Моа выдержала путешествие. В Килатасе ее осмотрели врачи, но все, что они смогли ей предписать, – это покой. Они, как и Турпан, не понимали, что произошло. Моа коснулся призрак. Она должна была умереть. Еще никому не удавалось выжить после прикосновения призрака.
«Во всяком случае, ни одному человеку», – подумал Турпан, вспомнив Ваго.
Не считая сильной простуды от долгого пребывания под дождем, которую вылечили старыми народными средствами, Моа, казалось, вовсе не пострадала от той встречи. Вот только все никак не могла очнуться.
С тех пор как они добрались до места, Турпан не отходил от Моа. А вот Ваго ни разу не пришел ее навестить, что очень злило юношу. Моа была так добра к этому голему, а его, похоже, совершенно не заботит ее состояние!.. Но если бы Турпан был честен с самим собой, он признал бы, что ему просто хотелось выплеснуть на кого-нибудь свои отчаяние и горе, а Ваго был самой подходящей мишенью, чтобы сорвать на нем злость.
Однако голем не приходил. Он болтался неподалеку, за его передвижениями следили стражники. Жители Килатаса сомневались, что можно доверять этому чудовищу, пусть его и привела Моа. Через несколько дней, как сказали Турпану, должна была вернуться глава здешней общины Чайка. Вот она придет и решит, что с ними делать. А до тех пор за Ваго будут присматривать и Турпану с Моа тоже не позволят уйти.
Иногда кто-нибудь приходил их навестить. В основном это были люди, которые когда-то знали саму Моа или ее отца. Но, как и врачи, они ничем не могли помочь. Турпан не доверял незнакомым людям, а потому встречал их неприветливо и не оставлял наедине с Моа.
Он вздохнул и убрал со лба девушки прядку черных волос. В гетто Моа всегда густо красилась, и теперь, без толстого слоя косметики на лице она выглядела непривычно маленькой и беззащитной. Турпан был готов сделать все, что угодно, лишь бы она поправилась. Если бы ему сказали, что для этого нужно отнести ее на вершину Нулевого шпиля, он бы согласился без раздумий. Но он ничем не мог ей помочь. Он был беспомощен против ее неведомого недуга, так же как против вероятностных штормов. Сколько бы он ни старался себя обмануть, беспомощность преследовала его всю жизнь. Что может сделать один мальчишка против этого беспощадного мира?
Может, Моа права. Может, нужно просто радоваться каждой удаче и надеяться на лучшее…
Турпан помнил тот день, когда они познакомились, словно это было вчера. А годы, которые были до этой встречи, хотя и не стерлись из памяти, но сильно потускнели и словно бы выцвели. У него всегда был талант делить свою жизнь на отдельные этапы, отсекать прошлое и делать вид, будто все это происходило не с ним.
Именно так Турпан поступил, когда убежал из дома в далеком детстве. Ему не нравилась его жизнь, и он изменил ее. И хотя он был тогда совсем мальчишкой, это решение далось ему без малейшего труда. Родители никогда не обижали его и делали для сына все, что могли, но они жили в жестоком мире и семья постоянно голодала. А маленький Турпан восторженно слушал россказни о дальних районах, где жизнь куда лучше, где к выродкам относятся с таким же уважением, как к нормальным людям. Однажды через их сектор проходил какой-то бродяга. Он без умолку расписывал удивительные приключения и великолепные возможности, которые якобы ждут любого где-то на далеких территориях. Его рассказы совершенно очаровали Турпана, и он ушел вместе с бродягой, не попрощавшись с родителями и с теми немногими друзьями, кому еще доверял.
Разумеется, рассказы бродяги оказались просто небылицами. В конце концов Турпан понял: дело не в районе, дело в самом Орокосе. Но город – это единственное место во вселенной, где можно жить. Покинуть его невозможно, да и нет за горизонтом ничего, кроме бесконечного океана. И Турпану ничего не оставалось, кроме как смириться с этим и научиться в нем выживать.
