— Ага, представляю газету «Полуночный вестник», — покивал белесый, будто прочитал гвалевы мысли. — Простите, что нарушил ваше уединение.
— Ничего. Я все равно собирался уходить. Пора возвращаться.
— Вы с «Авалакха»?
— Нет, с «Дозорного». Старший помощник Гвальнаэ Морван к вашим услугам.
— Эмм… Асерли.
Ни родового имени, ничего.
— Красиво тут, — сказал штатский. — Будто бы и не изменилось ничего. Разве что корабли…
— «Авалакх» хорош, — честно сказал Гваль. — С тех пор, как он носит на себе противолодочные самолеты, леутцы и думать забыли о том, чтобы нарушать морские границы. У них авиации, почитай, и нет. А первые две вышки они в свое время вдребезги раздолбали, море на самом деле не считается нашей собственностью. Вот только…
— М?
— У нас на самом деле тоже нет авиации. Я все думаю — вот рассоримся мы с Даром, король Герейн отзовет своих рыцарей — и будет этот красавец стоять с пустой палубой. Или…
— Или что?
— Или нефть кончится, — честно ответил Гваль и снова посмотрел на рейд. — Кому мы тогда будем нужны, со своей сельдью и оловом…
Зачем я это говорю? Первому встречному незнакомцу, журналисту, черт подери!
Авианосец «Авалакх», ракетный крейсер «Дозорный» с его новым, еще не испытанным вооружением, которое поставили дролери; его старшие братья «Герцог Лаэрт» и «Айрего Астель»; эсминцы «Удачливый» и «Страж», противолодочник «Орка». Он знал их по именам; глаз привычно цеплял знакомые обводы, память подсказывала данные по водоизмещению, размерам и вооружению.
Снова грохнуло, золотые и алые искры взвились над поселком в розовое небо, послышались радостные крики.
«Предаете исконную найльскую гордость и якшаетесь с врагом», — постоянно доносилось из-за самой северной границы. Впрочем, оттуда уже многие столетия не доносится ничего, кроме попреков. Кажется, с того самого дня, когда наш король пропустил к Леуте дарские войска. Семьсот лет прошло как-никак.
Предаем исконную гордость — зато у нас есть школы, больницы, сильный флот и отличная противолодочная эскадрилья. Пустив ко дну с десяток леутских подлодок, мы заработали себе право строить в Полуночном море все, что захотим. Хоть луна-парки.
Его неожиданный собеседник разговор больше не навязывал. Наклонился, поднял пригоршню плоских галек и теперь придирчиво их осматривал.
— Что, не захотите такое писать в вашей газете? — поддел его Гваль.
— Что? Нет-нет, отчего же. Почему бы и не написать. Я вообще люблю писать, знаете ли. Радость пера…
Незнакомец, видимо, понял, что несет чушь, и поспешно замолчал.
Гваль выжидательно посмотрел на него, но тот только пялился на свои гальки. Поджимал губы, хмурил брови, словно решал невесть какую задачу.
Потом выбрал одну, ловко пустил по воде.
Плоп-плоп-плоп…
Судя по шлепанью, камешек пропрыгал шесть раз и затонул.
Снова взорвался фейерверк, звезды алые и золотые, расплывчатые полосы в темной воде. Праздничная иллюминация на кораблях, острые силуэты сигнальных флагов.
— Почему Леута так протестует против добычи нефти в Полуночном море? — поинтересовался штатский.
Плоп-плоп-плоп…
Семь раз.
— Формально они ссылаются на древние законы, — ответил Гваль. — На трехдневный срок.
— Море Мертвых? — журналист оказался знающий.
— Да. Если плыть три дня на север, то попадешь прямиком в Полночь. Древние предрассудки. Но фактически им просто завидно. Найфрагир развивается рывками, Найгон же застыл в своем почитании прошлого, как муха в янтаре.
Плоп-плоп-плоп-плоп…
Девять. Гваль напрягал слух, сам не зная зачем. Тускло-розовое ветренное небо медленно превращало закат в рассвет.
— Действительно, нелепо, — отозвался штатский. В бесконечных сумерках голос его звучал глухо и печально. — Да и как определить, где граница моря Мертвых. Расстояние, которое рыбацкая лодка пройдет за три дня, линейный корабль покроет за три часа. Не так ли?
— Так.
Замах. Удар камня об упругую шкуру моря. Гул. Расходящиеся круги. Взлет, падение, снова удар.
