— Стой там, — сказал он. — Мне нужно вымыться.
Он поднялся, с его наполовину твердого члена все еще капало, и направился в ванную комнату.
Корнелия содрогнулась. За окном садилось солнце, близился вечер, еще одна лондонская ночь, полная ожидания, желания и опасности. Она вздохнула.
Некоторое время она вслушивалась в падающую под душем воду, пока этот безжалостный человек, которого она встретила в Интернете, смывал со своего тела пот и сперму. Она могла представить себе, как обжигающе горяча эта вода.
И это только охлаждало ее чувства, но она знала, что не должна одеваться, даже частично, она должна оставаться голой и полностью доступной для него. Для следующего этапа пытки.
Она снова подумала о своем детстве.
Об улице Филадельфии, на которой она росла. Запах палых яблок, стоячие пруды, в которые, когда лето выдавалось слишком жарким, она и живущие по соседству дети робко опускали пальцы ног. Корнелии вспомнилась смена времен года, голоса прошлого. События, которые оставили на ней отпечаток, легкий, даже незначительный, но до сих пор живой в ее памяти. Она хотела понять свою потайную болезнь, свои постыдные желания, понять эту гонку за извращенной нирваной, в которой, казалось, она желает принести себя в жертву неистовому осквернению. И в этом была радость, потому что это значило — она существует, она жива.
А другие — нет.
Мужчины и женщины, которых она отправила на небеса. За деньги. За книги. Ее разум не знает морали и общественной пристойности. Корнелия не родилась такой плохой. Но она стала инструментом своей собственной похоти и ужасающих желаний, а потому другие должны страдать.
Она редко задумывалась о своих бывших жертвах. Действительно, никогда не задумывалась над тем, способна ли вообще испытывать чувство вины.
Она также помнила, и от этих воспоминаний саднило веки, тех, кого она хотела, тех, кого даже любила, тех, с которыми так и не смогла сблизиться.
И в тот момент она осознала, что именно об этом кричали все книги Конрада Корженьовски. Почему она не увидела этого раньше? Она так легко могла оказаться одним из его персонажей, одной из сонма прекрасных и проклятых.
— Действительно чудесный вид, — сказал Укротитель Ангелов, оглядывая ее сверху донизу. Он принял душ и вернулся. Теперь он был одет в тугие джинсы, вытертые на коленях. Голый торс.
Порой тишина может длиться вечно, и многое останется невысказанным, в этой тишине утонут и неясный страх, и ожидание, и замешательство, и с агонизирующей медлительностью в итоге проступит реальность.
Укротитель Ангелов и Корнелия смотрели друг на друга в гаснущем свете дня, и комната в Белсайз Парк была полна невысказанным томлением. Они оба были задумчивы и внимательны, словно насекомые, лежащие на лабораторном столе и смотрящие на угрожающую дугу медленно приближающегося скальпеля.
Нечто внутри, повинуясь желаниям ее пизды, взывало к тому, чтобы закричать. Это нечто хотело громко заорать, пронзительно завизжать, взорваться: «Возьми меня, используй меня, сейчас! Раздери меня на части, распни меня этим своим хуем и преврати в никчемную шлюху, да я и есть…» Но Корнелия держала свои желания под контролем — она продолжала молчать.
Большинство ее Хозяев уже заставили бы ее ползать по комнате с раскрытой, сырой и красной дыркой, продолжающей выделять смазку, раздразненную их сексуальными усилиями, или навешали бы на нее странных предметов, созданных для унижения, или приказали бы ей опуститься на колени и открыть рот, чтобы полить ее удивительным жаром своей мочи. Они проверяли бы, насколько далеко она позволит им зайти в своих издевательствах, насколько далеко простирается ее подобострастие.
И что-то в сегодняшнем происшествии показалось Корнелии неправильным.
Но она не могла понять, что именно.
Анализируя весь прошедший час, она чувствовала, что этот человек командовал ей механически, как будто бы узнал об этом искусстве из книги или даже из романа.
В этом не было смысла. Он был слишком расслаблен, почти игрив. Необходимая грубость, истинный отблеск садизма отсутствовали в его действиях. Если бы она была нормальной, то это принесло бы ей облегчение, но ей была необходима порция боли, которая часто бывает следствием подчинения.
Какого черта он ждет?
Что этот человек от нее хочет?
Ей нужно было оставаться начеку, осознала она, и не позволять собственному вожделению ослепить ее.
Он пододвинулся ближе. Возвышался над сидящей Корнелией, все еще распластанной на полу. Он наклонился и поднял кожаный ремень, которым стегал ее.
— Ну так, — сказал он.
— Ну так? — рискнула она.
— Теперь я верю, что ты действительно любишь подчиняться, моя дорогая… Думаю, тебе следует носить ошейник, — предположил он.
— Это ремень, а не ошейник, — почтительным тоном заметила Корнелия.
— Конечно, — ответил он. — Но мы ведь можем притвориться, правда?
— Это разные вещи, — мягко сказала Корнелия. — Когда слуга в ошейнике, это признак чести. Это показывает, что слуга полностью в собственности, что она рабыня для прихотей и команд своего Хозяина…
— Ну, это не имеет значения, Ангел Смерти, — перебил он, — может, я просто хочу видеть, как что-то круглое оборачивает эту твою сладкую шейку в тот момент, когда я буду ебать тебя. Мне всегда нравились женщины, которые носят удавки. А теперь — на колени, лицом к окну…
Корнелия поднялась и встала в нужную позицию.
— Подними свою попку повыше, девочка… — потребовал он.
Теперь Корнелия стояла на четвереньках, с поднятой задницей, уставившись в небо сквозь кремовые цветные занавески. Она чувствовала, что этот мужчина любуется ее непристойностью, ее двумя дырками, выставленными на обозрение, созревшими для того, чтобы войти в них, и красными крестообразными отпечатками кровоподтеков и шрамов на коже горящих ягодиц.
Укротитель Ангелов встал позади и обернул грубую кожу ремня вокруг ее шеи, поначалу не затягивая. Она услышала шорох его спадающих к лодыжкам брюк, которые он отбросил, быстро и бесцеремонно.
Затем одним грубым толчком он вошел в нее. Полностью. Вот так просто. После предыдущей игры она хорошо взмокла.
— Хмммм… — пробормотал он. — Какое приветливое и гостеприимное прибежище. Для данного момента. Может, потом я испробую твою податливую задницу.
Он начал двигаться внутри нее, и при каждом толчке вперед его тяжелые яйца шлепали по ее заднице, и он пронизывал ее своей глыбой все глубже и глубже.
Импровизированный аркан на ее шее был все еще ослаблен, мужчина сконцентрировался на ебле, он дышал ей в спину, атакуя с возрастающей энергией и азартом. Член с метрономической точностью втыкался в ее пизду, как настоящий поток, сминал ее внутренности и поднимал из неизведанных глубин ее собственное цунами. Внезапно он сильно ударил рукой по ее заднице, вызывая еще большее жжение и боль от ран, которые нанес совсем недавно.
