— Игорь Николаевич. Скажите честно: вы про Укладникова с самого начала знали?
Мазин отрицательно покачал головой:
— Конечно, нет!
— Но думали вы о нем с самого начала?
— Думать и знать — вещи разные. Да, думал! Помните наш первый «военный совет»? Я намекнул вам на свои «несерьезные» мысли. Но тогда были лишь смутные догадки. Факты пришли позже. Да и то чуть было не рассеялись, когда я увидел дело Стрельцова.
— Еще бы! На карточке он совершенно неузнаваем. Кстати, как ему удалось изменить свою внешность?
— Довольно просто! Союзники помогли. Он действительно попал под бомбежку в Ганновере. Там ему и проломило нос. Но удачно — мягко. Кожа на лице не пострадала. Поэтому он и кажется просто курносым. Ну, а остальное сделали годы.
— А превращение в Укладникова?
— Собственно, не превращение, а возвращение. Укладников — его настоящая фамилия. Он сменил ее, когда отрекся от репрессированного отца. Как Стрельцов он был призван в армию, сдался в плен, свирепствовал в карателях, а когда после бомбежки затерялся в каком-то немецком госпитале и даже в эсэс его сочли погибшим, решил вернуться к прежней фамилии, чтобы ускользнуть от расплаты. Правда, наказания он не избежал, но явно не по вине… Впрочем, это уже компетенция генерала Возницына. Мы свое дело сделали.
— Не мы, а вы!
— Ни в коем случае. И мы с вами, и Волоков, и Васюченко, и Юра, и другие. А Брусков или эта Майя из Берегового?..
— Особенно, конечно, я?! Да у меня еще масса неясностей…
— Не только у вас. Мы, например, не знаем до сих пор, кто такой открытый вами «инвалид». Одно время я даже считал его центральной фигурой. Но теперь можно предполагать, что этот человек знал мать Стояновского и поэтому разыскивал его. Если б лейтенант-связист, о котором рассказывала Майя, не погиб, я подумал бы, что это он. Впрочем, на всякий случай я запросил Береговое. И Брускова тоже. Не зря же он в этом деле копается.
— В газете описать хочет?
— А что? Пусть пишет. Нужно помнить, что еще не все военные преступники наказаны. Тогда люди будут бдительнее. И осторожнее. Чтоб не было таких напрасных жертв, как Борис Стояновский.
— Вот кого действительно жаль!
— Еще бы! Такая неосторожность! Хотя понять его можно. То, что он узнал от «инвалида» и от Майи, особенно о палаче Стрельцове, могло потрясти кого угодно. Ясно, что Стояновский первым понял, кто такой Укладников. Он знал, что Укладникова зовут Иваном. Живя с ним в одной квартире, наверняка видел его «паучью» татуировку, слышал от Кравчука, что его тесть отбывал наказание за что-то, связанное с пребыванием в плену. С тем Иваном-карателем, который был обрисован в старой газете, совпадало слишком многое. И это не давало Борису покоя. Вот он и решил вернуться. Ошибка его заключалась в том, что направился он не по адресу. Идти нужно было в Комитет госбезопасности, а он, как и Кравчук, пошел напролом. И это стойло ему жизни. Вернувшись в город, Борис направился прямо в котельную. Трудно придумать более подходящие условия для убийства. Ночь, никаких свидетелей, пылающая топка. Укладников был слишком опытным зверем, чтобы не воспользоваться такой обстановкой.
Когда труп Бориса исчез в топке, Укладников понял, что надо немедленно бежать. Он не знал, кому успел Стояновский рассказать о своем открытии. Так пусть уж лучше думают, что это не Укладников убил Бориса, а, наоборот, Борис убил Укладникова. Если Борис и рассказал кому-то — в такое убийство легко поверят. Мстил, мол, за мать. А потом испугался и скрылся. Будут искать Стояновского. И никто не станет искать Укладникова. А именно это ему и было нужно!
Укладников быстро сообразил все. Даже то, что деньги на дорогу и вообще на три — четыре года спокойной жизни у него есть. Те, которые в тайнике. Напал он на них скорее всего случайно, обнаружив двойное дно в шкафу. Укладников понимал, что о пропаже этих денег в милицию не заявят. Ведь в тайниках хранят только ворованное. И поэтому он спокойно швырнул в топку железный футляр со своими очками и пошел за деньгами Компания, которой они принадлежали, действовала нагло. Тянули все, особенно дефицитные детали к приемникам и телевизорам. Большую часть вырученных денег хранили в тайниках, потому что ОБХСС уже стал присматриваться к «хозяину».
