Прошли две недели из четырех. Или пяти. Оставались еще две или три до обещанного Марчатом помилования. Амат сидела в душной комнате, изнемогая от жары. На столе громоздились кипы бумаг. Теперь ее будни наполнял скрип пера по бумаге, звуки веселого квартала, запах дешевой еды и собственного пота, тусклый желтоватый свет из узкого высокого оконца.
Раздался стук в дверь – тихий, робкий. Амат подняла голову. Ови Ниит или его охрана не потрудились бы стучать. Амат воткнула перо в брусок туши и потянулась. Захрустели суставы.
– Войдите, – сказала она.
Вошла девушка. Лицо было знакомым, а имени Амат ни разу не слышала. Невеличка, с родинкой под глазом, похожей на слезинку, нарисованную детской рукой. Когда она приняла позу извинения, Амат заметила у нее на запястьях следы полузаживших ран. Интересно, каким записям в конторской книге они соответствовали?
– Бабушка… – Так ее называли все здешние обитатели.
– Чего тебе? – спросила Амат и сразу же пожалела, что взяла такой резкий тон. Она размяла ладони.
– Я знаю, вас нельзя беспокоить, – начала посетительница. Голос звучал напряженно, но вряд ли от страха перед старухой, запертой в клетушке с бумагами, подумала Амат. Видимо, Ови Ниит дал приказ сюда не заходить. – Но там человек пришел. Спрашивает вас.
– Меня?
Девушка изобразила позу подтверждения. Амат откинулась назад. Кират. Вероятно, он. Или кто-нибудь из подручных Ошая явился сюда разыскать ее и убить. А Ови Ниит уже тратит золото, вырученное за ее смерть. Амат кивнула – скорее самой себе, нежели собеседнице.
– Как он выглядит?
– Молодой. Красивый, – добавила она и улыбнулась, словно делясь секретом. Красивый – может быть, но молодым Кирату уже точно не стать. Значит, не он. Амат взвесила в руке трость. Оружие никудышное. Убежать – прыти не хватит, даже если бы нога не болела. Надо пробовать обороняться. Она подавила в себе панику, чтобы заговорить без дрожи в голосе.
– Как тебя зовут, деточка?
– Ибрис, – ответила та.
– Прекрасно. Слушай меня внимательно. Ступай к дверям – не черным, а парадным. Разыщи охранника. Скажи ему об этом человеке. И пожалуйся, что он хочет убить посетителя.
– Но…
– Не спорь, – отрезала Амат. – Ступай. Живо!
Многолетний опыт раздачи приказов сделал свое дело. Девушка убежала, а когда дверь закрылась, Амат подперла ее письменным столом. Хлипкая вышла преграда, подумала она с горечью и села сверху, надеясь, что ее вес на миг-другой отсрочит вторжение. Если стража подоспеет вовремя, убийцу схватят.
Или нет. Скорее всего, нет. Кто она здесь? Товар. С этим никто не поспорит. Амат стиснула трость в кулаках. К черту достоинство! Если Вилсин и Ошай хотят ее уничтожить, она будет драться до последнего.
Снаружи послышались голоса. Кто-то яростно спорил, среди них – Ибрис. Какой-то парень закричал.
Вдруг через окошко влетел факел, вертясь, словно от руки уличного жонглера. На глазах у Амат он прочертил в воздухе дугу, ударился об стену и отскочил обратно, прямо на бумаги. Пламя коснулось одной стопки, листы тут же вспыхнули.
Амат не помнила, как слезала со стола и звала на помощь. Она спохватилась уже у огня – топтала ногами пламя, подняв факел над головой, подальше от книг. Дым ел горло, сандалии почти не спасали от огня, но ее это не останавливало. Кто-то прорвался через дверь, преодолев ее заграждение почти без усилий.
– Песка! – прокричала Амат. – Принесите песка!
Кто-то из женщин окликнул ее тонким от испуга голосом, но Амат не расслышала слов. Тлеющие хлопья, кружа, как светляки, подожгли еще одну стопку бумаги. Амат попыталась сбить пламя. Один особенно крупный ошметок коснулся ее ноги, и на мучительно долгий миг ей показалось, что вспыхнула одежда.
Дверь распахнулась. Ибрис и рыжая с Запада – как ее звали? Менат? Митат? – ворвались в комнату с кастрюлями воды в руках.
– Нет! – крикнула Амат, обернувшись к ним и размахивая факелом. – Не воды! Песка! Несите песок!
Женщины замялись на месте, расплескивая воду. Ибрис повернула назад первой, бросив кастрюлю – хорошо, не на книги или стол. Рыжая плеснула в сторону пламени, окатила Амат с головы до ног и унеслась.
К тому времени как они вернулись вместе с тремя охранниками Ови Ниита и двумя караульными, пожар удалось погасить. Только пятно смолы на стене, куда угодил факел, продолжало гореть. Амат вручила еще пылающий факел караульным. Они допросили ее и Ибрис. Ови Ниит, вернувшись, бесновался на черной половине, как ненормальный, но, к счастью, Амат его гнев не коснулся.
Часы долгого труда пропали, и возможно, восполнить потерю не удастся. И что толку? То, что прежде казалось невозможным, теперь выглядело просто смешным, если бы она была еще в силах веселиться. Она прибралась, как могла, и осталась сидеть в полутьме. Из глаз неудержимо лились слезы, но она не обращала на них внимания. Надо было собраться с мыслями, а бороться со слезами было некогда.
Когда две-три ладони спустя дверь открылась, на пороге стоял Ови Ниит собственной персоной, выкатив глаза, насколько позволяли тяжелые веки, сжав губы в черту. Он шагнул в комнату, шаря взглядом по стенам. Амат наблюдала за ним, как за бешеным псом.
– Насколько плохо? – выдавил он.
– Нас отбросили назад, Ниит-тя, – ответила она. – Прилично, но… не более того. Можно выкарабкаться.
– Имя. Того, кто это подстроил. Кто крадет мои деньги и жжет мой дом? Я его порву. Он у меня в собственном дерьме захлебнется.
– Как пожелаете, Ниит-тя, – ответила Амат. – Только, если вам нужен ответ на этой неделе, можете меня резать хоть сейчас. Я все восстановлю, но не скоро.
Один удар сердца – и он бросился вперед. Его дыхание было тошнотворно-приторным. Даже в тусклом свете виднелись гнилые зубы.
– Он там! – взревел Ови Ниит ей в лицо. – Сидит и смеется! Ты хочешь, чтобы я ждал? Хочешь дать ему уйти? Имя, и сегодня же. До рассвета. Сейчас!
От того, что она это предвидела, легче не стало. Амат приняла позу извинения с такой дозой иронии, что и дурак бы разглядел. Бешеные глаза сузились. Она закатала рукав до локтя.
– Бери нож, – произнесла она, протягивая голую руку, – или дай время сделать дело как следует. После сегодняшнего мне уже все равно.
Он выхватил нож. Лезвие свистнуло в воздухе. Амат вздрогнула, но не так сильно, как ожидала. Острие ножа вдавилось ей в кожу, но не пронзило ее. Правда, было больно, и, начни она вырываться, рана бы точно осталась. После испытующего молчания Ниит хмыкнул. Не зловеще, как палач, а с каким-то иным оттенком. Потом нож исчез.
– Так иди и работай, – с ухмылкой сказал сутенер. За его прищуром Амат разглядела что-то похожее на уважение. Она уступчиво поклонилась. Ови Ниит вышел из комнаты, бросив дверь открытой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
