Компенсируя свой комплекс неполноценности, человек сражается с родственниками и друзьями, сотрудниками по работе и политическими оппонентами. Он всякий раз оказывается «наверху» (чего бы это ему ни стоило и чем бы это ни грозило). «Ведь нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим!» Он ходит по головам, но даже это не доставляет ему удовольствия. Периоды падений воспринимаются как тяжелейшая трагедия, а мгновения триумфа пугают, поскольку обещают оказаться недолговечными и требуют обороны по всем фронтам. Этот бессмысленный бег по кругу может продолжаться сколь угодно долго...
Адлер в своих книгах рассказывает о сотнях вариантов, как мы можем пытаться взять верх, доказать всем на свете их несостоятельность и ничтожность, а самому величественно выступить «во всем белом и с блестками». С другой стороны, есть множество обходных путей. Чтобы победить, отнюдь не обязательно вступать в бой с открытым забралом, можно вообще обойтись без каких-либо сражений. Достаточно просто упасть навзничь, закатить глаза, постонать чуть-чуть, и все тут же вокруг тебя забегают, замечутся, а ты лежи себе и думай: «Давайте, давайте! Бегайте, да пошустрее!» Чем не победа? Очень даже победа. А если еще заставить всех окружающих чувствовать себя виноватыми, то вообще можно считать, что власть тебе обеспечена на долгие годы. В крайнем случае, можно признать за собой поражение, а потом думать, как замечательно ты их наколол. Это тоже победа.
Как нетрудно заметить, всегда можно добиться желаемого результата: победить, оказаться «наверху» и насладится своим триумфом. Однако есть два немаловажных нюанса. Во-первых, это не моя победа, а победа моего комплекса неполноценности, абсолютно меня победившего. Во-вторых, совершенно неясно, что мне теперь с этой победой делать. К делу ее, что называется, не подошьешь, отношения с окружающими могут при такой тактике только разладиться, да и в душе вряд ли произойдет прибавка, разве что кошки здесь поселятся с большими и острыми коготками.
Да и с кем мы, собственно говоря, воюем? Получается, что сами с собой. В нас есть комплекс, он заставляет нас или страдать от собственной никчемности (что, заметим попутно, полная ерунда), или преодолевать бесконечные страхи (оказаться в последних рядах, не сохранить лица и т. п.). Не легче ли избавиться от этого злосчастного комплекса неполноценности, от этого «пережитка роста», освободиться и жить дальше? Конечно, легче! И Адлер предлагал рецепты. Если речь идет о ребенке, то родителям и окружающим надлежит заставить его почувствовать свою ценность. Если же речь идет о взрослом, то воспитывать в себе желание помогать другим людям, а не бороться с ними.
Сразу скажу, что эти советы, на мой взгляд, хорошие, и теория очень хорошая, хотя, конечно, свести все только к ней, как это сделал Адлер, было бы неправильно. Мы очень сложно устроены, и в одну схему — «верх-низ» — все наше поведение никак не вписывается, именно поэтому мы и рассматриваем вопрос отношений родителей и детей в настоящей книге так подробно и обстоятельно. Впрочем, сейчас мне бы хотелось сказать несколько слов о самом Адлере, о его личной истории. Это интересно...
Альфред был вторым из шести детей небогатого семейства, проживавшего на окраинах Вены. Понятно, что у родителей не было времени заниматься детьми, а тем более старшими. Сам Адлер говорил, что у него было «беспризорное детство на улицах Вены». Вместе с тем родители, по всей видимости, верили сыну и поддерживали его. С матерью у Альфреда была тесная эмоциональная связь, а отец поддержал мальчика, когда его выгнали из школы за неуспеваемость. Учитель математики сказал тогда Альфреду, что ему пора оставить учебу в гимназии и освоить профессию башмачника. Но отец не допустил этого, заставил Альфреда нагнать сверстников по математике и вернуться в школу.
И вот один странный факт. Адлер любил рассказывать историю, как он поборол свой детский страх перед кладбищем. Дорога в школу, по словам Адлера, пролегала через кладбище, и всякий раз, проходя через него в компании одноклассников, мальчик испытывал ни с чем не сравнимый ужас. «Однажды, — вспоминал потом Адлер, — я твердо решил положить конец этому смертельному ужасу и в качестве средства для этого выбрал „очерствение“. Я немного отстал от остальных ребят, положил свой ранец на землю у кладбищенской стены и пробежал через все кладбище раз с дюжину, пока не почувствовал, что овладел своим страхом. Мне кажется, что с тех пор я проходил эту дорогу уже без страха».
