в полиции. Сейчас, взрослый и остепенившийся, он не нарушал закон. Разве что парковался порой в неположенном месте. Но сегодня, в этот особенный вечер, когда-то освоенные навыки вновь пробудились внутри.
Минута, другая – и связка ключей поменяла хозяина. Выскользнув из шатра, Киран тенью прокрался между вагончиков. Вот и оно, лакрично-чёрное логово хозяина. И охранник, который, расстёгивая ширинку, только что отошёл в кусты.
Киран вставил ключ в замочную скважину. Звяк!
Дверь не скрипнула: хорошо смазаны петли. Сердце колотилось как бешеное. Киран прошёл внутрь и включил фонарик.
Вскоре сейф был обнаружен и открыт. А в нём…
Киран и не глянул на толстые пачки денег. Взгляд его прикипел к коробочке, где лежали голубые, словно незабудка, туфли, обшитые лепестками неведомых цветов.
Киран улыбнулся. И прижал находку к груди.
***
Танец завершался. Когда Киран вышел на свет, фея взмыла к потолку, приковав к себе взгляды.
– Мотылёк! – во всё горло позвал он, перекрикивая толпу, и воздел над головой туфельки. – Лети, Мотылёк! Ты свободна!
Его увидели. Ахнул хозяин цирка. Но, прежде чем он ринулся вперёд, фея уже упала вниз камнем. Чудесная пыльца обдала Кирана с ног до головы, будто облаком духов.
– Свободна! – пискнула фея, обувшись за секунду.
– Ах ты подлый…
Щёлкнул взведённый курок. Мимо Кирана пролетела пуля. Толпа зрителей заверещала, бросились на подмогу охранники…
…Но тут в бой вступила фея.
Взмах руки, хриплый вопль – и враги исчезли в буре лепестков. Мотылёк махнула зрителям, послала воздушный поцелуй освободителю и… рассыпалась на миллионы сияющих бабочек.
– Вот это шоу! – выкрикнул кто-то, и на Кирана, единственного, кто остался на арене, обрушились аплодисменты.
Позже, когда всё-таки удалось улизнуть, он устало шёл домой. Завтра надо заглянуть к бабушке. И всё-всё ей рассказать об этом. Вот обрадуется!
Щёку вдруг тронуло лёгкое крылышко: уже знакомый мотылёк пронёсся рядом, приятельски помахав крылом. Киран проводил его взглядом и улыбнулся.
«Лети. Всегда будь свободен».
«Агата» идёт ко дну
От моря несло гнилью и кровью, на пирсе бесновалась толпа: ещё одно море – потное, возбуждённое, ликующее… Вторя людям, кричали горластые чайки; ветер, несущий смрад, сдувал траурную вуаль с белого, точно камея, лица.
А по трапу весело шагали они.
Бледные малютки, чьи щёки объели рыбы. Дамы-скелеты с парасолями в руках. Безглазые грузчики с оторванными челюстями…
Пальцы Агаты крепче стиснули поручень. Казалось, пепельная вязь под левой перчаткой раскалилась добела. Ещё сильнее впилась в молочную кожу.
«Успокойся. Тише, девочка!»
Голос Пыльной Энни ввинтился в уши. Привёл в чувство, заставив пошире раскрыть глаза.
Никаких живых мертвецов. Никакой гнили и крови. Почудилось.
«Нет».
Агата ссутулилась, глядя на чужое веселье.
«Они ведь всё равно умрут. Да?»
– Ма-ам, а кто это? – послышался звонкий голосок. – Почему в чёрном?
Девушка обернулась, прошуршав платьем. Пухлый сорванец в матросском костюмчике смотрел на неё во все глаза. Разве что рот не раззявил.
– Не пялься на леди! Она горюет! Пойдём, Сэмми, пойдём!
Еле слышно вздохнув, Агата повернулась обратно к берегу. Подняла вуаль и вновь посмотрела на пирс.
– Агата! Счастливого плаванья! – крикнул кто-то, и в воздух взлетели шляпки и кепи. – Счастливо-о-о!
В глазах защипало.
«Нельзя раскисать. Нельзя!»
