мне забыть, что я нахожусь в плену.
– Ну, есть только один логический вариант пережить это, – говорю я, собирая депрессоры для языка и поднимаясь на ноги.
Лукас смотрит на меня с любопытством. Я стою у двери и начинаю отмерять шагами комнату. Сто двадцать квадратных футов, разделенных на две площади, то есть по шестьдесят квадратных футов для каждого. Конечно, один из нас получит кушетку, а другой получит доступ в ванную, поэтому нашим двум автономным государствам придется установить какую-нибудь форму торговли.
– Что ты делаешь? – спрашивает он.
Я толкаю его ногой. Он стоит посередине моей разделительной линии, составленной из депрессоров для языка
– Я очерчиваю границу. Это сработало для Кореи, может сработать и для нас.
К сожалению, она не может надолго сдерживать его.
– Эй, ты должен получить официальное разрешение, если хочешь войти на мою территорию.
– На твоей стороне вся еда.
Это не было случайностью.
Он обшаривает наши запасы и берет яблоко. Следующие десять минут я, стиснув зубы, слушаю, как он его грызет.
– Как ты можешь так просто с этим мириться?
Он смотрит на меня поверх недоеденного яблока.
– Ты никогда не думала, что, может быть, я не против застрять здесь с тобой?
Я смеюсь.
– Смешно.
Он пожимает плечами и откусывает еще кусочек от яблока. Он либо тренировался перед зеркалом, либо это был не сарказм. Ни одна из тренировок не подготовила меня ко второму варианту.
– Слушай, хватит с меня терапии. У меня есть последняя идея, как нам отсюда выбраться.
Он не смеется надо мной, и я продолжаю.
– Если ты меня поднимешь, то я смогу дотянуться до панелей на потолке. Я сниму одну из них и вылезу через вентиляционную шахту. И когда я найду время, то вернусь за тобой.
Он доедает яблоко и бросает огрызок в мусорную корзину, которая, кстати, находится на моей стороне. Потом направляется в ванную, чтобы вымыть руки, а я все еще жду его ответа. Он медленно вытирает их насухо и выходит, затем прислоняется к смотровому столу и скрещивает руки на груди. Его глаза встречаются с моими. Он наклоняет голову и изучает меня. Я начинаю потеть под его взглядом.
– Почему ты так сильно хочешь выбраться отсюда?
Я хмурюсь.
– Разве это не очевидно? Кто хочет застрять в карантине на двадцать четыре часа?
– Нет, ты не хочешь здесь быть со мной. Почему?
– Если ты не понимаешь этого после всей нашей истории…
– Я думаю, ты хочешь, чтобы я снова тебя поцеловал.
Я открываю рот, и слова выскальзывают из меня, как камни, падающие в воду.
– Я? Хочу. Чтобы ты. Снова. Поцеловал. Меня? Ха-ха.
Удивительно, но он не понимает мой новый диалект английского.
– Я просто предположил, – говорит он, а затем спокойно меняет тему. – Давай сыграем в маленькую игру: «Правда или действие».
– У нас нет времени на игры.
Это первый раз, когда мое возражение не принимается. У нас нет ничего, кроме времени. Я вздыхаю.
– Хорошо, – я закатываю глаза, чтобы не потакать ему. – Действие.
– Давай потихоньку начнем. Спорим, ты отдашь мне шоколадное печенье, которое спрятала в своем кармане.
Сколько у него глаз?!
– Нет!
Я похлопываю себя по карману, чтобы убедиться в том, что оно надежно спрятано. Это мой крошечный кусочек надежды на безрадостное существование и, чтобы сохранить его, я должна изменить свой выбор.
– Хорошо. Правда.
Он ухмыляется, довольный собой.
– Ты фантазируешь о нашем поцелуе в коридоре?
Глава 17
Лукас устраивает настоящее шоу, поедая печенье, которое мне пришлось ему отдать. Оно с крупными кусочками шоколада, и я уверена, что он этого даже не ценит.
Он засовывает вторую половину обратно в целлофановую обертку.
– Думаю, остальное приберегу на потом.
– Или ты можешь отдать его мне.
Он выгибает бровь.
– О? Ты готова ответить на вопрос?
– Не так быстро, придурок. Теперь твоя очередь. Правда или действие?
– Действие.
Мое воображение разыгралось от возможностей. Шанс заставить Лукаса Тэтчера сделать все, что я захочу. Я не могу все испортить.
– Тебе нужно… – мои глаза направлены на дверь в ванную комнату.
– Я не собираюсь лизать унитаз, Дэйзи.
– А-а-а, хорошо. Я приказываю тебе отдать мне вторую половину печенья.
Когда он передает его мне, то, кажется, выглядит разочарованным. Я пытаюсь угадать, на что он надеялся: что я попрошу его сделать что-то смешное или что-то сексуальное?
Третий час
– Что ты делаешь? – спрашивает он.
– То, что делают все в таких ситуациях: превращаю неодушевленные предметы в друзей. У Тома Хэнкса был Уилсон, а у меня – Гэри.
Я поднимаю голубую нитриловую перчатку, искусно набитую ватой. С помощью маркера я нарисовала Гэри лицо.
Лукас улыбается на долю секунды, прежде чем повернуться и покачать головой.
– Мы все видели, – говорим мы с Гэри.
Шестой час
Пока Лукас дремлет, я копаюсь в его вещах. Обычно я не шпионю, но мне очень скучно. Когда я пересчитывала веснушки на руке и подняла глаза, то заметила кучу его вещей, лежащих на столе: ключ от машины, разная мелочевка и бумажник.
Бумажник был слишком соблазнительным, чтобы в него не заглянуть.
Его кожа гладкая и изношенная: я думаю, он носит его целую вечность. Все отделы и кармашки чем-то заполнены, и я не тороплюсь, просматривая каждый, оборачиваясь через плечо каждые несколько секунд. Он все еще спит на раскладушке.
Там немного наличных, несколько разных визиток, карта клиента кофейни Гамильтона. Все очень типично. Я достаю его водительские права и молча смеюсь над старой фотографией. Сравнивая Лукаса на фото с тем, который спит в углу, я могу только восхищаться, как с течением времени черты лица, которые я раньше игнорировала, стали точеными и мужественными. Я пытаюсь засунуть права обратно в карман, но мне что-то мешает: маленький свернутый лист бумаги. Я достаю его и понимаю, что это фотография.
Несмотря на выцветшие линии от складок, я узнаю, чья она – и я в шоке. Это одна из моих школьных фотографий. Седьмой класс. Худшее школьное фото в моей жизни. Даже сейчас я съеживаюсь. Позвольте описать: мои светлые кудрявые волосы выглядят безумно, я щеголяю большими выпученными глазами, мои веснушки заметны на носу и щеках, брекеты превратили рот в металлический, а брови вышли из-под контроля.
Я думала, что конфисковала и сожгла все копии этого фото, но, видимо, Лукас заполучил одну из них. Вероятно, он бережет ее для моих похорон, где увеличит и подопрет букетом маргариток рядом с гробом. У меня возникает соблазн разорвать фото на миллион крошечных кусочков, но не хочу, чтобы Лукас знал,
