— Я этого очень хочу — хочу быть его женой! — парировала Кэрол. Говорить это, конечно, не следовало, но слова Чарли причинили ей боль, и она ответила на его колкость ответным ударом. — Чего ты от меня хочешь, Чарли? — спросила она тихо. — Чтобы я вернулась к тебе и мы начали все с того самого места, на котором все закончилось? Но заметишь ли ты, что я вернулась? Ведь мы с тобой жили не как муж и жена, а как два клерка, у которых был общий дом и общий факс. Боже мой, неужели ты не понимаешь, что это был не брак, а сплошная видимость? Неужели ты не догадываешься, как одиноко и тоскливо мне было рядом с тобой?!
В ее голосе прозвучала такая боль, что Чарли оцепенел. Нет, он не видел, не знал, не догадывался. Даже не чувствовал.
— Но почему ты никогда ничего не говорила мне раньше? — попытался защититься он. — Почему ты не поговорила со мной, вместо того чтобы начать трахаться с Саймоном? Откуда мне было знать, что происходит у тебя в голове, если ты даже ни разу не намекнула, что тебе плохо со мной?
Кэрол громко всхлипнула, и Чарли вдруг заметил, что по его лицу тоже текут слезы.
— Я не знаю, — честно призналась Кэрол. — Возможно, я сама ничего не понимала, а потом… потом было уже поздно. Должно быть, мы оба были слишком заняты, слишком много времени проводили друг без друга и поэтому не заметили, как наше чувство умерло. Сейчас я вспоминаю себя прежнюю и ужасаюсь. Я была… ну просто как машина, как робот, как компьютер. И только иногда — очень редко — я была твоей женой.
— А теперь? — спросил Чарли. Он вовсе не собирался доставлять себе лишнюю боль — ему действительно нужно было знать, знать наверняка. — С ним… с ним ты… счастливее?
— Да, — твердо ответила Кэрол. — С ним все по-другому. Мы каждый вечер ужинаем вместе, а если нам приходится расставаться, то он звонит мне по три-четыре раза в день и интересуется, что я делаю, о чем думаю. Пойми, Чарли, он ухаживает за мной, ухаживает по-настоящему; я и не подозревала, что это так много для меня значит. Он никогда никуда не уезжает без меня или, наоборот, сам едет со мной, если даже мне нужно слетать в Брюссель, Париж или в Рим всего лишь на один день.
Она могла не продолжать. Чарли понял, что Саймон был бесконечно внимательнее к ней, чем он.
— Но послушай, — сказал он самым несчастным голосом. — Ведь это просто нечестно! Вы с ним работаете в одной фирме, к тому же он — совладелец вашего юридического бюро. А я… я даже в Париж летал только раз в жизни. Ты же знаешь, куда мне приходилось мотаться — то в Гонконг, то в Сингапур, то в Токио…
Это действительно было так, но это была еще не вся правда, и они оба прекрасно это знали. Они позволили своему чувству истрепаться, износиться и исчезнуть, сами этого просто не заметили и спохватились, когда ничего уже нельзя было поправить.
— Дело не только в твоих командировках, Чарли, ты же сам понимаешь… Все, все у нас пошло наперекосяк. Мы перестали разговаривать друг с другом, у нас не хватало времени даже на то, чтобы заниматься любовью, — то я работала допоздна, то ты возвращался из своего Гонконга выжатый как лимон… Ведь это так, Чарли, согласись!
И это тоже было правдой, и в гораздо большей степени, чем Чарли готов был признать, а ее ссылка на их уснувшую сексуальность даже заставила его скрипнуть зубами. Разговор с Кэрол уже был ему не в радость, он был близок к тому, чтобы швырнуть свой радиотелефон об стену.
— Я так понимаю, этот мешок с трухой занимается с тобой любовью каждую ночь? — процедил он сквозь зубы. — Передай ему мои поздравления.
А может, у него протез, ты не интересовалась? Если да, то я сделаю себе такой же.
— Чарли! Послушай…
— Нет, это ты послушай!.. — Чарли резко сел на диване, готовый не только к отпору, но и к нападению. — Ты завела себе роман на стороне, даже не сказав мне, что тебя что-то не устраивает. В один прекрасный день ты просто нашла себе другого, не потрудившись даже сообщить мне об отставке. Ты не дала мне ни малейшей возможности что-то исправить, а теперь звонишь и рассказываешь, какой он милый, какой благородный и как вы с ним поженитесь этим летом! Не обманывай себя, Кэрол:
Тебе тридцать девять, а ему — шестьдесят один…
Я даю вам год, от силы два; потом твой душка Саймон тебя вышвырнет. Или, наоборот, ты наконец прозреешь…
— Спасибо за то, что ты такого высокого обо мне мнения, — резко оборвала его Кэрол, и Чарли понял, что она не на шутку разозлилась. — Спасибо за доверие и за все сердечные пожелания. Я знала, что ты не умеешь вести себя как мужчина, но Саймон настоял, чтобы я тебе позвонила. Он считал, что так будет правильно, хотя я его и предупреждала, что ты начнешь исходить дерьмом. Похоже, я была права!
Она вела себя как настоящая стерва и сама знала это, но остановиться не могла. Кэрол не выносила, когда Чарли начинал разговаривать с ней таким жалким, умоляющим голосом. «Голос побитой собаки» — так она это называла, И то, что Чарли действительно было больно, нисколько его не извиняло.
Правда, иногда Кэрол начинало казаться, что Чарли никогда не оправится и что это она во всем виновата, однако даже такие мысли не могли вызвать в ней ни малейшего желания вернуться к нему. Кэрол хотела выйти замуж за Саймона, и она знала, что добьется своего во что бы то ни стало.
Чарли, во всяком случае, не имел к этому ее желанию никакого отношения и не мог повлиять на него.
— Тогда почему ты не попросила Саймона позвонить мне? — злобно выкрикнул Чарли. — Так было бы проще для всех нас. Никакого дерьма с моей стороны, никаких разговоров о том, какой он замечательный, с твоей… Все счастливы и все довольны…
Он снова плакал — Кэрол отчетливо слышала это, — но она была не готова к тишине, которая вдруг установилась на линии. Когда Чарли снова заговорил, у него был потухший голос смертельно уставшего человека, который только что потерпел сокрушительное поражение.
— Не могу поверить, что ты выходишь замуж в июне. В июне нас должны окончательно развести.
— Мне очень жаль, Чарли, — негромко ответила Кэрол. — Но я так хочу.
Чарли снова замолчал. Он думал о Кэрол, вспоминал, как сильно он любил ее, жалел об упущенных возможностях. Теперь Кэрол принадлежала Саймону; все, что когда-то связывало ее с Чарли, она отбросила в сторону, закопала глубоко в землю и забыла про это. Во всяком случае, старалась не вспоминать. А Чарли никак не мог в это поверить.
— Прости меня, малыш… — сказал он наконец, и невыразимая горькая нежность его слов отдалась в сердце Кэрол острой болью. Нежность Чарли была гораздо более сильным оружием, чем его гнев, но Кэрол не стала говорить ему об этом. — Наверное, я должен пожелать тебе счастья… Так вот, я желаю его тебе. Честно.
