нас будет.
— Какой ребёнок?
— Я беременна. Юля, вы хотите оставить моих детей без отца?
— Но… Вы же жили заграницей…
— Я не год там жила, — грустно улыбнулась Ольга. — Вы думаете, что я плохая мать? Неправда, слухи о моём частом отсутствии дома сильно преувеличены. Катенька проводит лето с матерью Димы только потому, что этого очень хотят Дима и моя свекровь. Я не могу обидеть их обоих, иначе бы увезла Катю с собой.
Как Дима мог не сказать ей, что его жена беременна? Как он вообще смог звать Юлю с собой, зная, что Ольга ждёт второго ребёнка?
— Давно Дима знает о вашей беременности? — уточнила Юля.
— Он не знает. И я очень надеюсь, что вы не проболтаетесь.
— Зачем же делать секрет из радостной новости?
— После Кати я не доносила два раза. В первый срок был небольшой, я ещё и привыкнуть к этой мысли не успела, но во второй раз малыш уже шевелился. Я не хочу больше травмировать ни Диму, ни его маму, они слишком тяжело переживали. Теперь скажу только тогда, когда скрывать уже станет невозможно. Юля, могу я рассчитывать на ваше молчание? Как мы с вами друг к другу не относились, что бы ни случилось, умоляю: не выдавайте мою тайну.
— Я никому не скажу, — глухо ответила Юля.
— Юля, не смотрите на меня так, я вам не враг, и не ругаться сюда пришла. Я понимаю, что в Диму просто невозможно не влюбиться. Он ужасно обаятельный. Может быть этаким заботливым папочкой, а может — хулиганистым шаловливым мальчишкой. Я даже не могу на вас злиться, Юля! Дима меняет любовниц каждые полгода, и с этим ничего невозможно поделать.
— Что? Вы знаете о его любовницах?
— Ну конечно, как мне не знать, я же его жена. Поймите, он такой, какой есть — полигамный. Его не надо менять или перевоспитывать, бесполезно, надо принимать его натуру. Я давно смирилась, я понимаю, что не смогу жить без него. Только каждый раз жутко боюсь: вдруг он уйдёт и бросит нас с Катей. Теперь мне придётся бояться за троих.
Ольга большими глотками допила воду из стакана:
— Юля, пожалуйста… Не забирайте у нас мужа и отца. Я не прошу пожалеть меня, но детей пожалейте…
Она встала, взяла со стойки свою сумочку и вышла, громко стуча каблуками.
Глава 21
Юля медленно, с трудом передвигая ноги, доплелась до дивана в гостиной. Легла, закрыла глаза и заплакала. Как ей с этим жить? Ольгины откровения о Диминых связях её напугали и шокировали, неужели всё правда? Тогда их с Димой отношения быстро закончатся, в отличии от Ольги, Юля не сможет спокойно смотреть со стороны, как Дима развлекается с другими женщинами.
Ольга ждёт второго ребёнка… Врёт она, что Дима не хотел детей. Зачем врёт? Юле ли не знать, как мечтает Дима о детях, о братьях и сёстрах для Катеньки.
Сейчас она должна сделать выбор: уйти, освободить Диму от своего присутствия, или остаться и разрушить его семью. Конечно, он её не отпустит, и не только потому, что не знает о беременности Ольги. Впрочем, Ольга говорила, что Дима часто изменяет жене, не будет Юли, будет другая, какая Ольге разница?
Большая. В этот раз всё серьёзно, очень серьёзно. Пусть она знает Диму не так хорошо, как его жена, но в одном Юля не сомневается — их отношения не лёгкая интрижка, не развлечение избалованного вниманием богатого бизнесмена. У них с Димой любовь, и Юля чувствовала её каждой клеточкой кожи, каждым волоском, каждой интонацией его голоса. По малейшим оттенкам звука она понимала, какое у него настроение. Дима любил запускать пальцы в Юлины волосы и говорил, что таким образом он читает её мысли. Мол, волосы, как антенны, передают ему информацию. Юля смеялась и пугалась одновременно: перебирая её локоны, Дима часто угадывал то, о чём она думала.
От резкого звука телефона она вздрогнула. Схватила трубку, шумно выдохнула: с работы.
Юлю немедленно, прямо сейчас вызывали в центр. С самыми необходимыми вещами и небольшим запасом еды. Через три часа медицинский вертолёт вылетает в другую область помогать пострадавшим.
Диме она написала смску. Потом, когда доберётся до места, позвонит, а сейчас нельзя терять ни минуты. Это был первый Юлин вылет, она волновалась и боялась, что не справится. Фельдшер по телефону сказал, что вообще-то её не собирались привлекать, она ещё слишком мало работала, но, как всегда в жизни, планы нарушила случайность. Сразу две медсестры сегодня заболели.
Юли не было дома четыре дня. Каждый из этих дней она запомнила по минутам. Наверное, тот разрушенный дом ещё долго будет стоять у неё перед глазами. Взрыв бытового газа разнёс три подъезда из пяти. Парни из полиции говорили, что для такого происшествия разрушения огромные, и что теперь только следствие установит настоящую причину. Может быть, дом был в аварийном состоянии, а может взрыв оказался спланированной акцией.
Это было ужасно. Все, кто не был занят в наскоро поставленном госпитале, вручную разбирали завалы. Технику использовали по минимуму, боялись повредить пострадавших. В первый день, к вечеру, когда стемнело, выяснилось, что от усталости и стресса Юля не может говорить. Бывалые коллеги посадили её в сторонку, дали в руки большую кружку с обжигающим горячим сладким чаем. После нескольких глотков Юля судорожно всхлипнула и зарыдала навзрыд.
Больше она не позволяла себе слабости. Когда на второй день им прилетела смена, вся бригада решила остаться — под завалами ещё были люди и каждая минута, каждое мгновение стоило чьей-то жизни.
Юля запомнила всех, кому помогала и с кем работала, но особенно запечатлелась в памяти невысокая, с растрёпанными каштановыми волосами, даже в горе красивая женщина. Под полуразрушенной бетонной плитой был её муж, и женщина, разгребая руками куски цемента, битого стекла, остатков мебели, плакала и с ним разговаривала. Он был в сознании. Наверное, полученные травмы ужасно болели, говорить мужчине было очень тяжело, но тем не менее время от времени из глубины строительного мусора они слышали его голос.
— Дорогая, всё хорошо. Я жив. Ты жива. Всё теперь наладится, — тихо хрипел он.
Юля мысленно подсчитала вес бетонной плиты и содрогнулась. Учитывая, что мужчина до сих пор жив только благодаря чуду, всё хорошо уже быть не может.
— Счастье, что вас не было дома, — заметил один из МЧСовцев, помогая женщине откинуть в сторону тяжёлую арматуру.
— Я здесь не живу, — выдохнула она.
Вытерла грязным рукавом мокрый лоб, небрежно собрала
