Дальше всё превратилось в калейдоскоп мелких событий. Мы вылетели на улицу с Сергеем Вадимовичем и сели в машину. Потом резкий старт, потом короткая поездка по центру Москвы, на пределе скорости. А за окнами автомобиля, между прочим, вечер. Но ещё не стемнело и всё прекрасно видно. Хорошо, что автотранспорта на улицах немного. Не врезалась ни в кого. Я так засмотрелся по сторонам, что не понял когда мы приехали на конечную точку маршрута. Тут уже всё стало напоминать бег с препятствиями.
Крапивин не дал мне нормально прочитать табличку у входа. Там было столько названий организаций, что быстро это сделать невозможно, поэтому сразу и не поймёшь куда мы попали. Одно было понятно точно, что здесь точно находится ЦК ВЛКСМ, а все остальные это тоже самое, но вид с боку. Ну то есть Оргкомитет, Исполком, Секретариат и всё в том же духе. Даже боязно стало, на какое-то время. А вдруг меня сейчас раскроют и выведут на чистую воду? Я же попаданец какой-никакой и много чего знаю. Эх! Занесла же меня нелёгкая в это время и в это место. Ладно, прорвёмся - не впервой.
По уверенным движениям Крапивина, я понял что он в этом здании бывал много раз. Нас только на вахте остановили и то на минуту - записали данные с комсомольских билетов и пропустили внутрь. По дороге Сергей Вадимович меня просвещал, не слушая мои вопросы и вообще не обращая ни на что внимания:
— После моего звонка, было собрано бюро ЦК Комсомола. Мы сейчас идём как раз туда, на заседание. Чего там будет, я конечно догадываюсь, но ты сам смотри, не подведи. Михайлов свой парень. Мы с ним много через чего прошли и не один раз. Он всегда поддерживает своих, а уж тебя-то, после твоих подвигов, будет защищать точно. Ты главное не волнуйся и если будут чего спрашивать отвечай коротко и по существу.
Тут я уже не выдержал. Резко затормозил Вадимовича, развернул его ко мне лицом и уточнил:
— А о чём меня там будут спрашивать? Я, между прочим, подписки о неразглашении подписывал всякие разные. Как я могу чего-то рассказывать?
— Значит соображай быстрее, - продолжил меня учить Крапивин, - что можно сказать, а что нельзя. И вообще постарайся поменьше говорить. Покороче фразы и всё получится. По идее, всё и так всё знают. Но и спросить должны, тут без этого не обойдётся. Думай и говори.
Наконец наша гонка закончилась. Мы остановились перед двустворчатой, полированной дверью. На одной из створок была прикреплена табличка - "Актовый зал". Ну вот, хоть что-то становится понятным. Название знакомое и что там находится мне известно. И от осознания предстоящего меня начало потряхивать. Это волнение - я так понимаю. Организм Вилора пока ещё не привык спокойно воспринимать такие ситуации. Он же комсомолец до глубины души и для него ЦК ВЛКСМ это что-то несбыточное и где-то даже заоблачное. Большие эмоции он наверное мог бы испытать только в мавзолее Ленина. Ну или при личной встрече со Сталиным. Мне легче, но ненамного. Фиг его знает этот организм. Слава всему моему опыту, нескольких минут хватило чтобы привести себя в нормальный режим.
Крапивин покрутил меня из стороны в сторону, осмотрел со всех сторон. Поправил, чего-то там на лацкане пиджака, похмыкал и дёрнул за ручку одну створку двери.
Ну чё сказать? Креативненько и в духе времени. Не Екатерининский зал в Кремле, но подойдёт, для комсомольцев. Зал небольшой, на сотню мест где-то. Посчитать точнее мне никто не дал. Сразу же пригласили на невысокую сцену, где стояли несколько составленных вместе столов, накрытых бордовой тканью. Слева, если смотреть из зала, на сцене стояла одинокая трибуна красного цвета, а за ней, в специальной стойке, стояло знамя. Одиннадцать человек сидели за столами и внимательно смотрели на меня. Я никого из них не знаю. Можно даже выразиться точнее - я их вообще видел в первый раз!
Сергей Вадимович прошёл и сел на стул, став двенадцатым в этой тусовке, а я занял место за трибуной. А куда мне ещё идти? Больше свободных мест не было, если только в зрительном зале сесть. Там мест много. Но это уже совсем не по нашему. Лучше сразу в бой, а там посмотрим.
