– Любопытно, – размышлял О'Тул.
– Я думаю... – служанка осмелилась высказать свое мнение.
– Что?
– Кажется, господин Мэллоу приходил сюда всего один раз, дней за десять до начала репетиции пьесы. Но я не...
– Продолжайте, – обронил Поттер. – Мне кажется, вы неглупая девушка и сообщаете важные подробности.
– Я думаю, что визиты актера не связаны с убийством.
– А что еще за кража? – О'Тул был нетерпелив.
– Даже не знаю, что и сказать, – смутилась Хелен Бакстер. – Я думаю – миссис Грант солгала, сочинила легенду о краже. Однажды утром я пришла в дом, и оказалось, что пропали бриллиантовый браслет и сапфировое ожерелье. Мадам никогда не сдавала драгоценности на хранение в банк. Она любила, чтобы украшения всегда были под рукой. В тот день потайной ящик шкафчика валялся на полу. Замок на шкатулке для драгоценностей был сломан. Представители страховой компании заподозрили нечистое, но не смогли ни к чему придраться и выплатили огромную сумму. Им показалось странным, что Ева отказалась предать дело огласке. Меня тогда полиция проверяла с головы до пят.
– Вы думаете, Ева продала украшения?
– Я думаю, мадам вынуждена была отдать их. Кража не расстроила ее. Миссис Грант страшно боялась чего-то с первого дня, как я стала работать у нее.
Поттер спросил про черное платье, и они направились в спальню. В самом последнем ряду в гардеробе висело простое и строгое вечернее черное платье. Хелен достала его.
– Платье мне незнакомо. Оно совсем новое. У хозяйки было только одно черное платье, но другого фасона; сейчас его нет здесь. Ева редко надевала черное. Я знаю все ее туалеты.
– Она могла подарить платье кому-то? – спросил О'Тул.
– Нет, только не миссис Грант. Она никому и ничего просто так не дарила. Когда та или иная вещь надоедала – она продавала ее.
– А сколько времени вы уже не видели то черное платье?
– Мадам распорядилась отгладить его еще вчера.
– Кажется, – заметил Поттер, – Дженет Грант была права: Ева нарочно испортила платье, чтобы заманить золовку за кулисы.
– Да, похоже, что так, – согласился О'Тул. – Только вот зачем? Если актриса сама оторвала рукав, то при чем здесь хромой? Ведь именно его вы подозреваете во всех кознях?
Поттер ничего не ответил. О'Тул снова обратился к девушке:
– Что вы знаете о семье миссис Грант? Негритянка стрельнула черными угольками глаз:
– Я знаю, что костюмерша – ее мать. Ева скрывала родство. Она приказала миссис Симмонс явиться, когда началась работа над пьесой. Актрисе нужен был преданный человек, который бы выполнял роль стража. Видно, она хотела, чтобы охрана стоила ей недорого. – Служанка возмущенно стукнула кулачком по колену: – Вы представляете! Ева купалась в роскоши и мирилась с тем, что родная мать прозябала в нищете! У меня всего одна комната. Мы экономим даже на еде, но моя мама живет со мной и мы делим с ней все.
– Да, чем больше я узнаю о Еве Грант, тем меньше она вызывает симпатии, – признался О'Тул, когда они выходили из полицейской машины возле дома миссис Симмонс на Вест Энд авеню. После разговора со служанкой нельзя было откладывать беседу с матерью Евы.
Дом был старый и обшарпанный. Дежурный полицейский подошел к детективам и доложил:
– Все спокойно, лейтенант.
– Тебя скоро сменит Кормер. – Обернувшись к Поттеру, О'Тул заметил: – Я хочу пощадить нервы миссис Симмонс. У пожилой женщины такое горе. Хорошо бы она сама заговорила.
Однокомнатная маленькая квартирка находилась на самом верхнем этаже. Бледный свет пробивался сквозь крошечное тусклое оконце, на темной и заплеванной лестнице пахло кошками. О'Тул постучал. Слабый дрожащий голос спросил:
– Кто там?
– Полиция.
Дверь напротив со скрипом приоткрылась, и любопытная соседка высунула голову. Через минуту миссис Симмонс отворила им. Она была в сером поношенном платье и старом застиранном переднике. Седые волосы тщательно причесаны, глаза и веки опухли и покраснели. Она молча отступила назад, чтобы позволить следователям пройти в комнату, и медленно произнесла:
– Не понимаю, чего вы еще хотите. Я все сказала вам вчера. Больше я ничего не знаю.
Обстановка комнаты была убогой: на полу – кургузый, изрядно потертый ковер, старый облезлый диван, кресло-качалка.
За ширмой находилось жалкое подобие кухни: двухконфорочная плита и небольшая раковина. Из испорченного крана тонкой струйкой текла вода. Старые запыленные шторы были приподняты, чтобы стало хоть немного светлее. Мать Евы пригласила их сесть, и лейтенант задал свой первый вопрос:
– Как случилось, что вы стали костюмершей у собственной дочери?
Миссис Симмонс не ожидала этого вопроса. Замешкавшись, она ответила:
– Что в этом особенного? Она давала деньги мне, вместо того чтобы платить кому-то чужому. Я получала целых двести долларов в месяц.
– А ваш муж? Он не работает?
– После смерти Евы мой источник доходов иссяк, и муж вынужден искать место. Но у него туберкулез, он серьезно болен. Поэтому мы и жили так долго в Аризоне, из-за теплого сухого климата. Потом Элли написала мне, что ей нужен свой человек в театре, и мы приехали сюда.
– Кого так боялась ваша дочь? – без всякой связи с разговором спросил О'Тул.
Миссис Симмонс так и застыла в растерянности. Затем недоуменно пожала плечами.
– Подумайте, миссис Симмонс, ведь был же кто-то. Ева сама говорила об этом.
– Я и представления не имею.
– Вы можете спросить ее режиссера, мистера Коллинжа. Ева жаловалась ему на постоянные ночные звонки; она рассказывала, что кто-то тайно проникает в ее гримерную.
– Но не могла же я находиться с ней каждую секунду, – взорвалась мать Евы. – Мне надо было выйти в туалет, иногда – в гладильную или по другим делам.
– Так кто бы это мог быть, миссис Симмонс?
– Не знаю!
Женщина затравленно посмотрела на полицейских, и вдруг в ее глазах затеплилась надежда:
– Я слышала по радио, что вы задержали Касса Гранта. Разве этого недостаточно?
– Дело в том, что пока он задержан только для допроса. Кстати, в то время, когда происходили все эти необъяснимые вещи и кто-то преследовал вашу дочь, Касс Грант еще находился в психиатрической лечебнице в Вентфорте. А позавчера Ева Грант обратилась в полицию с жалобой.
– Этого не может быть!
Было заметно, что миссис Симмонс поразило это известие, но неутомимый О'Тул настойчиво продолжал задавать вопросы:
– Когда и кто оторвал рукав от платья Евы?
– Думаю, это кто-то сделал во время первого действия. – Голос костюмерши звучал безжизненно. – Еще днем все было в порядке. Потом, когда началась репетиция, я немного постояла у занавеса за сценой. Совсем чуть-чуть. Хотелось посмотреть, как играет Ева, полюбоваться дочерью. Она была так прекрасна в дивном вечернем наряде! Настоящая кинозвезда. – Миссис Симмонс судорожно сглотнула. – Потом наступил антракт. Ева пришла переодеться, а платье оказалось испорчено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
