Ганхумара прошептала что-то слишком тихо, чтобы Стирлинг мог расслышать ее слова, однако от него не укрылась настороженность, с какой наблюдала за своим племянником и женой Арториуса Моргана. Только тут до Стирлинга вдруг дошло, что Медройт с Ганхумарой почти ровесники. Взгляд, который бросил Медройт на юную королеву, отозвался у Стирлинга в мозгу тревожным звонком — столько было в этом взгляде тоски и безнадежной любви.
Запутанный и с каждой минутой продолжавшийся запутываться еще сильнее клубок политических интриг, в которые Стирлинга сунули, можно сказать, без всякой подготовки, усложнился еще на моток, когда до него дошли все возможные последствия этого несчастного романа. Племянник Морганы, потенциальный наследник какого-то там престола, по уши втюрился в юную красотку — жену Арториуса и тоже королеву… Да и ее ответный взгляд и прикосновение руки показались ему куда нежнее тех, которыми она удостаивала своего супруга. Катастрофа все разрасталась, а у Стирлинга не имелось ни малейшего представления о том, как выбраться из всего этого.
Они двинулись дальше на юг; теперь их отряд удвоился. Гододдинская конница держалась за Анцелотисом, стрэтклайдская — за принцем Клинохом. Моросивший всю ночь дождик сменился ливнем, от которого Стирлинга не защищали ни плащ, ни шлем. Ветер швырял заряды дождя поперек дороги, едва не сдувая всадников вместе с лошадьми. Стирлинг привык нести дежурство в любую погоду, но не верхом и тем более не после нелегкого боя — и уж ни разу ему не доводилось прежде выступать без надежды на центральное отопление и горячий чай — да хотя бы кофе — к вечеру.
На протяжении этого утомительного дня они миновали несколько поселений бриттов: по большей части обнесенных стенами деревень, маленьких горных крепостей и построенных еще римлянами укреплений для размещения вспомогательных войск. Сторожевые башни окружались деревянными частоколами и рвами с водой; их похожие на ящик наблюдательные площадки выступали над каменной стеной со всех четырех сторон. Отряд Арториуса посылал всадников в каждое укрепление, дабы известить тех о гибели королей и подготовить к новым испытаниям.
С обеих сторон дорогу окружали голые поля. Урожай уже был собран и хранился теперь в больших каменных амбарах, дававших хоть какую-то защиту от крыс и дождя.
Угу, буркнул Анцелотис, это просто чудо Господне, что нам удалось убрать урожай почти без потерь, ибо погода была хуже некуда, не по сезону сырая и холодная. Мужчины работали в поле при свете факелов, чередуясь с женщинами и детьми, стараясь обогнать дождь. Но часть пшеницы все-таки потеряли.
Господи, сообразил Стирлинг, от голода их отделяет всего один неурожайный год — и никакой помощи из-за океана, никаких воздушных мостов… Он слишком привык жить в мире, где избыток урожая в одной стране мог за считанные часы быть переправлен в другую, пострадавшую от засухи или наводнения. Еще одним сюрпризом стало для Стирлинга обилие христианских церквей — деревянных или каменных, в зависимости от размера города или деревни, в которых их построили. Это, в свою очередь, удивило Анцелотиса. Ты что, с опаской поинтересовался король скоттов, разве не христианин?
Да нет же, отозвался Стирлинг. Просто я не ожидал, что здесь их будет так много. Век-то какой еще…
Анцелотис фыркнул, и Стирлинг не понял, чего в этом звуке больше: гнева или презрения.
Может, я веду свой род и от друидических королей да мудрецов, Стирлинг из Кэр-Удей, но эти друиды уже два века как обращены в христианство. Не буду врать, таких, что живут по-старому, сейчас едва ли не больше, чем при римлянах, и все же мы стараемся в меру сил своих следовать учению Христа. Ну конечно, лукаво добавил он, Рим от нас не в восторге. Ересь — так они называют те вольности, что мы себе позволяем говорить насчет свободы воли и бессмертия души. Всего век прошел с тех пор, как они объявили нашего величайшего философа, Пелагия, еретиком.
Еретиком? Стирлинг даже зажмурился, представив себе возможные последствия такого обвинения. До сих пор он и не задумывался над тем, что может означать ересь в раннюю христианскую эпоху. Это изрядно огорчило его. Анцелотис тем временем продолжал возмущаться.