Пальцы коснулись броши над сердцем. Там, под стеклом, на кружке чёрного, как антрацит, бархата, лежал светлый локон. Траурное украшение.
«Ради него. Нельзя!»
– Счастливо, Агата-а-а!
И снова дрожь, снова треклятая влага в глазах. Ведь это не ей кричат, а пароходу. Пускай и названному в честь неё – Агаты Блэквуд, сестры почившего Мэттью… наследника судоходной компании.
Что ж. Лайнер «Агата» отправился в своё первое плаванье. Восемьсот восемьдесят футов в длину, чудо инженерной мысли! Новенький от кормы до носа, пахнущий краской и морёным дубом салонов, семью сменами блюд в первом классе, углём в чистых котельных, а ещё…
Агата закусила губу.
А ещё – не знающий, что это его первое и последнее плаванье.
«Прощай, Великая Бреттония, – тоскливо подумала Агата, когда лайнер отчалил. – Прощай навсегда».
«Долго будешь страдать? – тут же проскрипела Пыльная Энни в мозгу. – Про тренировки помним? Я кого учила?»
Агата на секунду зажмурилась.
«Соберись…»
Сглотнув, Агата посмотрела влево. Посмотрела вправо. Приметила толстяка на шезлонге. Багроволицый, усатый, командует стюарду: то мне, это принеси, да не забудь…
Агата чуть прикрыла глаза, и аура толстяка вспыхнула зелёно-красным. Вот уязвимости: хилая печёнка, больное сердце, аппендикс в зоне риска. В пальцах Агаты проснулся знакомый зуд: исправить, исцелить, дотянуться!
«Тренироваться будем? А, милочка?» – прошипела Энни, и на левой руке, до запястья объятой колдовским кружевом, точно лопнул нарыв.
Сжав челюсти, Агата решилась.
«Исцелять сложно. Убивать – легко. Слушай Пыльную Энни».
Мысль-вспышка. Протянута невидимая рука. И толстяк…
Хрюкнув, мужчина свалился с шезлонга и стал задыхаться.
– Папа! Папа, что с тобой?! – морской воздух прорезал вопль.
Агата дрогнула, заметив бегущую девочку. Светлые косички, выпученные глаза, а на лице…
***
…Слёзы. Целый океан слёз. Агата думала, они никогда не кончатся. Они лились и лились, и лишь крепкая рука Мэттью – такого смелого, сильного! – спасала её в этом кошмаре.
«Теперь он – и мама, и папа», – думала двенадцатилетняя Агата, уже плохо различая гробы, стоя на кладбище рядом с чужими, размытыми фигурами шесть лет назад. Что-то гнусавил священник, утирались платочками дамы. Пахло сырой землёй и розами.
«Теперь он за двоих».
Словно услышав эти мысли, брат покрепче притиснул её к себе и поцеловал в макушку.
– Всё будет хорошо, Пушинка. Обещаю.
Всё и правда стало хорошо. Брат легко справлялся с обязанностями старшего и лихо вел бизнес, не забывая о сестрёнке. Он любил свою работу. Именно благодаря ему Агата знала, что такое «воронье гнездо», такелаж и леера, знала, какую скорость мог развивать каждый лайнер «Блэквуд и Лавлейс»…
А ещё давно знала, что свяжет судьбу со спасением людей. Ведь у Агаты был дар. Секрет, который хранился в семье.
Давным-давно бреттонцы умели колдовать. Были среди них и злые, и хорошие… как и в Гэллии. Когда-то, объявив войну стране презираемых «сыроедов», бреттонцы чуть не уничтожили оба государства. Заключение мира изменило многое, но не всё: народы смешались в единой Великой Бреттонии, но нет-нет да враждовали, как соседи. Колдовство уменьшалось, переходило в байки и книжки… Затем и вовсе исчезло. Вроде бы навсегда.
Но однажды проснулось в маленькой Агате.
Подбежав к маме, что мучилась от мигрени, она вдруг замерла – и коснулась её пальцем. И боль испарилась.
«Я вижу огоньки! Огонёчки вокруг тебя! Красные – это плохо. Я захотела, чтоб они исчезли!» – объяснила тогда кроха