Алое и золотое снова осыпало небо, и Гваль сбился со счета.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Часть первая. Глава 10
10
— Ла-ла-ла, — мелодично пел День, вертя баранку. — Ла-ла-ла-ла-а-а… Берега, корабли…Субмарина любви…
Рамиро поморщился. По опыту он знал, что когда дролери начинает напевать, настроение у него — хуже не придумаешь.
— Что такое недовольное лицо? — тут же отреагировал День. — Музыка мешает? Ты прав… — он повертел верньер на приборной панели. — М-м-м-м…
— А я любила тебья-а-а-а-а-а-а! — взвыла лестанская певица. — Такой любовьу, чистой, как снег, любовью-у-у-у!
В светлом салоне роскошной Деневой «орки» стало тесно от гудения флейт, боя барабанов и надрывного звона струн.
— А-а-а-а, любовь моя-а-а-а-а! Как грустила-а-а-а я по тебье!
— День, ради бога, прекрати, — взмолился Рамиро. — Нам еще полчаса ехать.
— А что? — дролери поднял бровь, не отрывая взгляда от дороги. — Это же ваше людское искусство. Послушай, как задорно. Особенно вот это. «На причале, на причале чайки белые кричат, носит черные погоны мой любимый на плечах». Блеск! Феерия!
Рамиро сжал губы и постарался не прислушиваться. Когда Дню попадала вожжа под хвост, проще было перетерпеть.
— Ты же, пропасть, королевская цензура, — не удержался он через пару минут. — Взяли бы и запретили радиотрансляции с Южного Берега.
— А мне нравится.
Рамиро не нашелся, что ответить, и тоже стал смотреть на дорогу. Лестанская певичка хрипло продолжала сообщать, что она все отдаст «за ночь с тобой; возвращайся, милый мой», День рулил и старательно подпевал чистым, прекрасно поставленным голосом, по которому сразу узнаешь выходца из Сумерек. Мир вокруг начал подозрительно напоминать ад.
— Там тебе в бардачке подарок, — День вдруг прервался. — Вожу-вожу, никак не отдам. Забери. Ты у портного был?
— Конечно, — соврал Рамиро не моргнув и глазом.
— Завтра день Коронации, ты помнишь?
— Конечно.
Черт, и правда… Вот время-то летит…
— Ты и рубашки купил?
— День! После скандала, который ты мне устроил на выставке, я купил две дюжины рубашек. Или три.
— Надо было тебя вообще убить, и проблема исчезла бы сама собой.
День мрачно замолчал. Потом тормознул на светофоре и некоторое время сидел, выключив радио. Настала благословленная тишина.
— Что, все плохо, я так понимаю?
— Ну, как тебе сказать. По сравнению с тем, что недавно Фервор сделал с одним сагайским атоллом… все просто прекрасно.
— А если не заниматься аналогиями? Что там с агиларовским мальчишкой?
— С ним тоже все прекрасно, если не считать того, что его обвиняют в совершении человеческих жертвоприношений и контактах с Полночью. И это подтверждено весьма выразительными фотографиями, на которых у него руки по локоть в крови.
Теперь уже замолчал Рамиро.
— Сначала меня вызвал Вран, — сказал День, ни к кому особенно не обращаясь. — И потребовал, чтобы я запротоколировал допрос. Потому что он, мол, никому больше не доверяет, а мне доверяет. Мальчишка был уже без сознания, Вран превратил его мозги в кашу за пару секунд и готов был полезть ему в голову физически, с клещами и долотом. Я побеседовал с Враном и попросил его не делать резких движений. Потом примчался Его Величество король Герейн и потребовал, чтобы я запротоколировал допрос и возможный арест Врана. Я побеседовал и с ним, и также попросил не делать резких движений. Потом они полчаса орали друг на друга. Потом прибыла Таволга… Хорошо, что Вран хотя бы ее послушал и отдал молодого Агилара… То, что от него осталось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— В смысле? Мальчишка теперь идиот?
— Ну, не все так фатально. Тут уже все зависит от него самого. Если раскиснет, превратится в овощ. Возьмет себя в руки — выкарабкается.
Рамиро молчал, не зная, что сказать.
— В итоге мне предстоит подготовить такое объяснение высоким лордам, какое они съедят, не очень плюясь. Как-то подсластить грубость Врана, который и не подумал выйти и извиниться, и не потому что слишком горд, а потому что считает это людскими ритуальными плясками, не стоящими внимания. Ну, и по мелочи. Например, уговорить Агилара выдать тело Клена. Нехорошо будет, если он уйдет там… в подвале людского дома.