Когда их с бродягой пути разошлись, Турпан оказался в другом гетто, не намного лучше, чем то, где он вырос. Он подумывал вернуться домой, однако после его побега пронеслось множество вероятностных штормов и он не был уверен, что найдет дорогу. То есть попытаться было можно, но ему туда не так уж и хотелось. Прошлое – это прошлое; ни к чему в него возвращаться.
Однажды двое знакомых парней решили ограбить роскошный старый дом и предложили Турпану постоять на стреме. Он согласился, и кража удалась. Спустя какое-то время они снова попросили его о том же, а когда и это предприятие закончилось благополучно, отвели его к Анье-Джакане. Тучной атаманше Турпан понравился, и она предложила ему свое покровительство в обмен на долю в награбленном. Вот так он стал вором.
Совесть Турпана не мучила. Суровая школа жизни заставила его усвоить одно-единственное непререкаемое правило: думать прежде всего о себе. Чтобы выжить, необходимо быть эгоистом. Он знал, разумеется, что чужое брать нехорошо, но для него это были лишь пустые слова, которые к нему никак не относились. Ему нужны деньги, а у других людей они есть. Если у него хватает сообразительности, чтобы отнять деньги, а у его жертв – глупости, чтобы ему это позволить, так почему бы и нет? В гетто каждый за себя, будь то мужчина, женщина или ребенок.
Моа никогда так не считала. Возможно, именно это и привлекало Турпана в ней. Он не хотел быть таким безжалостным, но заставил свое сердце ожесточиться, потому что считал, что иначе в этом мире нельзя. А приступы доброты, которые то и дело накатывали на Моа, возвращали ему веру в людей, в то, что жизнь не обязательно должна быть такой, какая есть, что кого-то еще можно спасти. Даже его.
Воровское ремесло давалось ему легко, у Турпана обнаружился к нему талант. Не будь этого дара, он бы не выжил, когда во время вероятношторма вдруг обнаружил, что не может дышать. Турпан в компании других воров тогда как раз шел добывать кое-какое оборудование Протектората со складов на берегу канала. Когда с Турпаном случилось несчастье, его сообщники, не придумав ничего лучше, повернули назад и отнесли его к атаманше.
Анья-Джакана сказала, что может ему помочь, но не бесплатно. Умирающий, отчаявшийся Турпан готов был согласиться на все, что угодно. И они заключили сделку: атаманша дала ему респиратор под огромные проценты. Он так и не расплатился с этим долгом и не надеялся расплатиться. Проценты накапливались быстрее, чем он успевал воровать. Однако Анья-Джакана и не нуждалась в деньгах, ей нужны были его услуги.
Он боялся атаманшу, страх удерживал его у нее на службе. А теперь Турпан сбежал. Он больше никогда не сможет вернуться в гетто. Он пустился в свободное плавание. Одно хорошо – он странствует в этом плавании вместе с Моа.
Турпан дежурил у ее постели несколько дней, но не мог же он сидеть с ней безвылазно. Волей-неволей ему время от времени приходилось оставлять ее одну, чтобы купить еды или сходить в примитивный туалет в крохотном поселке неподалеку. А иногда ему просто требовалось покинуть пещеру и немного побродить, чтобы не сойти с ума.
– Никуда не уходи, – вымученно шутил Турпан всякий раз, как ему приходилось покидать Моа.
Затем он отбрасывал занавеску и выходил в Килатас.
Вид Килатаса во всем его убогом великолепии всегда заставлял Турпана чувствовать себя еще более крохотным и незначительным. Он шел по скальному карнизу, огражденному металлическими перилами, смотрел на тайное поселение и радовался тому, как много удалось сделать здешним жителям.
Килатас находился в колоссальной пещере у самого основания черных скал, подпирающих Орокос. В сотнях метров над ним жил своей шумной жизнью город, не подозревая о том, что здесь, внизу, на уровне моря, живут люди, не признающие законов Протектората. Причем Турпан был уверен, что Килатас – не единственное подобное место. Увешанный сталактитами свод пещеры терялся в темноте высоко над головой. Если приглядеться, там можно было разглядеть темные колонии летучих мышей. Дно пещеры почти целиком занимало огромное соленое озеро с множеством бесплодных островков.
