Навстречу двигалась дежурная по общежитию — седая женщина, страдающая одышкой.
— Что случилось, Щербаков? Весь зеленый какой-то. Аль заболели?
— Пройдет, тетя Катя…
Щербаков почти бегом направился в свою комнату.
Сердце колотилось, как после хорошего кросса. Щелкнул выключатель. Взгляд Щербакова остановился на двух чемоданах в углу комнаты.
«Знала, куда нести, — с ненавистью подумал он и приподнял их. — Открыть? Надо открыть!»
Щербаков выставил чемоданы на середину комнаты, не решаясь на последний шаг. То, что он собирался делать, унижало его в собственных глазах.
В общежитии было тихо. На столе равнодушно тикал будильник. С фотографии на Щербакова смотрела Аня. Глаза — насмешливые, вызывающие — будто говорили:
«А вот не откроешь. Жилка тонка».
— Смеешься, стерва! — Щербаков яростно схватил фотографию и разорвал ее на мелкие куски, потом с такой силой поддал чемодан ногой, что он перевернулся и ударился об угол кровати. Замки чемодана сорвались, крышка отлетела.
Шкуры, шкуры, шкуры…
Щербаков, тяжело дыша, сел на кровать. Что же теперь делать? Что делать? «Тяжело будет — приходи», — вспомнились слова Еремина. «Пойду», — решил Щербаков и поднялся, взглянул на часы. Начало третьего. Поздно. Однако оставаться один в комнате он уже не мог. Запихав шкуры под кровать, он потушил свет, вышел и закрыл дверь.
Улицы были пустынны. Щербаков, прижавшись к ограде скверика, закурил и зашагал в порт. Под ногами блестел асфальт. В аллеях монотонно шумел дождь. Тополя, подстриженные весной, разрослись густой буйной зеленью. Листья, громадные, сочные, словно лакированные, встряхивались и сбрасывали тяжелые капли, как грузчики сбрасывают с плеча тяжелую ношу. Беспокойный свет фонарей трепетал на тополях. Причудливые тени падали на тротуар. Гасли последние огни в домах, а он все шел, с каждым шагом удаляясь от своей комнаты, где лежали ненавистные ему чемоданы.
Щербаков вышел на портовую площадь. Машины с зелеными глазками. Пассажиры.
Порты — воздушные, речные и морские, — как и железнодорожные вокзалы, живут своей жизнью. Здесь спешат, торопятся, ругаются, смеются, плачут, целуются, жуют на ходу, спят на чемоданах… Одни уезжают, другие приезжают. «Я-то к дочке еду, а куда эти прут?» — вспомнил Щербаков слова старика, кое-как выбравшегося из вокзальной толчеи, и невольно улыбнулся. Сегодня в порту была такая же толчея, как и вчера и позавчера…
Щербаков почувствовал усталость. Ему казалось, что он вернулся из дальней поездки и ждет пересадки на новый поезд. «Что ж, пора пересаживаться», — подумал он и, потолкавшись среди пассажиров, опять вышел на площадь и повернул к грузовому причалу.
В проходной тускло горела лампочка.
— Эй, кто тут есть?
Из боковой комнаты вышла вахтерша.
— Где ты был? С двенадцати звоню в общежитие, не могу дозвониться.
— Что случилось?
— Диспетчер приказал разыскать тебя. Звоните, говорит, пока кто-нибудь не поднимет трубку. Вот и звонила.
— Что же все-таки случилось?
— Вот бестолковый. Я же объясняю тебе — кран простаивает. Звонил твой сменщик. Говорит, прихворнул, не может работать.
— Так сразу и сказали бы. Я побежал!
— А штаны-то, штаны узкие зачем надел? — кричала вахтерша вдогонку.
Но Щербаков уже был далеко. По винтовой лестнице он поднялся в кабину портального крана, включил свет под металлическим абажуром и сообщил диспетчеру по селектору, что приступает к работе.
— Хорошо, что пришел, — хрипло пробасил микрофон и объяснил, что надо делать.
— Ясно, — ответил Щербаков.
— Счастливо…
Щербаков откинулся на спинку сиденья. Какое блаженство! Он почувствовал необычайное облегчение. Все заботы, невзгоды остались где-то там, за стенами этой уютной кабины с приборами, кнопками, привычными запахами.
В черных циферблатах качались белые стрелки, приглушенно шумел электромотор. Щербаков взглянул на палубу корабля. В свете прожекторов на груде ящиков стоял человек и, задрав голову, махал рукой: давай, мол, начинай. «Успевай только», — подумал Щербаков и включил стрелу.
Забрезжил рассвет. На небе еще носились тучи. Восток был чист. Алела заря. Над бухтой курился туман. Перед стрелой стремительно пролетела чайка.
Щербаков бросил взгляд на грузовой причал справа. Груды ящиков с рыбными консервами. Трюм корабля зиял черной пустотой. Слева — самоходная баржа, нагруженная продуктами. Колбасные изделия, крупа, консервированные фрукты. Скоро баржа отчалит и возьмет курс на острова.
Люди, которые придут в магазины за покупками, никогда не узнают, что продукты грузил июльской ночью Олег Щербаков. Он бежал от себя, от пустоты, вдруг захлестнувшей его, а пришел вот сюда, в спокойный мир труда. Неважно, что покупатели не узнают о нем. Важно, что он знает, что нужен людям. Мысль сама по себе простая, но когда в нее вдумаешься, начинаешь понимать ее глубокий смысл. Ради этого стоило жить.
Было девять часов утра. Позавтракав в столовой, Щербаков направился на почту, купил бумагу, конверт и, устроившись в углу, размашисто вывел: «Полковнику госбезопасности А. В. Еремину».
Два дня подряд шел дождь. Потом прояснилось.
В среду утром, поднимаясь к себе в кабинет, Еремин подумал: «Кажется, и наше дело проясняется наконец». Серая папка, уже успевшая значительно увеличиться в объеме, лежала на столе. Еремин, прежде чем просмотреть последние протоколы допроса (их вел Суровягин), взглянул на листок настольного календаря: нет ли там какихлибо записей для памяти? День оказался свободным — никуда не надо ехать. Можно заняться каланщиками. Еремин открыл серую папку и начал читать протокол очной ставки Горцева с Рутковской.
Горцев показывал, что шкуры получал от Рутковской. Называл дату, место сделки. Рутковская все отрицала. стояла на своем: десять шкурок — и баста — купила у пропившегося моряка. А где Горцев прибарахлился — она не знает и знать не хочет.
Еремин потянулся к телефону, чтобы вызвать Горцева на допрос, когда вошел Суровягин. Он принес почту.
— Сверху ответ на наш запрос из Сибирска о Холостове, сказал он, складывая письма перед полковником.
— А ну-ка, что там о нем пишут?..
Вот что говорилось в письме.
«Холостов А. Ф., 1929 г. рождения, инженер-электрик по образованию, работал в лаборатории профессора Ковалева С. С. Показал себя талантливым инженером, хотя и с несколько авантюристическим складом характера.
Лаборатория занималась моделированием кибернетических машин. Последняя такая машина, созданная коллективом ученых и инженеров, — „черная акула“ (Чак) погибла под водой во время испытаний. Сборочными работами в лаборатории руководил Холостов А. Ф.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
