— Скажи… — просит Нина и добавляет после паузы, — а Вив тебя видела?
— Что? — спрашиваю я, открывая глаза.
— Я хочу знать, видела она тебя или нет?
Вспоминаю суматоху, поднявшуюся в комнате Вив после того, как я заглянул в окно. Она видела меня, это ясно… и испугалась, но когда вновь подняла голову, клянусь, она хотела увидеть меня снова.
— А зачем тебе знать, видела она меня или нет?
— Это важно, Кам, — она думает, что ты мертв!
— И что? — спрашиваю я, с трудом поднимаясь на ноги. — Я тоже думал, что она умерла, может, так и должно было случиться…
— Нет!
Мы оба умолкаем, удивленно прислушиваясь к раскатистому эхо, разбуженному криком Нины.
— Она не та, кем тебе кажется.
Нина делает шаг вперед и протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я успеваю отстраниться. Альбом, который я все это время прижимал рукой, падает на крыльцо с громким глухим стуком.
Нагибаюсь, чтобы поднять его, но Нина опережает меня. Стоя на коленях, она держит книгу в руках, рассматривая что-то на раскрытой странице. Это надпись — автограф, сделанный моей рукой, и Нина поглаживает ее пальцами. «Ты спасла мне жизнь».
— Думаю, он был неправ, когда написал это, — говорю я.
Нина удивленно смотрит на меня, потом опускает взгляд, смотрит на автограф и прикрывает рот ладонью. На лице ее отражается смесь ужаса и горя, и мне становится не по себе. Слишком уж мне знакомы эти чувства. Зря я это сказал. Захлопнув альбом, Нина поднимается на ноги, выпрямляясь во весь свой скромный рост.
— Зачем ты вернулся? — требовательно спрашивает она.
Я стою, раскрыв рот. Раньше у меня был ответ на этот вопрос, но сейчас я могу думать только о Вив.
— Если здесь она жива, наверное, я пришел, чтобы увидеть ее.
— Если не хочешь навредить себе и ей… — начинает Нина, но, не закончив фразы, умолкает. Губы ее продолжают двигаться, как будто она все еще говорит, но если это так, значит, у меня что-то со слухом. Наконец она встряхивает головой и, набравшись решимости, снова говорит вслух: — Кам, прошу тебя. Отправляйся домой.
По щеке ее скатывается одинокая слезинка. Развернувшись, Нина уходит, захлопнув дверь прямо у меня перед носом.
Я в замешательстве спускаюсь с крыльца. Почему она не сказала мне, что Вив жива? Свет в окне на втором этаже гаснет. Пнув подвернувшуюся под ноги кочку, я собираюсь уйти, как вдруг входная дверь снова отворяется.
Я останавливаюсь и разворачиваюсь.
— Знаешь, если уж ты хочешь…
Оуэн стоит на крыльце в голубой пижаме, украшенной узором из футбольных шлемов.
Я смотрю на него в ожидании продолжения.
Мальчик воровато оглядывается и осторожно прикрывает дверь. Неожиданно почувствовав себя усталым и изможденным, провожу по лицу рукой и медленно возвращаюсь к крыльцу. Понимаю, что лучше всего мне сейчас просто уйти, но не стоит оставлять мальчика здесь в одиночестве.
— Тебе не пора спать? — спрашиваю я.
— Нина по тебе очень скучает, — говорит Оуэн, глядя на меня с легкой тенью улыбки на лице, — и я рад, что ты вернулся.
Не находя подходящего ответа, я стою молча, пытаясь понять, кого он во мне видит — героя или привидение — или понял уже, что я ни то, ни другое.
— Слушай, Оуэн…
— Мне бы хотелось, чтобы и папа с мамой тоже вернулись, — говорит он, опуская глаза. Я глотаю подступивший к горлу комок.
— А что с ними случилось?
Мальчик смотрит на меня с удивлением. Вероятно, я должен знать ответ.
— Знаешь, когда возвращаешься, — говорю я медленно, на ходу подбирая подходящее объяснение, — что-то случается с памятью. Некоторые вещи трудно вспомнить.
Оуэн кивает с понимающим видом: вероятно, моя версия показалась ему убедительной.
— Они уехали в отпуск и однажды утром не проснулись. Полицейские сказали, была утечка. Наверное, угарный газ.
У мамы было дело о смерти целой семьи. Они отравились угарным газом, потому что в подвале прохудилась труба. Легли спать, а утром никто не проснулся. Мать, отец и двое детей. Даже собака умерла. Не могу себе представить, что будет, если с моими родителями что-нибудь случится. Эта мысль поражает меня своей неожиданностью, но сомнений в ее истинности не возникает.
Опустившись на колени перед мальчиком, я обнимаю его за плечи.
— Мне жаль, О.
Оуэн пожимает плечами.
— Я тогда был совсем маленьким.
Подняв глаза, вглядываюсь во тьму за окном на втором этаже. Проследив за моим взглядом, Оуэн смотрит туда же, склонив голову набок.
— Когда я был маленьким, Нина не была такой, как сейчас. А когда мы с тобой познакомились, снова стала такой, как раньше, — говорит он с улыбкой.
— Да уж… — говорю я, испытывая неловкость, и поднимаюсь на ноги. — Я тоже раньше не, был таким.
Оуэн разворачивается и на цыпочках направляется к двери, но, не дойдя, снова поворачивается ко мне.
— Ты еще придешь, Кам?
Я отвечаю не сразу. Сначала мне вспоминается странное предупреждение Нины, но потом я представляю себе Вив, живую и здоровую, находящуюся от меня всего лишь в паре кварталов.
— Да, пожалуй, задержусь на какое-то время, — соглашаюсь я.
Удаляясь от дома Нины, я медленно бреду по Дженесистрит, стараясь разобраться в хитросплетении обрушившихся на меня фактов. В этом мире родителей Нины нет в живых.
В том мире мы с ней учимся в разных школах, и она не производит впечатления такого несчастного человека, как здесь. Следовательно, можно с большой долей вероятности предположить, что там они живы… Я получил травму что там, что здесь, но в этом мире мне каким-то образом удалось вернуться в команду и играть в футбол. Вот только теперь здесь я числюсь погибшим, а Вив мертва там. В голове все это укладывается с трудом. Кто — или что — решает, кому жить и кому умереть?
Неужели нельзя было убить Вив и меня в одном из миров? Если бы мы вместе погибли в той аварии там, а здесь я бы остался в живых и Вив продолжала жить, тогда Нина не потеряла бы лучшего друга и была бы, наверное… не такой несчастной. Тот, другой я делал бы то, что я делал раньше, и его Вив…
Неожиданная мысль заставляет меня резко остановиться прямо посреди тротуара.
Какой же я идиот. Вспоминаю ссутулившуюся спину и исхудавшую фигурку сидящей на кровати Вив и как она вытирала распухшее от слез лицо. Еще бы ей не закричать — ведь она думает, что я мертв.
В душе возникает и стремительно разрастается тупая боль — словно в груди открылась старая рана. Тяжело думать о том, что здесь так же, как и я там, в другом мире, страдает она. И неважно, кто из нас умер. Здесь Вив жива, но она страдает — потому что умер я.