Спросите, что в этой истории странного? Выяснилось, что по дороге в школу у Альфреда не было никакого кладбища! Причем выяснил это сам Адлер и сам же очень этому обстоятельству удивился. Как такое может быть, понять, конечно, сложно, но сама по себе подобная аберрация памяти необычайно показательна! Видимо, Адлер так хотел выглядеть в своих глазах смелым человеком, который умеет побеждать, что его воображение сыграло с ним этот фокус. Не имея возможности конкурировать со своими родителями, Адлер придумал его, чтобы конкурировать хотя бы с самим собой, со своим страхом. Конкурировать и обязательно победить...
«Совершенствоваться — значит в чем-то превзойти самого себя», — написал как-то Альфред Адлер. И это классическая формула «совершенствования», которую предлагает нам иерархический инстинкт. Он словно бы говорит нам: победи своих родителей или, на худой конец, победи самого себя. И действительно, мы зачастую умудряемся бороться с самими собой, причем, может быть, с большим рвением, нежели с другими. Это происходит в тех случаях, когда родители или серьезно подавляли нас и подавили-таки, или были столь авторитетны, столь высоко забрались, что нам более ничего не оставалось, как отрабатывать свой иерархический инстинкт с самими собой.
Иными словами, как это ни покажется странным, наши родители не всегда являются единственным источником нашей неудовлетворенности; мы можем и сами натренировать себя соответствующим образом.
На вопрос: «Где же та был, когда делили мир?» — они всегда отвечают: «Я был болен».
Альфред Адлер
Глава вторая
ИСТОЧНИК ВНУТРЕННЕГО НАПРЯЖЕНИЯ
Хотя я уже высказал свое несогласие с интерпретациями, которые традиционно делает психоанализ, рассматривая отношения родителей и детей, но, как можно было заметить, не отрицал самого факта проблемы. Более того, общая схема отношений в семье, принятая в психоанализе, кажется мне соответствующей действительности; поэтому если мне и предстоит оспаривать данные этой уважаемой теории, то лишь в разрезе оценки и понимания вопроса.
Но вопрос есть, и он прост: есть папа и мама — они по одну сторону баррикад, а есть сын или дочь — и они по другую сторону тех же самых баррикад. Правда, имя этой баррикады (в рамках данной главы) — иерархический инстинкт, а вовсе не сексуальное влечение, хотя оно эпизодами и вплетается в общую ткань сражения. Обо всем этом мне и предстоит сейчас рассказать, поскольку данное противостояние и является источником нашего внутреннего, иногда даже не ощущаемого внутреннего напряжения.
Вечная неудовлетворенность Эдипа
Фрейд избрал для своей теории миф о царе Эдипе в качестве своеобразного доказательства главного постулата психоанализа: дети испытывают сексуальное влечение к родителю противоположного пола и ненавидят (даже желают смерти) родителю своего пола. Но, как мне представляется, подноготная древнего мифа имеет прямо противоположное значение. Попробуем в этом разобраться.
Когда фивский престол оказался пуст, Лаий, который имел на него полное право, отправился в Дельфы, чтобы узнать у бога-прорицателя, будет ли его воцарение на счастье Фивам. Бог ответил уклончиво: «Да, если не родишь себе наследника». Лаий испугался, но его молодая жена Иока-ста, желавшая ребенка, родила-таки от него мальчика. Испугавшись пророчества, Лаий велел отнести ребенка в ущелье Киферона, чтобы тот погиб. Но мальчик спасся, и его усыновила другая царственная чета — царь и царица Коринфа. Они-то и назвали его Эдипом, выдав себя за его истинных родителей.
Потом по новой родине Эдипа поползли упорные слухи, что он не сын своих родителей. Юноша отправился к тому же дельфийскому оракулу, чтобы узнать правду. На вопрос бог не ответил, но сказал: «Ты убьешь своего отца и женишься на своей матери». Конечно, благородный Эдип не мог допустить этого и не вернулся в Коринф. Разве мог он допустить, что станет отцеубийцей и мужем своей матери? Он отправился странствовать.
По дороге в Фивы Эдип попал в своеобразное ДТП. На него наехала повозка некоего богатого гражданина, который, кроме прочего, ударил юношу хлыстом. Эдип не снес оскорбления и ответил ударом на удар, и гражданин скончался. Если бы в свое время Лаий не совершил роковой ошибки — не удалил бы от себя сына, то этой трагедии не случилось бы. Ведь этим погибшим гражданином был не кто иной, как отец Эдипа — Лаий. Так Эдип, не ведая о том, стал отцеубийцей.
