неё не существует. Ясно?
— Ясно.
— А ещё тебе надо научиться читать и писать.
— Я согласен, — радостно сказал Егорка, — сейчас начнём?
— Сейчас ты будешь спать, — ответил Глеб, — а начнём завтра.
Он свернул свиток и убрал его в сумку, в которой носил всякие принадлежности для письма. Потом задул лучину, лёг на лавку и вскоре захрапел. А Егорка долго ещё лежал, не смыкая глаз. Он представлял, как пять кораблей плывут по безбрежному океану и борются с непогодой. Правда, все корабли были похожи на лодку, на которой перевозили у их села путников на другой берег Оки. Разве что с парусами. И течение морское всё усиливается, усиливается, и вот уже корабли не слушаются опытных кормчих, устремляются вперёд и падают с края земли вслед за океанскими водами куда-то вниз. Последнее, что слышно, — это вопль героического то ли португальца, то ли испанца: "Врали всё древние эллины, у земли есть край!" И только крики чаек вслед.
Кто-то тронул его за плечо:
— Эй, вставай!
Егорка открыл глаза. Уже наступило утро, за окном занимался медленный серый рассвет.
— Пошли в поварню, а то без завтрака останемся.
В тот день он не мог дождаться, когда же настанет вечер и они сядут с Глебом за обучение грамоте. Егорка загодя настрогал толстый пучок лучины. А вечером, когда уже стемнело, Глеб появился в каморке с книгой. Усадил Егорку рядом с собой и спросил:
— Знаешь, что это такое?
— Знаю. Книга.
— Это, Егор, первая книга, напечатанная на Руси. Повествует она о деяниях святых апостолов. По ней ты и будешь учиться.
— А напечатанная — это как?
— Это значит, что её не писцы писали, а печатали на Печатном дворе. Видел у Ивана Трофимовича гербовую печать?
— Видел. На ней орёл двуглавый.
— Мастер вырезал печать, её намазывают краской и прикладывают к бумаге — получается оттиск. Так и с этой книгой. Сначала все буковки отливают из свинца, потом складывают из них слова, смазывают краской и прикладывают к ним лист бумаги. Вот так печатная книга и получается.
— Долго это всё, наверно.
— Сначала долго, пока буковки в слова не сложишь. А потом можно много книг напечатать, пока писец только одну перепишет.
— Глеб, покажи мне буквы.
— Вот, смотри. Видишь, большая буква? Она называется "покой". За ней поменьше — "есть". Читаем вместе — пе…
Егорка смотрел в книгу и не видел там никакого "покоя", ни "есть". Все буквы сливались перед глазами в один большой замысловатый узор. Он даже зевнул от разочарования, что ничего не понимает. Потом Глеб показывал другие буквы — твёрдо, глаголь, живете и остальные. Только Егорка мало что понял. Вот зачем, скажите, буквы такими похожими по начертанию придумывать? Поди ж разбери, где там ер, а где — ерь[63]? А есть ещё ять — тоже не сразу отличишь. Учение затянулось допоздна, но толку от него не было никакого. В конце концов Глеб взглянул на него озабоченно:
— Вижу, начинать надо не с книги. Завтра будешь по буковке азбуку учить. И писать сразу. А сейчас живо спать. Голова должна быть свежей каждый день, а для этого нужен крепкий сон.
На следующий день Глеб, вернувшись со службы, принёс покрытую воском дощечку и деревянную палочку, острую с одного конца и закруглённую с другого.
— Держи, Егор.
— Что это?
— Вощёная дощечка. Смотри.
Он провёл острым концом палочки по воску. На нём осталась прямая линия. Затем добавил к ней ещё две:
— Вот, видишь? Это буква "покой". А если неправильно напишешь, то переворачиваешь стилос и затираешь ошибку.
И он тупым концом стёр "покой" с дощечки.
— Как это называется? Стилос?
— Так древние эллины называли, а наше пращуры говорили — "писало".
— А эллины тоже на табличках писать учились?
— Не только учились, они и письма писали на них и сделки заключали.
— Так ведь воск тает. Да и зацепишь случайно табличкой за что-нибудь, и нет написанного.
— Они их хорошо хранили. А эллинские мудрецы записывали свои мысли на восковую табличку, поправляли, если видели ошибки, и только потом переписывали на пергамент. Бумаги эллины не знали.
Он щёлкнул Егорку по носу:
— Вопросов пока не задавать. Вот научишься читать, сам про всё узнаешь.
Глеб стал быстро рисовать на дощечке буквы:
— Смотри, вот это аз, это буки, веди, глаголь.
— Я же не успеваю запоминать! — взмолился Егорка.
Писарь щёлкнул его по макушке:
— Захочешь научиться — запомнишь!..
С этого дня они занимались каждый вечер. Вскоре для Егорки книги и рукописи уже не казались сборищем непонятных значков. Он научился разбирать написанное и напечатанное, и даже сам кое-что карябал на вощёной табличке. Глеб, видя, что его ученик уже умеет различать буквы, только сказал:
— Вот и умница. А дальше давай сам. А то мне недосуг, больно уж дел много.
Егорка и не возражал. Оказывается, это так приятно — самому узнавать что-то новое, да ещё от человека, который жил много лет назад. Ну и пусть, что лишь со страниц книги или из пергаментного свитка. Если человек посчитал нужным записать свои размышления, может, они того стоят?
Иван Трофимович, узнав, что Егорка учится читать, обрадовался и сразу же взялся проверять, насколько хорошо тот освоил грамоту. Правда, потом, разочаровавшись, дал ему подзатыльник и велел уделять обучению больше времени.
Егорка подлез было к Глебу с просьбой обучить его греческому и немецкому языку, но тот тоже дал ему подзатыльник и сказал:
— Брысь. Сначала одно дело закончи, потом за другое берись.
Он притащил откуда-то толстую книгу и сунул Егорке:
— На вот, почитай, откуда есть пошла русская земля. Как освоишь, спрошу. Потом будем дальше заниматься.
Егорка осторожно открыл ветхую книгу. С трудом складывая буквы в слова, прочёл: "По потопе трое сыновей Ноя разделили землю — Сим, Хам, Иафет. И достался восток Симу: Персия, Бактрия, даже и до Индии в долготу, а в ширину до Ринокорура, то есть от востока и до юга, и Сирия, и Мидия до реки Евфрат, Вавилон, Кордуна, ассирияне, Месопотамия, Аравия Старейшая, Елимаис, Инди, Аравия Сильная, Колия, Коммагена, вся Финикия[64]".
Он погрузился в книгу. Грамотой Егорка владел пока нетвёрдо, поэтому чтение занимало много времени. Окольничий, видя, что его помощник с утра до вечера сидит над книгой, никаких поручений ему не давал.
Через неделю Егорка перевернул последнюю страницу. С непривычки к чтению все эти древние Изяславы, Святополки и Всеволоды перемешались у него в голове. Как и дела их — злодейские и героические. Решив про себя, что потом, когда вся
