иррадиацией в правое подреберье. И сейчас её лечащий врач Виктор Витальевич Киселёв решал вопрос, лечить её в терапии или направлять в хирургию на удаление желчного пузыря.
В пятницу с утра в ожидании завотделением в ординаторской мы гоняли чаи, а Киселёв листал потрёпанный временем журнал «Крокодил».
— А вот ещё анекдот, — говорил Герман Гуляев, держа в руках полупустой стакан. — Пришел к врачу мужик с жалобой на ушиб от падения с лестницы. Врач прописал мазь и велел втирать в это место. Вскоре приходит другой мужик с жалобой на ушиб от падения с лестницы, которую кто-то намазал мазью.
Народ заржал, особенно зрелищно это получалось у Ларисы, чьи крупные груди подпрыгивали в такт её всхлипываниям.
— А у меня тоже есть анекдот про врачей. Вернее, анекдоты, я их много знаю, — сказал я, дав народу отдышаться.
— Ну-ка, расскажи, — донеслось со всех сторон.
— Диалог врача с пациентом: «Курите?» «Астма». «Пьете?» «Давление». «Секс?» «Увы, возраст…» «Жареное?» «Желудок». «Что ж вы за человек, даже запретить нечего!»
И, после небольшой паузы, не давай собравшимся отсмеяться, травлю следующий, такой же короткий:
— Пациент спрашивает: «А правда, что от наркоза отнимаются несколько лет жизни и передаются врачу?» Врач отвечает: «Надо же… 150 лет работаю, а первый раз об этом слышу!»
Снова ржач, ну а я выдаю финальный:
— Получив рецепт, больной обращается к врачу: «Доктор, ну почему у всех врачей такой непонятный почерк? Вот что вы мне тут понаписали?» «Облитерирующий эндартериит, пароксизмальная тахикардия, дисциркуляторная энцефалопатия». «Мля, да вы и говорите, как пишете!»
Тут под смех врачей и начальство подоспело, пришлось идти на летучку, после которой опять же всей толпой отправились на планёрку у главврача. Затем обход. Снова куча заданий, но всё же получается выкроить время на реализацию своего замысла.
Оказавшись в женском отделении, я кладу перед дежурной сестрой плитку шоколада «Цирк» с изображёнными на обёртке зайцем-дрессировщиком и львом на тумбе — вторую такую же плитку, как и обещал, чуть раньше занёс сестричке в реанимационное.
— Розочка, это вам, чтобы жизнь казалась слаще.
— Спасибо, Арсений Ильич! С чего это вдруг?
Тем не менее она тут же прячет шоколадку в ящик стола.
— Просто у меня сегодня хорошее настроение, — говорю я, и в подтверждение своих слов улыбаюсь во весь рот.
Из четырёх кроватей по-прежнему заняты две.
— Здравствуйте, Арсений Ильич, — оживляется та, что читает «Убийство в доме викария» Агаты Кристи.
Кукушкина просто чуть поворачивает голову в мою сторону, поздоровавшись одними сухими, потрескавшимися губами. Из вены под пластырем торчит игла, резиновая трубка тянется к закреплённому на штативе стеклянному пузырьку, перевёрнутому горлышком вниз, в пробку которого вставлена ещё одна игла. Инфузионная терапия, когда при хроническом холецистите человеку не дают ни есть, ни пить, а все необходимые вещества вводят внутривенно. Судя по количеству раствора, хватит его ещё минут на двадцать точно.
— Здравствуйте, товарищи женщины! — бодро приветствую я их. — Как настроение?
— Ничего, держимся, — откликается любительница детективов и косится на соседку. — Хотя вон Таня так себе… Страдает, бедная.
— Вот я к ней как раз и пришёл… Татьяна, как самочувствие?
— А где мой доктор Виктор Витальевич? — слабо спрашивает она.
— Попозже будет. Мне нужно пропальпировать ваш живот, если вы, конечно, не против.
— Про… чего?
— Прощупать.
— А-а-а… Ну щупайте, от меня не убудет. Только вот здесь сильно не давите, болит.
Она откидывает одеяло и показывает пальцем на то место, куда сильно давить не рекомендовалось. Как раз там, где и находится желчный. Собственно, мне этот участок её живота и нужен, поэтому для отвлечения внимания я пальпирую зону вокруг, а затем прикладываю ладонь в том месте, где находится желчный. Диагностика не нужна, но я всё равно, словно на экране телевизора, принимающего сигнал с помехами, вижу тёмное пятно овальной формы. Такой же, какой был и на рентгеновских снимках, сделанных в разных проекциях.
Светящиеся «паутинки» пронизывают плоть больной и вот уже опутывают камень, который теперь и сам чуть светится под воздействием моей жизненной энергии.
— Какое-то тепло чувствую, — вдруг тихо и даже немного испуганно сообщает Кукушкина.
— Вот и замечательно, — так же тихо отвечаю я, стараясь не терять концентрации. — А пока больше ни слова, не отвлекайте меня.
Сначала камень раскалывается пополам (мне даже показалось, будто я слышу характерный треск), а затем меньшая из половинок превращается в песок буквально на глазах. Сколько на неё уходит — две, три минуты? Следом то же самое происходит и со второй половинкой камня. «Паутинки» гаснут, бесследно исчезая.
Фу-ух, кажется, всё… Я открываю глаза, чувствуя лёгкое головокружение, непроизвольно кидая взгляд на мешочек с капельницей. Раствора в нём оставалось совсем немного. Да-а, хорошо, что успел до прихода Розы.
В этот момент открывается дверь и в палату входит дежурная сестра с бутыльком раствора в руке.
— Что-то вы долго, Арсений Ильич.
— В нашем деле спешка не нужна, одна ошибка может стоить человеку жизни. Ну, не буду вам мешать, Розочка.
Я поднялся, чуть покачнулся, и направился к выходу, стараясь сохранять равновесие, а не походить на поддатого. Впору обзаводиться тайным отдельным кабинетом, чтобы никто не мешал проведению процедур, куда даже лежачих можно будет доставлять на той же каталке. Только вот кто мне его выделит, на каких основаниях? Видимо, так и придётся действовать партизанскими методами.
Час с небольшим спустя после моего визита к больной меня подловил Киселёв.
— Коренев, а чего это ты с Кукушкиной делал?
— Пальпировал, Виктор Витальевич. Я же интерн, должен опыта набираться, вот и проявляю активность. Виноват, конечно, что разрешения у вас не спросил, но, с другой стороны, ничего криминального я вроде бы не сделал.
— А вот Кукушкина уверяет, что пока ты её пальпировал, она чувствовала тепло в районе желчного. А потом ей
