я заметила, что он тоже был в сорочке, и накинул поверх неё узорчатый халат. Ночная придворная мода? Я внезапно поймала себя на том, что рассмеялась, поспешно закрыла ладонью рот…
Тем временем Фелисьен открыл бутылку, разлил вино по бокалам и удалился. Король убедился, что дверь за ним закрылась, и небрежным жестом запер её магически – о, я знала такие жесты, самой случалось так делать. Когда-то.
- Вы смеётесь, Женевьев? Чему же? Может быть, посмеёмся вместе?
- Скажите, это так принято – ходить ночью по дворцу в сорочке и халате? – хочет откровенности, пусть получает.
Он на мгновение нахмурился, оглядел себя, затем меня – и рассмеялся тоже.
Вообще я бы никогда не заподозрила, что король умеет смеяться, если бы не увидела своими глазами. Потому что он и в бытность принцем слыл неулыбчивым и серьёзным, а став королём – и подавно. Его младший брат в этом смысле был намного более… живым и весёлым, что ли? Или его просто не давил груз ответственности? А короля – давил, ежедневно и ежечасно, и вот он стал таким, какой есть?
Если бы мне кто сказал, что я начну карьеру королевской фаворитки с того, что буду смеяться вместе с королём, я бы не поверила ни за что. А вот как оно вышло.
Король вернулся к столу, сел на прежнее место и передал мне бокал.
- Прошу вас, Женевьев.
- Это лимейское вино, я полагаю? – никогда не пробовала, вдруг и вправду что-то невероятное, как о нём говорят?
Вокруг Лимея, родового гнезда Роганов, издавна были разбиты виноградники. Тамошнее белое вино ценилось очень высоко. Его нельзя было купить – только получить от Роганов в награду, или в благодарность, или просто из дружеского расположения.
- Конечно, Женевьев. Стал бы я предлагать вам что-то иное? – о нет, он не сердится, и вообще, кажется, готов терпеть все вольности и глупости, какие я произнесу.
Или не готов? Вот и проверим. Я осторожно попробовала вино – маленький глоточек, потом ещё один, и ещё. Очень лёгкое, приятное, и казалось, будто в бокале сохранился кусочек тёплого лета – я почему-то вспомнила своё последнее лето дома, в отцовском замке Рьен. Нагретые солнцем каменные стены, долго сохранявшие тепло, сухие лужайки в парке, бабочки на цветах…
- Вы задумались, Женевьев? – король взял у меня из руки пустой бокал, поставил на стол, а мне в руки вложил десертную серебряную вилочку. – Мне кажется, вам нужно что-нибудь съесть. Ужин в покоях её величества подают рано.
- А в покоях его величества? – подняла я бровь.
- Мне чаще всего приходится делить трапезу с кем-нибудь, кто полезен мне, или кого нужно выслушать без свидетелей, или просто уделить внимание. Сегодня я ужинал с государственным канцлером и министром финансов.
- Это было нужно вам или кому-то из них? – спросила я.
- Вы ловите на лету. Это было нужно всем нам. А с кем сегодня ужинали вы, Женевьев?
- С её величеством и ближними дамами, - с готовностью откликнулась я. – Теперь каждый мой ужин похож на другой, все одинаковые, - я наморщила нос. – Впрочем, раньше было так же, сменилось только место – и люди.
- Я рад, если смогу развлечь вас и предложить некоторое разнообразие, - живо откликнулся король. – Если вы скажете, что вы любите – я прикажу, чтобы приготовили.
- Приготовили? – не поняла я. – Но сейчас ночь…
- Сейчас уже и впрямь, наверное, поздновато. Если вы голодны, Женевьев, возьмите этот сыр, - он взял из моей руки вилку и подцепил ею последний кусочек сыра с блюда, и отдал вилку мне.
Этот острый запах сыра я помню, наверное, по сей день. И вкус вина на языке, и лёгкое послевкусие, и неяркий свет магических шаров над столом. Шары освещали стол и всё, что на нём, но оставляли в тени нас обоих.
- Почему вы всё время называете меня по имени? – была бы трезва, не спросила бы ни за что, а тут – как толкал кто-то.
- Потому что имя – это то, что принадлежит вам. Не имя отца и не имя мужа, а ваше собственное.
- Моей святой покровительницы, хотите вы сказать? – я хотела усмехнуться, но не вышло.
Почему-то его слова отозвались болью – ничего, кроме имени. Мне казалось, у меня есть семья, я принадлежу к древнему магическому роду, и что же? И ничего. Из отцовского дома девушка переходит в дом мужа, но есть ли у меня дом мужа? Да сам муж меня сюда и притащил. Всё равно что за руку привёл, вместо Фелисьена. У меня есть сын, но есть ли на самом деле, несмотря на то, что я его родила? Сейчас он в доме своего отца с няньками, а подрастёт немного – и его передадут учителям, а потом и вовсе отправят в какой-нибудь подходящий дом набираться ума-разума, да хоть бы и ко двору, к юным принцам. И где тут я?
Слёзы брызнули неожиданно для меня самой, я не помнила, когда я в последний раз плакала. Я совершенно точно знала, что ни отцу моему, ни мужу нет дела до моих слёз, и как-то мне удавалось обходиться без них. А тут словно запруду прорвало, я и не подозревала, что могу так неистово и горько рыдать, да ещё и где – в королевском кабинете, с королём за столом! Просто реветь от обиды и безысходности, как девчонка какая-то.
Но если он сейчас выгонит меня, я пойду спать. И закончим на этом.
Я не поняла, что произошло. Меня обхватили сильные руки, приподняли, усадили на колени. Одна рука гладила мои дрожащие плечи, вторая – перебирала концы заплетённых на ночь волос.
- Простите меня, ваше величество, - всхлипнула я.
- Не говорите ничего, Женевьев. Не нужно. Налить вам ещё вина?
- Налейте, - море было уже по колено.
Кажется, дальше я пила и несла какой-то бред. О том, как глупо устроена жизнь, и что я в этой жизни потеряла всё, что только можно, и не получила взамен ничего. Уж наверное, король не так представлял себе вечер со мной… но меня несло дальше и дальше, и я рассказывала о том, как приходила в себя после зелья отнявшего у меня – меня, и как мне пришлось учиться жить заново. Я и подумать не могла, что
