В подготовляемом противоборстве усилия Крылова, к счастью, не были донкихотскими. Наиболее прогрессивная часть офицеров из морского министерства, вновь образованного Морского генерального штаба, главного управления кораблестроения и снабжения сумела отстоять важнейший принцип предстоящего всемирного конкурса. Его непременное условие гласило: «Корабля должны быть построены на русских заводах, русскими силами, из русских материалов».
России нужен был флот, и Россия сама была в силах создать его. «Не русский народ, – писал В.И. Ленин в статье «Падение Порт-Артура», – а самодержавие пришло к позорному поражению».
Началось состязание в создании проекта. В нем приняли участие такие международные фирмы, как «Виккерс», «Блом и Фосс», «Ферфильд», «Вулкан», «Луарская верфь», «Анеальдо»… В конкурсе, несмотря на явное превосходство иностранных фирм в инженерных силах и жесткий срок исполнения условий, приняли участие и русские проектировщики-одиночки. Забегая вперед, скажем, что они не посрамили себя.
Всего к конкурсу было представлено более пятидесяти проектов, после предварительного ознакомления с ними комиссия допустила к рассмотрению сорок.
Всего 150 пунктов значилось в технических условиях конкурса – учитывая огромность задания, это немного, – но было одно категорическое предупреждение: нарушение любого из 150 пунктов влечет за собой автоматическое исключение проекта из дальнейшего рассмотрения. И вот в этом-то совершенно непонятную влюбленность в проект итальянского инженера-кораблестроителя Куниберти проявил Морской генеральный штаб, имеющий весьма весомое слово в конкурсной комиссии.
Несмотря на очевидные отступления от условий и, мало того – безусловные технические недостатки, длительное по времени исправление которых привело бы к увеличению веса корабля, этот проект настырно продвигался от одной конкурсной ступени к другой. Его вела чья-то рука, могущественная настолько, что никто из высокопоставленных членов комиссии, располагающих распорядительной властью, не решился эту власть употребить.
Поддержка этого несовершенного проекта Куниберти столь широко организована, что командировка Крылова на Черное море по выбранному времени не случайна. Подальше от Петербурга, где готовилось «сражение» рулонов из ватмана и кальки, где все чаще и чаще заседали вкупе и порознь представители фирм, банков и трестов.
У многих из них дело было, кажется, на мази. Например, судостроительная верфь «Блом и Фосс», бывшая на самом деле дочерним предприятием германской фирмы в Гамбурге, располагалась на территории ОПЗ, и финансировал ее все тот же Русско-Азиатский банк. На работах верфи использовались русские рабочие, отсюда, следовательно, непременное условие соблюдалось.
Командировка на Черное море для проведения новых способов стрельбы на качке с применением приборов собственного изобретения Крылову была необходима. Правда, смущала неожиданность столь обеспеченного выхода в море. Раньше рапорты о командировке отводились, а теперь, когда он особенно нужен, – пожалуйте, все уж и приготовлено. Ловко. Но не воспользоваться подобной оказией было бы грешно. И Крылов ею воспользовался, рассчитав, что он сможет и сделать полезное артиллерии будущих линкоров, и успеть к упомянутому бумажному сражению.
В распоряжение полковника Крылова была выделена канонерская лодка «Уралец». Водоизмещение канонерки – 1500 тонн, вооружение – шестидюймовая и 120-миллиметровая пушки. Небольшой команде в удовольствие что стрелять по деревянным щитам, что байки травить по вечерам под черным, как панбархат, небом, по которому, словно рассыпанные, разбежались звезды.
– Дивной дед: «Ты, грит, Иван, липлейский небось?» – Так точно, ответствую, ваше высокоблагородие, оттудова, пензенский, только, грю, дозвольте, ваше высокоблагородие, спросить, как это вы дознались? А он в ответ: «Мы, ляплейски, людишки расейски – к нам бочком, так и мы торчком, к нам с пирогом, а мы того кваском. По языку толовому мы земляки с тобой». От дед…
– Сыскал деда, да он даве утром шестидюймовку так протабанил, что нако с маком!
– Чей-то он табанил сам, заместо молитвы, что ль?
– Не-е, озлился, думаю, опосле-то сел за станок и ну цифирью по бумаге сыпать, отписав, бородищу стал гладить – довольнехонек…
– Да кто ж он таков, братцы?
– Сказано же: полковник по Адмиралтейству.
– Всему, значит, нашему флоту голова?
– Выходит, что так.
Ночь на Черном море темная, качка привычная, плавание проходило без придирок и утомления, а потому долго еще в выносных койках на полубаке плелись степенные матросские пересуды. И никто на свете не возьмется определить, каким ветром вносится в них точное предугадывание судьбы обсуждаемого человека.
Но, видно, на этот раз ошиблись матросы. Ранним утром горнист пропел: «Койки вязать! К малой приборке – товсь!» А после завтрака щиты разводили и стреляли, да как-то по-чудному: сам полковник звал охотников целиться, и – странно! – даже кочегары не промахнулись. Посудачили об этом накоротке за обеденной чаркой да за чашкой со щами, а там и «адмиральский час» грянул – во время его хоть сам Никола Морской на корабль жалуй, никто головы от палубы не оторвет – спят. А не успели глаза как следует продрать, сыграли на общее построение. Прямо по носу – Севастополь, не ждали и не гадали.
Чудной полковник на построении и говорит: «Хочу, слышь, с вами, братцы, попрощаться да спасибо большое сказать – славно мы с вами походили, добро и постреляли, пора и к берегу мне. Кому, слышь, в Питере доведется быть – милости прошу, меня, слышь, ежели не каждая, то через одну наверняка собака от Галерки до Гавани знают».
Всем взял в этом плавании «Уралец» – и командой, и ходом, и меткой стрельбой. И волна черноморская качала его, как по-заданному, что и требовалось. В остальном бассейновые помощники донаблюдают на будущий год, им командировки он сам подписывает.
Полковника Крылова звал Петербург. Точнее – трудно рождающийся новый тип корабля – линкор. Имя первому из них будет «Петропавловск». Да, именно – «Петропавловск» – в память о погибших на Порт-артурском рейде. В память о броненосце и Степане Осиповиче Макарове, ушедшем вместе с ним. Звал срочно, даже – экстренно.
Стучали колеса курьерского поезда, мелодично побрякивала чайная ложечка в пустом стакане, в другом, полном, мелко подрагивая, колыхался чай, оттого парок поднимался ломко, рывками. Глаза непроизвольно фиксировали «волнение» чая.
Никому по дороге, как бывало прежде, даже не телеграфировал, чтобы прогуляться вместе по перрону, а то и задержаться на денек-другой… Не прогневайтесь, друзья, – Россия ждать не может… Курск… Москва. А вот и Любань, воспетая по-разному Александрами – Радищевым и Пушкиным…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
