– Видать, нехило те менты наварились, – сказал Улыба.
– У них работа такая, – пробормотал Гера. – Не гони, куда разогнался? Чуть-чуть лавэ поднял, и уже крылья выросли?
– Да, поднял, – с вызовом ответил Улыба, вдохновенно манипулируя рычагом передач. – И мне понравилось. Еще хочу.
– А кто тебе мешает? – спросил Кактус. – Займись. Без лоха и жизнь плоха. А сейчас, братан, направо поворачивай и паркуйся.
– А куда идем?
– Съедим по стейку.
– Э, – сказал Гера, – ну их к черта маме, твои стейки, они ломовых денег стоят.
– В прошлый раз ты не возмущался.
– В прошлый раз ты меня угощал.
– Я и в этот раз угощу.
Гера сделался грустен.
– Прости, родной, я так не могу. Конечно, хорошо на чужие погулять, но не каждый же раз...
– Пошли! – возбужденно воскликнул Улыба. – Чего ты менжуешься? Не видишь, человек приглашает?
Кактус предположил, что Улыба – парень из люмпенской среды – просто не знает, что такое «стейк». Или знает, но не видел. Или видел, но сам не ел. Когда официантка попросила при ней разрезать и проверить степень прожарки, Улыба в один взмах располовинил кусок, едва не заодно с тарелкой, вонзил вилку и поднес к лицу девчонки – та с заметным усилием сдержала улыбку.
– Мясо уважаю, – сообщил он Кактусу. – И вообще пожрать люблю.
– Я тебя понимаю.
Улыба прожевал и с уважением сказал:
– Ты, наверное, вообще всё про всех понимаешь.
– Не про всех. Но про многих.
– Ловко ты... Того Васю развел.
Кактус молча кивнул. Улыба ему уже надоел. Он был слишком глуп и жаден. Огромный кусок мяса уничтожил в три минуты. Налей такому стакан после «удачного дела» – полезет обниматься и предложит вызвать баб. Бритоголовый компаньон старого крадуна Геры был дурак, но – свой дурак. Он мог пригодиться.
– Я не развожу, – сказал ему Кактус. – О чем ты, какой из меня разводила...
– Брось, братуха! Ты разводила великий.
– Нет, родной, – повторил Кактус, глядя прямо в глаза мальчишки, бесцветные, чуть соловые от счастья (а он сейчас был явно счастлив: сыт и при деньгах). – Я не развожу.
Улыба непонимающе напрягся – все-таки у него был и нюх, и реакция, он сразу понял, что сказал что-то не то. Перевел взгляд на Геру – тот курил, держа сигарету, как пятку с анашой, двумя пальцами снизу, и мрачно смотрел в сторону.
– Тебе же сказали, – тихо проскрежетал Гера. – Он не разводит.
– А что он тогда...
– Потом скажу, – ответил Гера. – Ты пожрал?
– Да.
– Иди жди в машине. А мы тут перетрем по-быстрому.
– Не гони его, – вежливо попросил Кактус. – Он нормальный пацан. Пусть ума набирается.
Отрезал от своего стейка хороший лоскут, наколол на вилку. Посмотрел на Улыбу, подмигнул.
– Я не развожу. Я хаваю. Вот так.
И отправил лоскут в рот.
– Понял, нет?
Улыба кивнул.
– Кто умеет хавать, тому разводить не надо. Понял?
Мальчишка кивнул вторично – и более старательно.
– Смотри, – продолжал Кактус, опять отрезая от стейка. – Вот, допустим, крокодил. Он хавает один раз в несколько месяцев. Может полгода не хавать, понял, нет? Сидит в болоте, глаза из воды выставит и ноздри – и ждет. День, неделю, месяц. Три месяца. Пока овца какая-нибудь или антилопа не подойдет, чтоб водички попить. Она подходит, наклоняется... Хоп! – Кактус взмахнул вилкой и поместил в рот очередной кусок. – Крокодил прыгает – и хавает. Разве он ее разводит, эту овцу? Нет. Он просто зубы в нее вонзает – и жрет. У людей всё то же самое. Смотри за окно – видишь, ваш джип?
Улыба послушно вытянул шею.
– А возле джипа – видишь, гастарбайтер бродит? С метлой? Наблюдай за ним. Гляди, как он на твою машину косится. Ты сейчас выйдешь, сядешь за руль – проследи, как он смотреть на тебя будет. Неужели ты думаешь, что он бы тебя не схавал, если б мог?
– У него духа не хватит, – возразил Улыба.
– Да? – Кактус улыбнулся. – А что ты знаешь про его дух? Может, он конченый бандюга, террорист-беспредельщик? Может, он в своем Таджикистане половину родного аула перерезал, а сюда приехал чисто отсидеться? Ты не видишь крокодила, братан. Ты видишь только глаза и ноздри. А теперь иди в машину. Иди. Береги себя. А мы тут с Герой пошепчемся...
Улыба кивнул и ушел, набычившись, энергичным гоп-аллюром, но по шевелению губ и наклону лысой головы было заметно: малый получил изрядную пищу для размышлений.
– Зря ты, – сразу сказал Гера. – Всё равно не поймет. Тупой он. Хороший парень, надежный – но тупой. Не быть ему никогда крокодилом.
