— Да ерунда это все. Если бы губернатор Эспаньолы хотел, то он просто повесил бы этих негодяев, — заметил секретарь.
— Не так-то это просто.
— Конечно! А как же Васко Бальбоа, открывший Южное море[13]? Ведь обезглавили его по совершенно нелепому подозрению. И кто? Бездарный Педрариас, который таким образом избавился от соперника в борьбе за кресло губернатора колонии Санта-Мария. А сам Христофор Колумб из своего третьего путешествия за океан вернулся в Испанию в цепях.
— Наверное, — задумчиво проговорил де Ларесо. — А в Веласкеса словно демон вселился. Одного за другим он арестовывал или высылал на родину своих бывших соратников, казнил индейцев десятками. Да как! Сам император Нерон мог бы позавидовать. Жег на кострах. Рубил головы, даже распять хотел, но местный священник, отец ди Джакомо, отговорил его помещать нехристей на крест. Дошла очередь и до Кортеса. Ему предъявили несколько обвинений, от растраты и хищения собственности короны до насилия над индейскими мальчиками и сношений с дьяволом, и посадили в тюрьму.
— Из-за такой ерунды? Не смешите меня, дон де Ларесо, — расхохотался секретарь и стал еще больше похож на хорька, забравшегося в курятник.
— Конечно, дело не в этом, — кивнул бухгалтер. — Население Кубы быстро росло за счет переселенцев. На острове возникли первые города, среди них — Сантьяго, резиденция губернатора. Испанцы, привлеченные обещаниями земли, рабов и золотых рудников, сотнями прибывали сюда и подобно саранче набрасывались на богатства страны. Но алчных авантюристов было так много, а жадность их была столь велика, что удовлетворить всех стало затруднительно. Это вело к обидам и недовольству. Многие считали, что их обошли при дележе поместий и награбленного, что земли и чины раздавались несправедливо. К таким недовольным и примкнул Кортес. Они решили подать жалобу на Веласкеса властям на Эспаньоле, а осуществить эту миссию поручили дону Эрнану. Одним из его ближайших сподвижников в этом деле был дон де Вилья. Это один из немногих людей, с которыми Кортес был по-настоящему дружен.
— Это он пару лет назад отправился на Юкатан и там пропал?
— Даже до столицы дошли эти слухи?
— После учиненных им в Венеции безобразий мы внимательно следили за его судьбой.
— Да, он самый. Среди моряков ходят упорные слухи, что он не погиб. Это один из крючков, на который можно ловить рыбку в нашей мутной воде. Но об этом потом. А пока вернемся к Кортесу. Ему предстояло нелегкое путешествие, тайком на лодке надо было пересечь широкий морской рукав, разделявший Эспаньолу и Кубу. Но Кортесу так и не пришлось совершить эту поездку. О заговоре донесли губернатору, дона Эрнана арестовали и посадили в темницу, но ему удалось высвободиться из цепей, сломать оконную решетку и спуститься со второго этажа на улицу. Затем он быстро достиг ближайшей церкви, где был уже вне опасности.
— Но нельзя же там сидеть все время!
— Кортес не выдержал и трех дней. Как-то утром он просто взял и вышел за храмовые ворота. Хуан Эскудеро, верный пес Веласкеса, набросился на Кортеса и скрутил ему руки. Подоспели еще несколько молодцов из личной охраны губернатора. Нашего идальго снова посадили под замок, а потом быстро, чтоб он снова не сбежал, переправили на каравеллу, уходящую на Эспаньолу, дав капитану письмо для губернатора, где Веласкес описывал все ужасы мнимого заговора. Но матросы не тюремщики. Не желая попадать на Эспаньолу на таких условиях, Эрнан снова освободился от оков, спустился в ялик, привязанный к корме, и поплыл обратно в Сантьяго. Подводные течения и ветер стали сносить его в открытое море, но он и тут не растерялся, прыгнул за борт, добрался до берега вплавь и явился ко мне в тине и водорослях. Пачкая ковер, этот герой валялся в ногах, умолял пойти к губернатору, заклинал всеми христианскими святыми проявить человеколюбие.
— Вы и человеколюбие — понятия довольно далекие, — снова усмехнулся секретарь де Дуэро.
— Признаюсь, мной руководили другие мотивы, — покаянно склонил голову дон Амадоро. — Но не будем об этом. Видит бог, слово сеньора де Ларесо что-то значит на этом свете. По моей настоятельной просьбе Веласкес разрешил Кортесу прийти к нему в гасиенду и оправдаться. Они говорили четыре часа и в итоге помирились. Не удивлюсь, если Веласкес искренне простил Кортеса. В некоторых вопросах эти прожженные конкистадоры и убийцы добры и сентиментальны, как дети. К тому же Веласкес понимает, что такого человека, как Кортес, полезнее иметь в друзьях, чем во врагах. И у дона Эрнана не было особых причин быть злопамятным — эка невидаль, несколько дней в тюрьме. В Испании он сиживал там регулярно и куда дольше. Наверное, в знак примирения он вскоре получил от Веласкеса отличное поместье неподалеку от Сантьяго, прибыльные рудники и очень выгодную должность секретаря губернатора острова. Могу прозакладывать голову, такое расположение можно завоевать только совместным участием в темных делах. Поговаривают, что они выписывали из казны деньги на оплату работы испанских переселенцев, а сами привозили индейцев с островов и заставляли их трудиться, ничего не платя. Их даже не кормили, а мертвых вывозили на лодках и скидывали прямо за рифами, акулам на прокорм. На почве этих темных дел они стали так близки, что Веласкес предложил бывшему недругу жениться на своей сестре, даме достаточно непривлекательной, да к тому же старше Кортеса лет на восемь. Тот согласился. На радостях Веласкес назначил его мэром Сантьяго. За несколько лет Эрнан сколотил целое состояние. Да, он умеет превращать пот и кровь индейцев в золото.
— А чего же вы хотите от него сейчас, сеньор де Ларесо?
— Чего я хочу? Я хочу, чтобы этот человек использовал свои алхимические способности не на этом острове, а на Юкатане, где сырья для производства золота побольше. Слушайте…
Закатное солнце лениво освещало паруса, вяло колышущиеся при легком бризе, палубу, отполированную голыми пятками, и очищенные от водорослей, заново просмоленные борта. Дверь кормовой надстройки открылась, из нее, позевывая, вышел здоровенный детина в домотканых штанах, рубахе белого ситца и сапогах тончайшей выделки.
Потянувшись и сладко зевнув, он окинул взглядом горизонт.
— Тишь, гладь да божья благодать.
— Шторм бы ночью не грянул. — За его спиной вырос высокий худощавый мужчина, до горла завернутый в плащ, неуловимо меняющий цвет. — Тогда уж будет тебе благодать.
— Да ладно тебе, Тимоха. От таких мыслей захвораешь.
— Не захвораю. Капитана не видел?
— Не видал. Может, на носу?
— Пойду проверю.
