Прокурор давился смехом, судья кусал губы, а свидетели самозабвенно хохотали.
Остальных допрашивали с не меньшим весельем, нередко ставя свидетелей в тупик вопросами типа «а какого цвета трусы были на мне в тот день»?
А я тихонько забавлялась, лишь изредка вставляя реплики. Театр двух актеров, ничего не скажешь! С годами практики начинаешь видеть характерные роли: вот негодяй, вот жулик, вот жертва… Несколько сужает восприятие, но все же суд действительно нередко напоминает постановку, где участвуют как профессиональные актеры (судья, прокурор, секретарь, адвокат), так и любители. Впрочем, подсудимым тоже нередко не занимать опыта — чаще всего они попадают сюда не один раз. «Украл — выпил — в тюрьму»[29], — вполне обычная практика, разве что «выпил» нередко заменяется на «укололся». Романтика!
Нередко свидетели всячески увиливают от явки, приходится доставлять их приводом, но на этот раз милиция расстаралась: пришли абсолютно все.
В прениях подсудимые толкнули гневные речи, а все остальные снова тихо хихикали. А я отделалась несколькими фразами в духе: «Поскольку мой подзащитный вину не признает, полагаю, что материалами дела его вина не доказана, и прошу вынести оправдательный приговор». В переводе на нормальный язык примерно: «Я не дура, просто не могу ему противоречить!», поскольку ровно никаких подтверждений версии подзащитных в деле не нашлось.
Судья покосился на меня с понимаем и отправился в совещательную комнату…
Сцена: все стоят, почтительно внимая судье, который скороговоркой читает с бумажки малопонятные для непосвященных фразы. Для большинства присутствующих нагромождение канцеляризмов было все равно, что иностранный язык.
Подсудимые припали к решетке, как к материнской груди.
«…путем поглощения менее строгого наказания более строгим назначить окончательное наказание в виде пяти лет лишения свободы», — монотонно зачитывал судья.
У нас не принято целиком суммировать сроки по разным статьям, плюсуется только частично. Так что нелепых приговоров вроде двухсот лет лишения свободы не будет в любом случае. Кстати, именно поэтому некоторые соглашаются взять на себя, к примеру, дополнительные кражи — ведь срок одинаков хоть за три кражи, хоть за тридцать три.
Ничего не скажешь, пятачок лет за пучок дел.
Судья дочитал приговор, окинул суровым взглядом притихших свидетелей и стремительно вышел.
Можно вздохнуть с облегчением и поставить галочку о выполнении очередного дела.
— Госпожа Анна! — окликнул подзащитный.
— Да? — спросила я, тщательно скрывая недовольство. Симпатии он не вызывал, а свои обязанности я уже выполнила сполна.
— Я хочу писать апелляцию! — выпалил он. — Это несправедливо! Я буду жаловаться!
— Пишите! — пожала плечами я. — Только, увольте, без меня.
И вышла, не обращая внимания на возмущение подзащитного. Надо думать, вскоре Альбина получит еще одну жалобу…
Санкция за разбой по предварительному сговору группой лиц — от семи лет, так что полученные Ивашовым пять лет можно считать очень мягким приговором. Даже «довесок» из трех десятков краж и судья не принял во внимание!
Вот будет хохма: прокуратура подаст апелляцию из-за мягкости приговора, а подсудимый — из-за суровости!
Впрочем, меня это уже не касалось никоим образом — в областной суд можно не являться…
На дело госпожи Разумовой я прибежала буквально в последний момент. Клиентка смерила меня недовольным взглядом, но промолчала.
Я поприветствовала начальницу органа опеки легкой улыбкой. Надеюсь, госпожа Разумова не сочтет, что я в сговоре с «преступными похитителями ребенка»!
Коллегия судей встретила нас весьма настороженно. Моя клиентка, невзирая на теплый день, закутанная в три шали, действительно выглядела своеобразно. Надеюсь, она хоть не начнет опять твердить о незаконных усыновлениях и подпольных лабораториях!
К счастью, судьи ничего не имели против того, чтобы практически все пояснения по делу дала я.
— Уважаемый суд, в данном случае речь идет о дальнейшей судьбе мальчика, — начала я проникновенно. — Кроме моей доверительницы, у него больше никого нет. Международный суд четко разъяснил, что каждый ребенок имеет право на воспитание в семье, и лишь в исключительных случаях он может быть помещен в детское учреждение…
Надо сказать, что ссылки на Международный суд в последнее время чрезвычайно популярны. Как будто Мидгард не может самостоятельно решать сугубо внутренние вопросы вроде опеки над ребенком! Но судьям нравится, так что приходится апеллировать к мнению международного сообщества.
Далее я перечислила по пунктам допущенные при рассмотрении дела ошибки (а их оказалось на удивление много), начиная от необоснованного отказа приобщить к делу характеристики бабушки и ребенка, и заканчивая тем, что судья умудрилась сослаться в решении совсем не на ту статью… Конечно, судьи тоже ошибаются, и в данном случае мне это было на руку.
— Моя доверительница — педагог со стажем, она до выхода на пенсию, то есть более двадцати лет, занималась трудными детьми в школе-интернате, — говорила я, предъявляя соответствующие справки. По-хорошему, это вовсе не означало, что госпожа Разумова сумеет должным образом воспитать собственного внука, ведь все мы необъективны в отношении близких, но звучало впечатляюще. — Имеется характеристика с места работы, подтверждающая ее высокую квалификацию, также данные из школы о том, что бабушка вполне справляется с воспитанием внука, имеет на него влияние. Возможно, она действительно иногда слишком потворствует капризам ребенка и позволяет ему гулять с друзьями в вечернее время. Но согласитесь, это недостаточные основания для лишения ее опекунских прав! К тому же мнением ребенка так же никто не поинтересовался…
Моя клиентка кивала в такт, восторженно внимая отрепетированной речи, и утирала краем шали слезы.
Судьи выслушали меня на удивление благосклонно, спросив лишь, я ли составляла апелляцию. Я охотно призналась, что не имела никакого отношения к этой жалобе (изобилующей обвинениями в адрес органа опеки).
— Апеллянт, встаньте! — Велела председательствующая судья — дама гренадерской наружности и такого же характера. — По вашему мнению, почему орган опеки отобрал у вас ребенка?
— Потому что они продались! — Ответила клиентка категорично.
— Кому продались? — заинтересовалась судья, а я сжала руки с такой силой, что ногти впились в ладони, и под столом пихнула клиентку ногой.
— Ой… — спохватилась та, видимо, наконец вспомнив мои наставления. — Ну, в смысле, это они по ошибке. Хотели как лучше, а получилось, как всегда!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
