щетка, шеф, и немного мыла, чтобы помыть каюту.
— Что это вы себе такое вообразить? Я покупать для вас щетки и мыло? Это не мое дело.
— Мы работаем с углем, — показал я руки. — Мы не можем отмыться без мыла.
— Это тоже твое дело. Хочешь помыться, купи себе мыло. Оно входить в личную экипировку каждого порядочного моряка.
— Возможно. Но я слышу о таком впервые. Туалетное мыло — да, готов согласиться, что вы не обязаны его выдавать, но для чумазой банды на корабле должно быть какое-то мыло. Хоть какое-то. Мне все равно, кто его закупает для корабля, но оно должно быть. На любом корыте моряку полагаются матрас, подушки, полотенца, посуда и уж мыло наверняка. Это входит в экипировку самого корабля, а вовсе не в личную экипировку моряков.
— Если не нравится, можешь убираться. Я доложить шкиперу и тебя выгнать с «Йорики».
— Я готов. Доложите!
— Ладно, — смилостивился инженер. — Но если ты не убраться с моих глаз, я вычесть с тебя месячное жалование. Мне нужен угольщик, а не тип с претензиями.
— И это все?
Мошенник оскалился:
— Убирайся отсюда. И живее. Тебе следует выспаться. А ты болтаешься по всему кораблю. В одиннадцать тебе на вахту.
— Моя вахта начинается в двенадцать, — уточнил я.
— Не для подносчиков угля, — еще больше оскалился инженер. Они начинают в одиннадцать и до двенадцати чистят топки. А уже в двенадцать у них начинается рабочая вахта.
— А с одиннадцати до двенадцати она не считается рабочей?
— Велик труд — выгрести золу из топок.
— За это должны платить сверхурочные.
— Где угодно, только не у нас. И не за чистку котлов.
В каком веке мы живем? Какая человеческая раса придумала такие законы? С этими мыслями я вернулся в кубрик. Кругом лежало синее прекрасное море, которое я любил, в котором, как настоящий моряк, никогда бы не испугался погибнуть. Ведь смерть в море — это как бракосочетание с любимой женщиной, которая непостоянна, неистова, но у которой такая пленительная улыбка, у которой бурный темперамент и которая так безмерно хороша. Это было море, по которому ходит множество превосходных кораблей. Но судьба выбрала меня. Она так подтасовала карты, чтобы я плавал на корабле, пораженном проказой, на корабле, который держался на воде только потому, что никак не может потерять какую-то смутную надежду, что море смилуется над ним, хотя, похоже, само море уже побаивается «Йорики». Оно боялось заразиться от нее. Корабль мертвых всегда смердит, и море смутно надеялось, что этот гнойный нарыв на его поверхности каким-то образом рассосется, может, исчезнет сам по себе, выбросится на сушу и засохнет в каком-то последнем пристанище. Вестник смерти еще не постучал в изголовье моей койки. Поэтому я стоял под огромным звездным небом и думал о том, что так глупо и легко бросил. Прощай, чудесный Новый Орлеан, Солнечная Луизиана… Может, самому прыгнуть за борт? Давай, парень, не жди, задави в себе остатки своего несчастного Я, не оставайся жалким угольщиком, забудь про двойные вахты. Ведь «Йорику» нельзя победить.
Но я вовремя вспомнил: я же из Нового Орлеана! Что мне «Йорика»? Не видал я таких кораблей? Без мыла можно прожить. Плюнь на мыло, плюнь на щетки. Плюнь на саму смерть. Плюнь и выспись. А там будет видно.
28
Но уснуть я не мог. Лежал на голых досках, как бандит на нарах в участке. Лампа наполняла кубрик таким чадом, что дыхание превращалось в мучительное действие. К тому же, я замерз без одеяла. Ночи в море бывают дьявольски холодными. В конце концов я погрузился в тревожное тяжелое забытье, но меня тут же растолкали:
— Вставай! Десять тридцать!
— Какого черта? Я могу поспать еще полчаса!
— Ну да! Поспать! — ответили мне. — Кочегарам нужна вода. Уже без двадцати. Вставай и неси им воду. А потом понесешь кофе кочегару твоей смены.
— Откуда мне знать, где он спит?
— Идем, я покажу.
Тот же угольщик предыдущей смены показал мне, как пользоваться лебедкой.
— Послушай, Станислав, — сказал я, спросив его имя. — Я всякое видел и знаю, что жизнь у угольщиков везде собачья. Но что-то я никогда не слыхал, что они должны работать в две смены.
— Я тоже родился не вчера, — спокойно ответил Станислав. — На других кораблях выгребает золу кочегар. Но на «Йорике» кочегару одному не справиться. Если он потеряет пар, корыто встанет, ничто ему не поможет. На других судах, даже на Ноевом ковчеге, вахта всегда состояла и состоит из двух кочегаров. Но ты уже, наверное, догадался, куда мы попали. Держу пари, ты уже думал об этом. И чтобы прыгнуть за борт, об этом ты тоже, наверное, думал. Плюнь. Скоро ты всему научишься. Устраивайся получше и заранее пригляди шлюпку. Здесь все приглядываются к шлюпкам. Так, на всякий случай. У повара, знаю, припрятаны два спасательных пояса.
— А нам разве пояса не полагаются?
— Конечно, нет. На всю «Йорику» имеются четыре декоративных спасательных круга. Они даже покрыты бронзовой краской. Совсем как настоящие. Но не вздумай ими воспользоваться. Лучше вцепиться в жернов, тогда уйдешь на дно не так быстро.
