class="p1">— Лес все еще под водой.
— Это последнее средство. Никакое количество стрел, даже отравленных, не поможет, если придут еще ягуары. Мы бы умерли с голоду, прячась внутри самолета, без возможности выйти.
— Я скорее умру от недостатка пищи, чем стану пищей.
— Я позабочусь о тебе, Эйми. Я обещаю. Давай сейчас зайдем внутрь, здесь слишком темно.
Без предупреждения он заключает меня в нежные объятия. Из множества чувств, охвативших меня в этот момент — жар, вина, смятение — самым сильным является чувство, что мое место здесь, в его объятиях.
Я чувствую себя в них как дома.
Мы стоим так довольно долго, а потом направляемся к самолету.
Поднимаясь по лестнице, я спрашиваю его:
— Шанс, что это самка с детенышами не так уж велик, не так ли?
— Не уверен, — говорит Тристан позади меня.
— Я думаю, что это один из немногих районов Амазонки, который не затопляется в сезон дождей. Это место должно выглядеть довольно привлекательно. Но до сих пор нам везло; может быть, нам повезет и дальше.
Его ответ меня нисколько не успокаивает. Я останавливаюсь перед входом в самолет, напрягая слух, чтобы различить что-нибудь более зловещее, чем обычно, в постоянном шуме тропического леса.
Ничего.
Может быть, Тристан прав. Но что, если нашей удаче пришел конец?
— Твоя очередь рассказывать историю, — говорю я, зевая на своем месте, готовясь ко сну. Я так устала, что сегодня ночью у меня не будет никаких проблем с засыпанием.
— Я же сказал тебе, что у меня нет ни одной хорошей. Армия не полна веселых историй.
— Так вот почему все твои стихи такие мрачные? Из-за армии?
— Да. До поступления я не очень увлекался чтением. Во время короткого перерыва дома, перед отъездом в Афганистан, я купил журнал, и к нему прилагалась небольшая книжка стихов в качестве подарка. В честь годовщины чего-то. Это был сборник разных поэтов — все они были темными, как ты их называешь. Это заставило меня начать. Это звучит странно, но они успокаивали.
— Почему?
— Меня окружало столько боли и страданий, что мои собственные мысли стали очень мрачными. Такими темными, что я начал беспокоиться. Было приятно осознавать, что темнота может привести к красоте. Как стихи. Почему те, кого ты цитируешь, такие жизнерадостные?
— Это единственные, которые я помню.
Я пожимаю плечами, чувствуя стыд.
— Никакого более глубокого смысла.
— Ну, тот факт, что ты помнишь только эти, кое-что значит.
Может быть, он ожидает, что я пойму, что он имеет в виду, но я не понимаю. И я не спрашиваю.
Вместо этого я говорю:
— Ты все еще должен мне историю. Расскажи мне историю до армии. Что заставило тебя выбрать армию? Я имею в виду, должна же была быть какая-то причина. Ты ведь не просто проснулся утром в свой семнадцатый день рождения и решил это сделать, не так ли?
— Я в значительной степени так и сделал. Когда я был ребенком, моим любимым героем был персонаж комиксов, который был армейским командиром, так что я тоже хотел им стать. Я думаю, эта идея просто прижилась, когда я вырос. Я никогда не хотел быть кем-то другим.
— Это мило; ты последовал за своей мечте.
Он колеблется.
— Некоторым мечтам лучше не следовать. Они могут превратиться в кошмары.
У меня нет ответа на этот вопрос. Что я могу сказать человеку, который следовал своим детским мечтам только для того, чтобы реальность выбила их из него?
— Держу пари, ты был маленьким героем, даже когда был маленьким. Давай… Я уверена, ты что-нибудь придумаешь.
— Я не знаю, как насчет того, чтобы быть героем, но я был очень глуп. Однажды я чуть не утонул. Эта девочка плакала, потому что ее собака упала в озеро, поэтому я прыгнул за ней.
— Почему ты думаешь, что это было глупо?
— Потому что собаки плавают лучше людей. Собака в конце концов спасла меня.
— Сколько тебе было лет?
— Одиннадцать.
Я пытаюсь представить себе, как кто-то делает это в возрасте одиннадцати лет. Самое большее, что я могу вспомнить о том возрасте, — это закатывать истерику, если подарок, который мои родители присылали мне каждые две недели, где бы они ни находились, не приходил вовремя. Да, я была избалованой.
Некоторые люди рождены, чтобы видеть, что важно в жизни. Они могут это чувствовать. Как мои родители. Я всегда восхищалась их способностью откладывать все в сторону, включая меня, чтобы сосредоточиться на своей работе.
— Это было глупо, — говорит Тристан, смеясь в темноте.
— Вовсе нет. Это было достойным восхищения поступком с твоей стороны.
Я зарываюсь головой в подушку. Я благодарна, что есть такие люди, как он, чей естественный инстинкт — делать добро другим. Это почти грех, что он не получил взамен доброты, которую заслуживает. Моя последняя мысль перед тем, как я засыпую, это то, что, может быть, мне удастся каким-то ограниченным образом достичь этого в этой дикой местности.
Я просыпаюсь от криков. Холодная паника охватывает меня, убежденную, что ягуары настигли нас. Потом я прихожу в себя. Это просто кошмары Тристана. Я осторожно подхожу к нему, встряхивая его, чтобы разбудить. Он улыбается, когда видит меня, хотя в его глазах все еще застыло затравленное выражение.
— Ты можешь посидеть рядом со мной немного? бормочет он.
— Конечно, — говорю я, хотя мне еще более неловко, чем прошлой ночью, когда я дала тот же ответ. После сегодняшнего инцидента и решения моего тела реагировать так возмутительно, я не уверена, что мне следует быть так близко к нему. Но что я могу ему сказать? Извини, Тристан, я должна отказаться помогать тебе пережить твои кошмары, потому что сегодня мои соски затвердели, а моя кожа превратилась в раскаленный уголь, когда я находилась слишком близко к тебе. Помимо того, что это смешно, с моей стороны было бы эгоистично отступить и несправедливо по отношению к нему.
Когда я сижу рядом с ним, и он пристально смотрит на меня своими бесконечно темными глазами, его грудь поднимается и опускается с той же молниеносной последовательностью, что и моя, я вспоминаю другие времена, когда моя близость, казалось, оказывала на него такое же воздействие, как его близость сейчас на меня. Я стараюсь держаться от него достаточно далеко, чтобы наши тела не соприкасались. Хотя ощущения его горячего дыхания на моей коже неизбежно.
— Ты хочешь поговорить о кошмаре? — спрашиваю я.
— Нет, не сегодня.
— Хорошо.
— Когда я был в армии, я мечтал оказаться дома, съесть свой омлет утром, не беспокоясь, что могу не дожить до