– Знаю, – сказал Кактус. – Меня другое веселит. Допустим, сам ты не крокодил, но почему вокруг не смотришь? Почему реальных крокодилов отличать не умеешь? Почему не бережешься? Однажды он прыгнет из вонючей тины, шею тебе свернет и на дно потащит. Бойся этого! Нет, не боятся. У животных всё налажено серьезно: каждая овца знает, что ее может сожрать крокодил, поэтому она всегда на стреме. Она даже спит стоя, понял, нет? А у людей – полная расслабуха. Ходят, кайфуют, ничего не боятся, и когда на них из соседнего болота глаза смотрят – они этого не замечают. Вот есть у меня паренек знакомый, ты его не знаешь. На днях я его хавать буду. По полной программе. Всё заберу. Бабу его заберу и деньги. Всё приготовлено, я уже стол накрыл и тарелки расставил – а у него даже мысли такой нет, что кто-то его схавать хочет. И не было никогда, понял, нет? Все у него напоказ, всё открыто лежит. Живет в свое удовольствие. Они все сейчас такие. Живут и не понимают, что на них со всех сторон глаза смотрят. И так во всем мире, понял, нет? Американцы сто лет кайфовали и не думали, что весь остальной мир внимательно на них смотрит и ждет, когда можно прыгнуть и за горло схватить. Потом – хоп, прилетают самолеты и в башни врезаются, а дебилы в недоумении: за что? Почему? А за то, что про остальных забыли! А за то, что жили напоказ! А тут, у нас, еще хуже: мы сами себе американцы и сами себе террористы. Миллионеры и голодранцы по одним и тем же улицам ходят и друг на друга смотрят. Кстати, а ты чего не ешь?
Гера невесело ухмыльнулся.
– Весна. Язва открылась.
– Понятно.
Кактус отодвинул тарелку; хотелось выпить, но не хотелось пить с Герой. Хотелось одному и еще покурить травы потом, а чуть позже позвонить какой-нибудь Ксюше или Наташе.
– Насчет денег, – сказал он, – за сегодняшнее. Мою долю себе оставь. Я тебе должен за то золото и шубу.
– Братан, – сказал Гера, – там золота было на четыреста тысяч.
– Не переживай, – спокойно ответил Кактус. – Подожди дней десять.
– Если б я знал весь расклад, я бы не полез, – сказал Гера. – К черта маме такие дела. Та хата, куда ты меня послал, – это ведь была хата того малого.... Которого ты схавать хочешь. А золото и шуба – его бабы.
– Это твои домыслы, Гера.
Старый крадун раздраженно кивнул, поковырял в зубах.
– У тебя, Кактус, голова хорошо работает... Оно, конечно, тебе виднее... Только я ту хату помню. И примерно прикидываю, как те люди живут. Нет у них денег особых. Они небогатые. Прости меня, я тупой, худой и кашляю... Но поинтересуюсь, чисто по-братски... – Гера огляделся, понизил голос. – Зачем так сложно исполняешь? Там ты много не возьмешь. Пустые они. Шуба, золото – это всё копейки. Не поверю я, что такой крутой, как ты, за двадцать тысяч долларов напрягаться будет...
Кактус ухмыльнулся.
– Ты прав, Гера. Ты в цвет попал. Нет у них денег. Сейчас мало у кого есть деньги. Девчонка работает бухгалтером, зарплата – тридцать тысяч рублей или что-то около того. А у мальчика – типа бизнес, тюнинг автомобилей, тачки спортивные делает, только этот бизнес денег ему не приносит ни хрена. Но есть у этого мальчика квартира родительская, цена ее – три миллиона долларов. Пять комнат в сталинском доме, в самом центре Москвы. Центрее не бывает, понял, нет? Потолки три с половиной метра и все дела. От папы осталась... И он эту квартиру сдает. И еще была дача, тоже неслабая, только эту дачу они с мамой продали. Когда папа умер, они поделили меж собой: сыну – хату, маме – дачу. Мама купила однокомнатную халупу у черта на рогах, ей больше не надо, она больная, дома сидит и телевизор смотрит... И вот наш паренек папину крутую хату сдает, а сам снимает скромную, и еще остается на жизнь безбедную. Он – рантье, понял, нет? Ему работать не надо! У него нет проблем! Весь его бизнес – так, для забавы, чтобы перед людьми блатовать: глядите, у меня свое дело! Он в любой момент эту квартиру продаст – и привет! На всю жизнь хватит! С тремя миллионами можно хоть в Лондоне зависнуть, хоть в Чикаго.
Гера, слушавший внимательно, хмыкнул и покачал головой.
– Что, братан? – спросил Кактус. – Скажи мне сейчас, хотел бы ты так устроиться?
– Знаешь, – ответил старый крадун, – я такого даже хотеть не умею. Я ж деревенский, маманя с папаней померли давно, от них осталось мне наследство: изба кривая в деревне Осиновке Воронежской губернии. Когда по тем местам прошло чернобыльское облако, много народу уехало, и та изба до сих пор стоит пустая. Я даже не знаю, сколько она стоит. Может, долларов двести.
