и Малыша привезем, ничего, родители не будут против. Только сейчас иди с ними, пожалуйста.
У Ленки плохие глаза.
Так мы попрощались и пошли.
Кнопка не разговаривает с Ленкой.
Кнопка давно не разговаривает с Ленкой, просто никто не подходил и не спрашивал.
С Кротом никто.
Солдат сказал – не говорите совсем.
Взорванный мост похож сбоку на слоеный пирог – серый, серый, коричневый, железный, гнутый, асфальтовый.
• •
Теперь медленно, говорит солдат. Он свою смешную голову кепкой прикрыл, черной.
Идем так: Солдат, я, Пресный, Блютуз, Кнопка с Кротом, Ленка, только медленно. Еле ноги переставляет, а под ногами камень, бетонное крошево, пучки ар-ма-туры, рыжей, ржавой.
Рж.
Рж.
Что такое, не могу вспомнить.
Рыж, рж, ржд.
Да, РЖД – надписи проносились, когда в Город, в интернат нас везли. Были надписи на станции, над серыми лавочками. Интересно, проезжали мы этот мост?
Нет, не могли.
Он не же-лез-но-дорожный, он просто дорожный, чтобы по нему ходить таким нам.
А когда у меня будет дискотека?
Когда у меня будет дискотека?
Вдруг доносится сзади крик Ленки, и все останавливаются.
Солдат передо мной поворачивается, делает жест ладонью – мол, сделай шаг в сторону, я не могу – совсем на краю стою, и если шагну, голова закружится еще больше. И так кажется, что из-под ног камешки и белая каменная крупа, из которой сделан мост, летит вниз, в темную почти невидимую воду.
Вода поблескивает.
– Когда у меня будет дискотека? – орет Ленка.
Вода поблескивает.
– Гошик, отодвинься на полсантиметра. Мне надо к ней.
– Я не могу, – показываю глазами на ноги.
– Пожалуйста. Ты не упадешь, обещаю. Давай руку.
Он протягивает ладонь, но я-то знаю, что хочет сделать – уйти назад, к спятившей Ленке, и тогда мне придется первым идти, а я не смогу.
– Ты должен слушаться. По-другому не выйдет, мы не пройдем дальше, пока она верещит. Я должен успокоить.
– Блютуз к ней идет, его зовут Блютуз, – выдыхаю, а мерзкие капли проступают в глазах, теряются в темноте, – скажи ему, чтобы успокоил. Не ходи сам.
– Блютуз не сможет.
Он думает, что я боюсь свалиться в воду, но мне только страшно идти.
Даю ему руку.
Тогда он разворачивает меня назад, чтобы не смотрел на воду, – так и вправду получается легче, зато вижу глупую морду Пресного, что тоже не больно что-то делает, а стоит, по-дурацки приоткрыв рот. Но почему-то даже его не так противно видеть.
Невдалеке стоит Ленка в белой футболке, покрытой бусинками, в обтягивающих джинсовых шортах, хотя Ник сказал надеть удобное, спортивное. На физру, например, в джинсах не пускают, потому что не спортивное, не тянется, стесняет движения.
А она пошла.
Она дурочка.
Она как Пресный.
Или как Степашка, только у того всегда было, а у Ленки началось.
Стоит в балетках, поднимается на цыпочки, а Солдат хочет пройти мимо – мне и всего-то шажок в сторону остается сделать, и уже не так страшно, потому что нет под ногами камня и воды, они отдалились, спрятались.
И даже нет рж, ржд, ржавчина несколько метров назад была, а сейчас – ровный асфальт, без дыр, без сколов.
Ленка смеется, поднимает руки – кажется, она включила какую-то музыку на телефоне, но не слышно, звук сносит ветер.
Да, ветер.
Почему-то никто не сказал, что на мосту будет ветер.
И тогда Солдат забывает о тишине, кричит ей – все, хватит, перестань, выключи! – но Ленка смеется и вдруг делает неловкое случайное движение руками. Не вижу всего, а только движение. Вообще-то мне плохо видно было, и когда потом Солдат спросил, что видел, то я честно ответил, что почти ничего.
Итак, ничего.
Ленка взмахивает руками – точно шла по бордюру, ради прикола шла, конечно, просто пыталась держать равновесие.
А потом пропадает.
Рука Солдата делается мокрой. Держать ее неприятно, но отпускать нельзя.
Музыка Ленки тоже смолкает, остается только ветер.
– Это что же, – бестолково спрашивает Пресный, – это она упала, что ли?
