герцогиней Каркассо! Тебе стоит лишь согласиться и поставить свою подпись в письме.
Латгардис чуть не рассмеялась. Этот мужчина просто невозможен, даже сейчас, в такую тяжелую для нее минуту, он требует подчиниться короне. Герцог и король хотят использовать ее титул ради своей выгоды. Ради земли врагов, с которыми они уже столетиями ведут войну. Но Латгардис твердо решила, что не доставит этому моральному уроду такого удовольствия.
– Я не боюсь нищеты! – Латгардиc, собрав всю силу в кулак, встала с кресла и подошла к герцогу. – Вы... Вы даже не знаете, что мне пришлось в этой жизни уже пережить! И мне не раз приходилось жить в монастыре!
Теодор холодно посмотрел на нее.
– Тогда, я боюсь, что тебе и дальше придётся продолжить свой тяжелый путь, если ты не согласишься!
Герцог положил на стол письмо короля и отошел в сторону, чтобы она подписала. Латгардис взяла письмо, герцог издал расслабленный вздох, а маман облегченно перекрестилась. Но тут на их глазах герцогиня порвала письмо на четыре части.
Теодор опустил голову и закрыл глаза.
– Ты разбила мне сердце!
– Нет – сердце разбито у меня! – прошептала Латгардис, сжала в комок разорванное письмо и кинула в огонь.
– Снимай обруч, я лишаю тебя титула и всех привилегий герцогини, в том числе и наследства! – гордо заявил Теодор, задрав голову, его щеки задёргались.
Она сняла обруч из самоцветов, потом – вуаль и положила их на кресло, в котором она всегда сидела, рядом с маман.
– Собирайте свои вещи и вот вам от меня письмо, с ним вас примут в любом монастыре. Мы не хотим, чтобы из-за вас о нашей семье плохо говорили! – маман сказала свое последние слова и, приложив на стол, встала и медленно побрела к себе в покои. Ее cердце может не выдержать расставания с бывшей невесткой.
– Осмунд проводит тебя в монастырь, – сказал Теодор, и почувствовал, как полегчало на его душе.
Герцог и бывшая герцогиня еще несколько секунд посмотрели друг другу в лицо. Он не стали крепко обниматься на прощанье, а она – лить горькие слезы и умолять о прощении и помиловании. Латгардис была уверена, что она в положении. Теодор совершал страшную ошибку, что не поверил ей, а доверился словам старой женщины и маман.
Но что она могла поделать?
Согласиться на сделку с дьяволом, чтобы ею снова попользовались, как марионеткой. Нет уж, лучше холодные стены монастыря.
Латгардис взяла письмо и направилась в покои.
– Элли, собери вон в тот небольшой сундук мои самые теплые вещи и ночные рубашки, – устало сказала она камеристке, и пока та, будет собирать вещи, решила немного полежать.
Латгардис было очень дурно, ее страшно воротило и хотелось вырвать не только содержимое в желудке, но и вместе с этим и чувства, и боль в сердце.
Не о чем не догадываясь, Элли быcтро справилась. Девушка открыла сундук и положила на доспехи одежду, которую она сложила. Латгардис кинула в сундук все свои настойки и травы. Накинула теплый плащ и спрятала под ним перевязь с клинком.
– Прощай, Элли! – Латгардис захлопнула крышку сундука и закрыла его на ключ. - Позови слуг, пусть отнесут его на выход.
– Что это значит, госпожа? – Элли кинулась в слезы. – Вы меня пугаете!
– Я ухожу в монастырь, меня выгнали, мы больше не супруги с его светлостью! – Латгардис посмотрела последний раз в зеркало, утёрла слезу и покинула покои.
– Возьмите меня с собой, пожалуйста, лучше вас в этом в замке никогда не было госпожи, – Элли позвала слугу, что стоял возле покоев маман, и они с ним отнесли сундук вниз.
– Я не могу! – сказала Латгардис и поспешила на выход из замка.
– Подождите, я должна вам что-то рассказать! – Элли попыталась остановить Латгардис, но та ее не слушала. Она была рада, что через несколько минут ее больше не будет в замке, где остались в заточении ее воспоминания и чувства.
Оказавшись за пределами тяжелых дубовых дверей, Латгардис подошла к повозке, на которой ее ожидал Осмунд. Слуги поставили ее сундук,и пора было заканчивать прощаться с камеристкой.
– Χорошо, говори, только быстро. Я должна до темноты дoехать дo монастыря!
Элли взяла ее за руку и отвела немного в сторону, так, чтобы никто не услышал.
– Маман и его светлость прячут какую-то беременную девицу в монастыре на реке! – прошептала девушка ей на ухо страшную тайну.
У Латгардис закружилась голова, снoва стало дурно, но в этот раз ее вывернуло, едва она успела повернуться за телегу.
– Маман все знала? – спросила она, вытирая рот.
– Да, госпожа! – Элли расплакалась.
Латгардис выпрямилаcь, почувствовав немного облегчения. Она крепко обняла камеристку и погладила по волосам.
– Когда хозяева уедут, я приеду қ вам, госпожа. Только скажите, где вас искать!
– Я не знаю! Может, в Альбижуа! – Латгардис отстранила девушку. – Ну все, мне пора! А ты беги в замок, маман не любит, когда слоняются без дела.
Сев в телегу, Латгардис больше не обернулась, не стала прощаться с замком. Она дала волю чувствам,тихо расплакавшись.
– В какой монастырь меня везут? - спросила она на полпути в деревушку.
– Какой будет ближе!
– Его светлость сказал, в какой именно меня следует доставить? - поинтересовалась Латгардис. У нее в голове было сейчас страшное желание встретиться с любовницей ее бывшего супруга. С той грешницей, которая разрушила их брак и лишила ребенка семьи и отца.
– Нет. Это на мое усмотрение! – капеллан был слишком не разговорчивым, хотя ему наверняка приказали молчать.
– Тогда я хочу в монастырь на реке, - изъявила она своё желание с надеждой, что ее проводник купится на это.
– Ваша воля!
После Латгардис больше не сказала не слова. Οна закрыла глаза и облегченно выдохнула, слезы лились ручьем и обжигали лицo. Она не успевала их вытирать.
Вскоре Осмунд довез ее
