американские земли!
— Да, побило наш фрегат. Но, надеюсь, через пару месяцев он в строй вернётся. Капитан Макаров прилагает все усилия, хочет, чтобы именно его корабль первым кругосветное плавание завершил. Уже решили, как и когда отправляетесь?
— Пока ещё нет, Василий Яковлевич…
— Может, мне компанию составите? Я в Новые Холмогоры собираюсь, к Повалишину, знать мне всё о его походе надобно… Так как?
— Я с превеликим удовольствием! Когда отплываем?
— Уже завтра. Святой Пётр туда отходит, очень, знаете ли, вовремя. А, кстати, первым в Петербург должен будет прибыть наш второй плотник — Анисимов. Если желаете передать письма в столицу, то лучше через него. Он, как только завершит обследование корпуса, самой быстрой почтой отправится в столицу с докладом о недостатках конструкции и материалов — ждут его там…
— Благодарю за совет, Василий Яковлевич, непременно им воспользуюсь!
— Куда дальше-то отправитесь, Алексей Григорьевич? Думали уже?
— Проедусь по американским землям, наместничеству, потом в Охотск и дальше через Сибирь. Интересно мне, что и как в наших землях!
— Молоды Вы ещё, Алексей Григорьевич! Хотя это скорее я — стар! Завидую Вам откровенно. Были силы и время — сам бы прокатился по матушке России, но годы и обязанности не пускают!
— А не устали Вы, Василий Яковлевич, от путешествий? Ведь такой путь проделали! Целый архипелаг посреди Великого океана открыли! — улыбался Акулинин.
— Молодой человек. Смеётесь над стариком? — адмирал, узнавший об общем успехе вверенной ему экспедиции, пребывал в крайне благодушном настроении, чем юноша беззастенчиво пользовался.
— Совсем нет, Василий Яковлевич! Воистину на карте мира теперь есть Ваше имя! Разве это не прекрасно?
— Ну, юноша — уважил старика! — Чичагов расцвёл как крупный красный мак, — Приятного вечера!
— Приятного вечера, господин адмирал! — и Алёша снова как заворожённый смотрел на бесконечное серое море.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Добрый Вам день, Ваше Преосвященство! — сидящий за столом человек, испуганно взмахнул тонкими нервными руками и неосторожно стряхнул с головы малиновую пиуску[8], открыв гладковыбритую тонзуру, — Не стоит так волноваться, Ваше Преосвященство. Я привёз Вам обещанное.
— Только это? — епископ нервно схватил приятно звякнувший мешочек и сунул его под сутану.
— Отнюдь, я здесь. Чтобы напомнить Вам об обязательствах, которые Вы приняли на себя. Вы нарушаете наши договорённости, Ваше Преосвященство! — гость бесцеремонно уселся в кресло в углу кабинета.
— Вы, что, хотите, чтобы я предал свою веру?! — глаза прелата округлились.
— Не кричите, Ваше Преподобия, да и про веру стоило бы вспоминать ещё до того, как Вы творили Ваши гнусности с певчими, ибо сказано: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость[9]». А уж с детьми такое творить… Если до Калиновских и Малаховских дойдёт история молодого Садовского, то они задумаются, кому это они доверяют своих детей. — гость говорил равнодушно и как-то даже отстранённо.
— Он же скоро будет совсем взрослым! — в голосе епископа мелькнули торжествующие нотки.
— Тем более будет доверия его словам, Ваше Преосвященство. К тому же мы нашли ещё двоих, которые готовы говорить — Яцек Меховский и Томаш Адамовский… — гость достал маленький серебряный ножичек и начал демонстративно чистить ногти.
— Вы смерти моей хотите! — длинные пальцы прелата сцепились вокруг его горла.
— Ваше Преосвященство, что Вы опять начали скулить? Мы уже достигли взаимопонимания, деньги Вы получаете, а я молчу о Ваших мерзостях. Молчу! И ничего никому никогда не дам рассказать, если, конечно, Вы будете вести себя правильно. Зачем Вы опять проповедовали против диссидентов?
— Попробовали бы Вы сказать хоть слово Каетану[10]! Я его боюсь! Он настолько яростен, что…
— Не понимаю Вас, Ваше Преосвященство. Вы же сами говорили о любви к пастве и необходимости успокоить страсти? А теперь? Где же Ваша вера? Она так легко уступает давлению со стороны какого-то Краковского епископа? Не понимаю… — гость посмотрел на него с явным презрением и покачал головой.
— Я верю! Верю, пусть я и допускаю ошибки, но всё же… Моя паства… Я не предам её! — епископ воздел руки к небу и скосил глаза к висевшему на стене распятию.
— Вам нужно помочь с Салтыком? — тон гостья стал деловым.
— Вы хотите… — епископ в ужасе поднёс трясущиеся руки к лицу.
— Успокойтесь, Ваше Преосвященство! Вы же знаете, что мы так не делаем. Просто можем чуть придержать его напор. Вам это требуется? — гость поставил ударение на слово Вам.
— Нет! Не надо! Я справлюсь! — хозяин кабинета порывисто вскочил.
— Хорошо. Верю. До новых встреч, Ваше Преосвященство. И перестаньте так волноваться — послушайте доброго совета! Я слово своё держу твёрдо. — человек приветливо улыбнулся и вышел.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— А вот это странно! — я изучал отчёты, полученные по линии церкви. Я всегда считал, что одной и даже двух спецслужб недостаточно для получения качественной информации, и уж тем более для контроля. Поэтому выстраивал несколько независимых цепочек донесения до меня све́дений о ситуации на местах.
Епископ Тамбовский Гермоген сообщал о тяжёлой обстановке в губернии — недовольство росло и в дворянской, и в крестьянской средах, да и купцы довольно быстро уезжали отсюда. Жалоб на самого губернатора было много, причём различного характера: и лихоимство, и самодурство, и чрезвычайная жестокость.
Но не только это ввергло меня в крайнюю задумчивость. Такой отчёт епископа не подтверждался местной губернской управой и, главное, отделением Тайной экспедиции. Захар рассовал своих людей по всей стране, и я рассчитывал, что это должно приносить результаты, но не такие. Внятных отчётов по купеческой и дворянской линиям также не было. Возможно, я не обратил бы внимания на этот факт, но вкупе с докладом Гермогена это наводило на странные мысли.
Пришлось попросить о помощи ещё и московского схимника отца Трифона. Монах имел репутацию святого человека, которого весьма уважали среди различных слоёв общества, причём он был очень умён, и совершенно верно понял мои мотивы, когда я поинтерсовался возможностью получать от него информацию о настроениях в обеих столицах.
Трифон постоянно сообщал мне о мыслях и желаниях различных слоёв населения Москвы и Петербурга. Наша переписка с ним проходила в полной тайне, и шла не через канцелярию, а через моего духовника. Здесь я вынужден был просить его несколько расширить сферу его внимания и уточнить, действительно ли Гермоген объективен. Как-то странно, что только епископ дал мне такую