– Поворачивайся, если можешь, – просит меня Солдат, – не плачь.
Те, что сзади, наверняка заревели, особенно Кнопка с Кротом. Они же подружки были, вечно в столовке вместе садились, а потом, когда Ленка с Ником по углам зажиматься стали – рассорились, разъехались, а в их пустую комнату, насквозь пропахшую всяким девчачьим барахлом, заселился Крот, да еще крысу из подвала притащил. А Ленка с Ником поселилась, вот так.
И глупая мысль, с кем он теперь жить будет, раз Ленки нет?
Я не злой мальчик, а просто так.
Мне никто никогда не говорил, что я злой мальчик.
• •
А у Крота и сейчас с собой крыса, только тсс.
Нельзя было брать животных, и Малыша.
Нельзя, чтобы Солдат узнал, иначе он скинет крысу в реку.
• •
А я не упаду?
Я не упаду?
Не упадешь.
Тут за руки держаться нельзя, опасно. Пойдем, как шли. Медленно. Наступай только туда, куда я наступал, ну, как в военном кино, понял? Когда минное поле.
Говорит – и сам в лице меняется, потом трясет головой, будто что-то отгоняет. Какую-то мысль.
Мы идем, и я не падаю.
• •
Вторым сдается Крот.
То есть не сдается, а просто слышу громкий шепот Пресного – стоп, стоп. Это мы договорились так, что не будем орать, если вдруг что, а передадим по цепочке.
Вот и я послушно шепчу:
– Стой, пожалуйста.
И сразу Солдат останавливается, медленно поворачивается:
– Ну что? Страшно опять?
– Не, это не… не я. Это там.
Мотаю головой, и стыдно, что он мог подумать, что это я. Лучше бы не останавливался, не просил. Но Пресный уже встал, так что киваю на него.
– Что там? – Солдат спрашивает Пресного.
– Да Крот там, что-то случилось. Не вижу. Он встал и стоит. Он же теперь замыкает, потому что Ленка…
– Да, я видел, – резко говорит Солдат, осматривается, – Гошик, Рыжик, тебе придется к нему сходить.
– Мне? Почему?
– Мы почти пришли, мне нужно впереди быть. Да и тут слишком узко, чтобы я смог мимо тебя протиснуться. Вправду опасно. Посмотришь? Если он не ранен, скажи, что нам осталось метров сто пройти, вообще фигня. Скажи, что у меня уже под ногами никакой воды нет.
– Но она…
Я знаю, блин, что есть.
Он на секунду повышает голос, хочется закрыться, закрыть лицо руками.
– Но ты ему скажешь. Понял?
– Да.
И он мне в спину говорит – извини, но делаю вид, что не слышу. Может, это было не извини, все еще звучит со дна Сухоны музыка Ленки.
Как я объясню, шепчет Солдат, но я все еще делаю вид. Потому что шел вторым, безопасно и долго шел, а теперь нужно идти, идти к Кнопке и Кроту, с которым что-то случилось, а мы на самом деле не так уж далеко от берега, так почему именно сейчас? Он старше меня.
И с ним нельзя разговаривать, как же я забыл!..
Или уже можно? Ник, кажется, велел. Не помню точно.
Но уже прошел мимо Пресного, мимо Блютуза – он смог даже немного подвинуться, поэтому я очень удобно взялся за погнутые перила, обошел.
– Не держись, – говорит Блютуз, – качаются.
– Хрен с ними.
– Не держись, говорю, свалишься и сдохнешь. Как Ленка.
Не хочу так, но перила не отпускаю, разве что стараюсь не наваливаться.
Дальше на довольно широкой площадке между двумя провалами сидит на корточках Крот, а его сзади за плечи Кнопка обнимает.
А я к чему? Говорю то, что не велели:
– Ну, вы это… идемте, что ли.
– Он не пойдет, – говорит Кнопка.
– Как это – не пойдет? Солдат сказал… он сказал, что мы почти пришли. Что там уже и воды нет.
– Ты же видишь, что она есть, – устало улыбается Кнопка, продолжая успокаивать Крота, – он уронил очки.
– Куда – туда?
Она кивает, а Крот не шевелится.
– Так поведи его.
Крот бормочет – нельзя, нельзя. Но Солдат велел мне сделать так, чтобы они пошли, потому что с кем мы придем иначе на тот берег? Нельзя никого оставлять на мосту. Поэтому подхожу ближе, убираю руки Кнопки. Она меня выше и сильнее, но поддается. Ее руки
