Стоун полагал, что единственной настоящей любовью Гитлера была архитектура, что рождает еще один парадокс, учитывая, сколько прекрасных зданий было разрушено по его воле. Он не нуждался, или почти не нуждался, в мужчинах или женщинах, как в сексуальных объектах, поскольку сексуальный акт опускал его до их примитивного уровня. Он был близок с Гессом, который не был гомосексуалистом, и с Рёмом, который им являлся, и говорил им обоим «du» («ты»), но это, несомненно, не является свидетельством того, что он когда-либо занимался содомией с кем-то из них или имел такое намерение.
Эрнст «Путци» Ханфштенгль, как все, кто знал Гитлера в дни становления нацистской партии, считал его «зажатым, мастурбирующим типом», по крайней мере, до тех пор, пока преувеличивать сексуальные проблемы бывшего шефа перед американскими секретными службами было в его интересах. Поскольку Гитлер, по всей видимости, имел связь с собственной племянницей Гели Раубаль, что, возможно, привело ее к самоубийству в 1931 г., он был в лучшем случае бисексуален. «Он был очень одиноким человеком, но был готов довольствоваться долгим романом с властью» – таков был вердикт профессора Стоуна, и он звучит куда более убедительно, чем теория профессора Махтана.
Даже если Гитлер и был гомосексуалистом, это никак не объясняет его действий как политика. Если отставить в сторону тщательнейшим образом выстроенную харизму, открывается вполне заурядная личность Гитлера. Как осторожно заметил профессор кафедры современной истории Кембриджского университета Ричард Эванс: «Единственное, что было в Гитлере выдающегося, так это демагогический ораторский талант, который он чуть ли не случайно обнаружил в себе после Первой мировой войны. Что же касается остального, то в частной жизни он кажется обычным человеком, неоригинальным в своих идеях и фанатичным, но не более других ультраправых идеологов Веймарской республики, в интуитивной, но, в конечном счете, политически мотивированной ненависти к евреям»[56]. Черчилль же, напротив, был выдающейся личностью практически во всех отношениях.
Делегирование против вмешательства
Черчилль был известен своей склонностью к мелочной опеке и вмешательству в дела других людей. Сегодня бы его назвали «микроменеджером». Личный секретарь, работавший у Черчилля, когда тот занимал пост в казначействе, Перси Джеймс Григг, вспоминал: «Протокол одного утреннего совещания запросто мог охватывать совершенно разные области – от разработки проекта важного официального документа или идей для будущего бюджета и до некоторых желаемых улучшений в процессе делопроизводства или неуместности снабжения Управлением общественных работ британского правительства чехословацкими спичками».
Каждое утро, даже не встав с постели, Черчилль раздавал бесконечные инструкции и осведомлялся обо всем, что приходило в его изобретательный и пытливый ум. Например, в 1920-х гг., будучи канцлером казначейства, однажды перед обедом он попросил своего финансового секретаря изучить вопрос о приостановке повышения зарплат учителям; поинтересовался у члена кабинета министров, действительно ли есть необходимость увеличить количество подводных лодок, базирующихся в Гонконге; и послал запрос в Министерство иностранных дел о стоимости дипломатических телеграмм, поступающих к ним из Персии. Такой сверхконтроль над деталями вызывал недовольство и раздражение среди давнишних служащих казначейства, не одобрявших попытки Черчилля вмешиваться в вопросы, которые, по их мнению, прекрасно разрешались на соответствующих нижестоящих уровнях.
На посту канцлера Черчилль также пытался руководить «British Gazette», официальным печатным органом британского правительства, во время Всеобщей стачки 1926 г., и в результате дело дошло до того, что редактор отчаянно пытался не пускать его в здание, где печаталась газета. В первую ночь он пожаловался премьер-министру Стенли Болдуину на то, что Черчилль пытался «заставить персонал делать то, что не входит в круг их служебных обязанностей» и «ужасно с ними разговаривал». Пять дней спустя редактор снова пожаловался: «Он является в то время, когда работы больше всего, и настаивает на замене точек и запятых до тех пор, пока не доводит людей до бешенства!» Хуже того, Черчилль, по-видимому, упорно пытался показать работникам типографии, как надо работать на их же собственных станках.
Гитлер подходил к работе в правительстве совершенно в ином ключе. Он терпеть не мог проводить заседания и читать отчеты и с большой неохотой вел какие-либо записи. «Одна гениальная идея, – говорил он, – стоит больше, чем целая жизнь добросовестной конторской работы». Черчилль, напротив, был крайне трудолюбивым работником, который, по его собственным словам, «обнаружил, что я могу добавить к моему рабочему дню пару часов, если прилягу на часок после обеда». Такой режим, эффективность которого автор может засвидетельствовать, во время войны позволял Черчиллю доводить своих сотрудников до изнеможения, поскольку давал ему возможность оставаться на ногах примерно до двух часов ночи, что несчастные, не имевшие возможности вздремнуть днем, находили очень утомительным.
Гитлер, наоборот, был довольно ленивым. В то время как Черчилль постоянно занимался решением сложных экономических вопросов, хотя и не всегда успешно, Гитлера они почти не занимали. «У меня талант упрощать проблемы и сводить их к простейшей формуле», – заявлял он в 1932 г. Он знал, чего хочет: покончить с безработицей и провести массовое перевооружение. Поэтому он назначил ведущего немецкого экономиста Ялмара Шахта министром экономики и главным уполномоченным по военной экономике, а затем дал ему возможность самому принимать решения. «Инфляция есть результат отсутствия дисциплины, – говорил Гитлер Шахту, – отсутствия дисциплины у покупателей и отсутствия дисциплины у продавцов… Я прослежу за тем, чтобы цены сохраняли стабильность. Для этого у меня есть мои «коричневорубашечники»[57]. Его взгляды на экономику придают фразе «командная экономика» даже еще более зловещее значение.
Шахт действительно сумел добиться поразительного экономического роста, но какой ценой! Дефицитное финансирование гитлеровской программы перевооружения привело к тому, что через три года быстрого экономического роста, к середине 1930-х гг., продовольственные магазины в Германии начали ощущать нехватку товаров. Министр сельского хозяйства Рихард Дарре забеспокоился. Он забрасывал канцелярию Гитлера докладными записками и целых два года пытался добиться аудиенции фюрера, но безрезультатно. Гитлера не интересовали, как он считал, пустяковые экономические проблемы, решение которых следовало оставить специалистам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