Открытие тайника стоило Укладникову немалых мук. Соблазн был огромен. Но он опасался привлечь к себе внимание. Поймают жуликов, кто-нибудь из них проговорится о деньгах — доберутся и до него… Убийство Стояновского снимало все эти опасения. Важно было только умело разыграть спектакль И Укладников решил так все запутать, чтобы из клубка не торчало ни одной нитки. Отчасти это ему и удалось. Он очень расчетливо использовал ботинки Бориса, чтобы обеспечить следствие ложными следами, выпачкал кровью рубашку, пиджак и топорик. Причем топорик, которым никто никого не убивал. Не пожалел на инсценировку и собственной крови. А затем сунул все в чемодан и забросил в пустой вагон на дальней станции. Лишь по чистой случайности это произошло в Береговом. Укладников ехал на юг, по маршруту Бориса, чтобы дать телеграмму откуда-нибудь из Крыма. А Береговое было первой большой стоянкой на пути поезда. Везти дальше чемодан с «опасными» вещами у старика просто не хватило духу.
Только дав телеграмму из Ялты, Укладников направился к Дубининой. Он рассчитывал без особого труда уговорить ее продать домик и перебраться в городок потише, поглуше, где можно не опасаться случайной встречи с теми, кто считает тебя мертвым. И он не случайно оставил свой паспорт в кармане пиджака. У него давно уже был припасен паспорт его собутыльника Семенченко, немного похожего на Укладникова. Этот паспорт Укладников когда-то украл просто так, на всякий случай. Слишком уж поразило сходство. И вот теперь паспорт пригодился.
![]()
Однако Дубинина и Кравчук сразу же разрушили все планы. Конечно, Дубинина считала себя «обиженной». Но активным врагом Советской власти никогда не была, и дружба ее с Укладниковым основывалась на неведении и женской доверчивости: считала судьбу его близкой своей — тоже, мол, за грехи отцов пострадал…
Козельский просмотрел еще несколько страниц протокола.
— Вот тут он говорит, что вначале не собирался убивать Дубинину.
— Конечно. Дубинина была ему очень нужна. И он не мог предугадать такого драматического хода событий.
— Встречи с зятем?
— Я бы сказал, не встречи, а того, что Кравчук узнает от Дубининой и что она узнает от Кравчука Встречу-то он организовал сам. Эта встреча не случайна. Случайность только в том, что Кравчук и Укладников приехали в Тригорск в один день. Но тесть — на несколько часов раньше…
В дверях салона появилась стюардесса:
— Товарищ Мазин Игорь Николаевич — вы? Вам радиограмма.
— Спасибо.
Мазин взял листок бумаги, быстро пробежал его глазами.
— Вот видите, Вадим, еще одна загадка прояснилась. А вы газетчиков ругаете!..
Радиограмму прислал Волоков. «Только что получил письмо от Брускова на ваше имя. Фамилия «инвалида» Колесов. Он бывший партизан. Майя узнала его адрес. Проживает постоянно в Симферополе».
— Чудесно! — Мазин протянул радиограмму Вадиму. — Колесов может дать важные показания по делу Укладникова.
— Еще судить эту сволочь! Я б таких сразу…
Мазин покачал головой:
— Именно судить, Вадим! И жаль, что о таких судах мало пишут. Я бы писал больше. Чтоб люди о нашей работе знали. Тогда, может, поменьше стало бы таких доморощенных Шерлоков Холмсов, как Кравчук. Вы все еще злитесь на него. Вадим?
Козельский махнул рукой:
— Дубина!
— Ну нет! Не согласен! Просто Кравчук, как и немалая, к сожалению, часть наших сограждан, считает, что милиция зря ест свой хлеб, а истинные герои и следопыты обитают исключительно в тайге. Себя, во всяком случае, он считал достаточно опытным «сыщиком». Потому он и направился к Дубининой сам. Его, видите ли, не устраивали наши «примитивные» методы… Даже когда я спросил у него о Дубининой, он не сказал, что знает о ней. «Думал затаскаете зря женщину!» А сам к ней пошел. Говорит, чтобы пролить свет на обстоятельства убийства тестя. Он тогда еще верил, что Укладников убит. Какой тонкий психолог! Посмотрите-ка его показания…