Нет, ты только представь себе: объявить человека еретиком всего за то, что он посмел спорить с этим жирным боровом Августином! С этой его проклятой доктриной предначертания, которая не оставляет человеку ни малейшей возможности не грешить! С какой, скажите, стати следовать Пути Истинному, ежели судьба и природа твоя определены заранее, если и грехи твои предначертаны Господом, а не твоей собственной волей? Тьфу! Анцелотис возмущенно сплюнул на обочину. Вот эти римские епископы и есть настоящие еретики. Любому дураку ясно, что человек должен обладать правом выбора: грешить ему или нет, а иначе само понятие греха и божественного возмездия оборачивается пустым надувательством. А впрочем, ну их, римлян, с их толкованиями. Уж скорее я сяду за стол с этими варварами, пиктами, ирландцами и саксами, какими бы они ни были язычниками и безбожниками, чем с этими святошами из Рима, что кличут нас еретиками всего за то, что мы следуем заветам Христа так, как он сам этого хотел.
Да, положение дел с религией на Британских островах в шестом веке явно было не менее взрывоопасным, чем в Северной Ирландии двадцать первого века. Страстность Анцелотиса неприятно напомнила Стирлингу Белфаст со спорами о том, какая версия христианства единственно истинна. Впрочем, по дороге Стирлинг заметил и другие святилища — и несколько из них были, несомненно, языческими. Чаще всего святилища располагались на опушке рощ, у колодцев или источников. В рощах виднелись женские фигуры — однако, чем они там занимаются, Стирлинг даже предположить боялся, а Анцелотис пояснять не стал.
И все это — и крепости, и деревни, и церкви, и языческие капища — окружалось голыми полями, ободранными садами и сырыми лугами, на которых паслись обросшие овцы и жилистые коровы. Пастухи, стригали и забойщики свиней отрывались от своей работы и, прикрыв глаза рукой от дождя, глазели на громыхавшую по дороге кавалькаду катафрактов.
Ближе к вечеру дорога, по которой они ехали, слилась с другим римским трактом, пересекавшим горы с севера на юг. Небольшая — но больше обычных пограничных — крепость охраняла пересечение двух горных долин, по дну которых линялыми серыми лентами вились каменные дороги. На фоне темнеющего неба зазубринами торчали деревянные башни; хвосты дыма тянулись вверх от костров и — так, во всяком случае, надеялся Стирлинг — от котельных водяного отопления. Одноярусный арочный акведук вел к крепости от ближайшего источника. Римляне явно сочли этот глухой горный перекресток достаточно важным в стратегическом отношении, чтобы потратить время, деньги и человеческие силы даже на строительство акведука для своих солдат. В тени крепостных стен примостилась маленькая деревушка, из которой до усталых всадников доносились соблазнительные запахи. Под оживленный собачий лай отряд прогрохотал по дороге к массивным деревянным воротам крепости.
Арториус дал объединенному отряду достаточно времени на то, чтобы поесть, расседлать и покормить коней и даже соснуть часа четыре. Последнее показалось Стирлингу даже большим блаженством, чем густая похлебка и горячий хлеб, которыми маленький гарнизон крепости потчевал своих августейших гостей. Стены здесь не были даже оштукатурены — только кладка из грубо отесанных камней. Отсутствие в супе картошки напомнило Стирлингу обо всем другом, без чего ему придется обходиться весь будущий год: никакой рыбы с картофелем (это уж точно), никакой картошки-фри, никакого кетчупа к этой картошке, никакого кофе, никакого чая… даже шоколадки дешевой — и то не будет. И не появится на Британских островах еще несколько веков.
Реалии шестого века с завидным постоянством шмякали Стирлинга по мозгам, заставляя его чувствовать себя одиноким, попавшим в западню. От родного дома его отделяло каких-нибудь пятьдесят миль по прямой — и примерно шестнадцать веков истории. Целых, блин, полторы с лишним тысячи лет…
Он подавил готовый вырваться стон и отправился на поиски сортира. Последний, как выяснилось, представлял собой отдельную комнату с желобом в каменном полу, над которым был сооружен дощатый настил с прорезанными в нем отверстиями. Судя по журчанию воды, с одного конца в желоб подавалась вода, смывавшая нечистоты в сточное отверстие на другом конце желоба — предположительно в большую выгребную яму. Оправившись, он миновал несколько кладовых с оружием, запасными лампадами, съестными припасами, кувшинами с маслом и — судя по запаху — вином и наконец вышел на свежий воздух. Отведенную под ночлег казарму он нашел исключительно по богатырскому храпу Арториуса. До предела измотанный дорогой и событиями минувшего дня, Стирлинг рухнул на тюфяк и уснул прежде, чем голова его коснулась подушки.
