Она повернулась, чтобы пойти назад, и застыла с гулко бьющимся сердцем.
Нет, самая большая ее проблема была перед ней: не спеша прогуливаясь между скалами, Бенедикт шел с таким видом, как будто имел такое же, как и она, право находиться здесь.
Подождав, когда он подойдет поближе, Ванесса напряженно спросила:
— Что вы здесь делаете?
Бенедикт пожал плечами и остановился, стоя среди камней по другую сторону небольшой заводи. Его черная кожаная куртка распахнулась, приоткрыв кремовый свитер.
— Гуляю.
Ванесса фыркнула.
— Вы никогда не гуляете.
— Только потому, что обычно здесь долго не задерживаюсь, а так я каждый день плаваю. Чтобы не растолстеть, я решил выйти и немного побродить.
Она презрительным взглядом обвела его худощавую фигуру.
— Не думаю, что вам нужно об этом беспокоиться.
— Благодарю вас.
— Это не комплимент, а констатация факта, — раздраженно произнесла Ванесса.
— Все равно, благодарю. Вы и сами в хорошей форме.
Он смотрел на ее длинные ноги в джинсах. Она держала джинсы в багажнике машины вместе с курткой-паркой и парой старых спортивных ботинок. Уезжая сюда, она даже не стала переодеваться, а просто захватила с собой вязаный жакет и умчалась. Теперь, когда ее аккуратное темно-синее форменное платье лежало на заднем сиденье в машине, она почувствовала себя ужасно беззащитной.
Ванесса откинула со лба растрепавшиеся на ветру волосы, пытаясь заправить выбившиеся пряди под шарф, завязанный сзади узлом.
— Вы шли за мной? — резко спросила она.
— Почему вы так думаете?
Даже видя его усмешку, она решила не отступать.
— Просто очень странное совпадение, вот и все.
— Не такое уж странное, если учесть, что здесь всего одна дорога. Увидел, что у обрыва припаркована машина, и остановился.
Он говорил это так, как будто действовал под влиянием минутного порыва, но что за причина заставила его поехать к северу от Уайтфилда? Он не производил впечатления человека, собравшегося осматривать достопримечательности. Оставалось только одно.
— Ведь вы сказали, что я могу взять выходной, — с вызовом бросила Ванесса.
— Я предложил, чтобы у нас был выходной, — мягко поправил он. — А вы сразу же улизнули и спрятались, как только я повернулся спиной.
— Я не прячусь. Я просто хотела… подышать свежим воздухом и размять ноги, — тут же сочинила Ванесса.
…На протяжении двух недель, прошедших с того памятного напряженного столкновения, Ванесса пыталась сделать так, чтобы они всегда оставались на каком-то расстоянии друг от друга, а Бенедикт так же упорно старался помешать этому. Однажды вечером он пригласил Ричарда и его мать на обед, что привело Ванессу в бешенство, и заставил ее выступать в роли хозяйки дома. Она была вынуждена улыбаться, держаться невозмутимо и спокойно, не обращая внимания на его поддразнивающий небрежный тон, хотя все внутри у нее так и кипело, что только придало блеска ее внешности и привлекло испытующие взгляды миссис Уэллс. Наблюдая Ричарда и Бенедикта рядом, Ванесса не могла не сознавать, насколько разителен контраст между ними — как свет и тень, день и ночь. К сожалению, нечто первобытное в ней неудержимо тянулось к таинственному и запретному, а не к ясному и солнечному.
Вдобавок ко всему Ричард за обедом проговорился о том, что Ванесса по просьбе издателя работает над завершением книги судьи Ситона, над которой тот трудился до самой смерти. Ричард старательно перечислил все трудности, с которыми она столкнулась, пытаясь в свободное время систематизировать и привести в порядок целые кипы записей, разобраться в незавершенных набросках идей. К концу трапезы Ванесса с удивлением обнаружила, что ее ненавязчиво заставили принять помощь Бенедикта.
С тех пор почти все вечера она проводила в библиотеке, сидя плечом к плечу с Бенедиктом за одним столом и упорно стараясь относиться к нему как к неодушевленному предмету. Однако в глубине души с досадой сознавая, что работа над книгой стала двигаться действительно быстрее благодаря его непрошеному участию и знаниям…
— Наши желания совпадают, — самодовольно проговорил Бенедикт. — Можем размять ноги вместе. Вы не считаете, что одному, без компании, совершать моцион скучно?
— Нет.
Он, улыбаясь, встретил ее свирепый взгляд.
— Ну, в таком случае просто идите дальше, а я буду держаться позади на некотором расстоянии.
— О, не будьте смешны!..
— Смешон не я, Ванесса, — мягко проговорил Бенедикт. — Как вы думаете, с какой целью я предложил нам сегодня побездельничать?
Ванесса отвернулась, но он уже заметил, что она покраснела.
— Я что, должна вам теперь и мысли свои раскрывать? Разве у меня нет права на что-то личное? — с жаром заявила она.
— Конечно, вы имеете право на все. Я не захватил с собой тисков для пыток. Разве я когда-нибудь добивался ваших признаний силой, Ванесса?
— Вы делаете это постоянно! — взорвалась та.
— Украдкой — да, но не силой.
Ванесса с невероятной досадой взглянула на него, вынужденная признать, что он прав. Пока они сидели вместе над беспорядочными записями судьи, она рассказала ему о себе больше, чем хотела, поскольку только таким образом можно было прервать поток его пугающих откровений о себе самом.
Она не желала проявлять интерес к темным противоречиям его характера и, уж конечно, ничего не хотела знать о том, что он носит очки с двенадцати лет и что они запотели, когда он в 15 лет впервые по-настоящему целовался с девочкой… хотя потом обнаружила, что раздумывает над тем, что, видимо, поэтому он снял очки, когда целовался с ней!
Она не желала, чтобы ей становились известны все новые и новые подробности, трогающие ее сердце: что его детство прошло под гнетом родительских ожиданий — властного отца, с его непоколебимыми представлениями о превосходстве, воспитывавшего у сына желание стать совершенством, ни больше ни меньше, и матери, чьи ожидания не уступали отцовским. В семейном кругу Сэвиджей было не принято открыто проявлять свои чувства — следовало при любых обстоятельствах вести себя с достоинством. Заслужить любовь можно было лишь надлежащим поведением или выдающимися успехами в учебе.
Бенедикт хорошо усвоил уроки своего раннего детства. Внешне он казался идеальным сыном.
Подростком никогда не бунтовал, в школе и дома всегда вел себя так, как от него ожидали. Закончив университет, послушно пришел в архитектурную фирму отца и продолжал консервативные семейные традиции, рассматривая жилища, собственность и даже самих людей как выгодный источник вложений, а не привязанностей.