Стоило только мне утвердиться за этим сооружением, как тут же подбежала девушка, которая представившись, сразу потребовала:
— Секретарь сегодняшнего бюро Ершова Тамара Ивановна, сдайте ваш комсомольский билет, пожалуйста.
Молча отдал. А что, мне с ней спорить, что ли? Я на таких заседаниях никогда не присутствовал и как, и что тут происходит я не знаю. В общем, я в полной растерянности, а Крапивин, единственный человек которого я здесь знаю, сидит и ухмыляется. Ничего, я с ним потом поговорю - по нашему, по простому без всяких там экивоков и прогибов. Фигли он меня бросил тут? Мог бы хоть подсказать чего-нибудь и как-нибудь. Небольшая задержка завершилась и началось, собственно, само награждение...
Не понравилась мне эта церемония. А по другому и назвать-то нельзя. Сначала, какой-то мужик, прямо из-за стола, зачитал по бумажке преамбулу события начав с моей фамилии и имени и, при продолжении чтения, полностью завуалировал смысл всего героического поступка. Обозвав всё просто - "Не растерялся и действовал, как настоящий строитель коммунизма, смело глядя в глаза опасности, получив смертельное ранение продолжил... ", ну и так далее. В общем, сгладил все секретные углы набором героических выражений. Там не очень много говорено было, скорее всего, человек спешил на настоящую работу и поэтому словесами не разбрасывался. Потом, он же, уже своими словами, хотя, так же по-канцелярски проговорил статут награды и положенные к ней регалии. Собственно, почти все. Подошла секретарь отдала комсомольский билет и предложила выйти из-за трибуны. А что мне? Вышел, стою, жду и надеюсь, что это почти наверняка закончилось. Не тут-то было. Тот самый говорливый мужик, степенно обошёл столы, подошёл ко мне и передал красную, тоненькую папку. Поздравил крепким рукопожатием, а затем приколол специальный значок, который идёт в довесок к почётной грамоте(смотреть в иллюстрациях), на левый лацкан. Народ за столами поддержал дружными хлопками в ладошки. Неужели всё? Опять нет! Теперь, этот товарищ поздравил меня по настоящему, словами и, в завершении, предложил высказаться по этому поводу с трибуны. Пришлось возвращаться туда откуда я только что вышел. Президиум поддержал порыв, опять изобразив бурные аплодисменты.
Никакой речи я не готовил. Но у меня уже был почти такой же случай, в той жизни. В двухтысячных меня, по каким-то мне непонятным мотивам, признали одним из лучших прорабов города Калуги. Тогда я тоже не был готов к тому, что придётся толкать речь. Пришлось импровизировать. Выкрутился тогда, значит и сейчас выкручусь. Прокрутил в голове ту речь и понял, что, по идее, ничего менять не нужно. Там обещал улучшить и ускорить, а заодно повысить, так и тут можно, в таком же ключе, высказаться. Придётся только слова про панельное строительство заменить, на что-нибудь героическое и патриотическое. Ну и наверное сойдёт. А что? Тот же Сергей Вадимович мог бы предупредить про то, что придётся речь толкать? Вот и пусть терпит. Что вышло то и получилось. И я в этом не виноват!
Специально засёк время по часам. Для чего-то они здесь висят, прямо над входом, а значит у меня перед глазами. Я говорил семь минут. И если начало получилось немного скомканным, то под конец я разошёлся, добавил бодрого настроения и закончил спич в мажорном тоне. Мне опять дружно похлопали и на этом заседание бюро, посвящённое моему награждению, закончилось.
Никакого положенного застолья со всевозможными деликатесами и шампанским, после проведённого мероприятия, не было. Да не очень-то и хотелось. Зато был чай и вездесущие московские баранки. Угощались прямо в актовом зале на сцене. Поговорили, познакомились, попереживали и чуть-чуть посмеялись. Вот именно, в этот момент, я и понял, о чём меня предупреждал Крапивин. Слава великому Чаплину, я ничего не успел ненужного наговорить. Отделывался дежурными фразами. Фиг их знает этих комсомольцев, к тому же Сергей Вадимович просто так ничего говорить не будет. Почаёвничали полчасика и можно расходиться. Уже выходя из актового зала, я был остановлен Михайловым Николаем Александровичем, который, на данный момент, являлся председателем ЦК ВЛКСМ. Мы отошли в сторонку и уже без свидетелей, не считая недалеко стоявшего Крапивина, поговорили:
