Ответ на вопрос Адамовича о личности этого автора последовал не сразу. Набоков представил ожидаемую биографию в своей любимой манере. Под известным всем псевдонимом Сирин он послал в «Последние новости» 12 сентября 1939 года рассказ под названием «Василий Шивков». К известному литературному критику по имени Набоков после вечера, на котором он читал свои произведения, обращается незнакомец. Его зовут Василий Шивков, он поэт и просит критически взглянуть на его новые творения. Они договариваются о встрече. Покровительственно-небрежно критик формулирует свое суждение: стихи совершенно никудышные. Но Шивков ничуть не расстроен. Он вынимает из кармана другую тетрадь. Это его «настоящие» стихи. Первую тетрадку он дал ему просто для пробы, чтобы проверить его. Второе собрание оказывается в глазах сначала столь скептически настроенного критика отличным, похвалы Набокова звучат как парафраз рецензии Адамовича[216].
Адамович был не единственной жертвой любви Набокова к зашифрованным высказываниям, на которую указывал и Никита Струве в качестве аргумента, подтверждающего его тезис об авторстве «Романа с кокаином». Так, Набоков-Сирин уже в начале двадцатых годов опубликовал в Берлине перевод первого акта трагедии «Путники» английской писательницы Вивиан Кэлмбруд. По крайней мере, так говорилось в кратком вступительном замечании, так это было воспринято и критикой. Но на самом деле эта англичанка абсолютная фикция, ее имя является легко раскрываемой анаграммой имени ее создателя. Роману «Приглашение на казнь» предпослана цитата из «Discours sur les Ombres» Делаланда. Несколько десятилетий спустя Набоков признался, что и цитата и имя писателя являются его собственной выдумкой[217].
Любовный роман на Босфоре
Таким образом, Набоков был не только Сирином, но и Шивковым, и Кэлмбрудом и Делаландом. Но был ли он также и Агеевым? Свидетели-современники оспаривают это, в том числе и Василий Яновский[218]. Летописец русского Монпарнаса, которому исполнилось уже восемьдесят пять лет, тоже сказал свое слово в 1985 году. Яновский дал решающую подсказку: следует разыскать Лидию Червинскую, так как она единственная пятьдесят лет назад встречалась с Леви (Агеевым). Лидия Червинская считалась человеком эксцентричным и ненадежным. Яновский рассказал, что она по поручению друзей из числа русских эмигрантов, которые сражались против немецких оккупантов в рядах французского Сопротивления, должна была участвовать в операции по спасению еврейских детей. Из-за ее неосторожности операция эта провалилась, и после войны участники движения Сопротивления хотели даже организовать судебный процесс над ней[219].
Одному французскому журналисту удалось разыскать Лидию Червинскую в пансионате для престарелых под Парижем[220]. Ей к этому времени уже исполнилось семьдесят восемь лет, она была крепкой, но память временами ее подводила. Агеева она вспомнила сразу: «Красивый мальчик, il était un beau garçon!». По ее словам, он был высоким и стройным с каштаново-коричневыми волосами. Лидии Червинской он понравился с первого взгляда, и она стала его любовницей. Она подтвердила, что Агеев это псевдоним, и что его настоящее имя Марк Леви. Леви был русским евреем — и советским агентом.
Вот ее история. В 1935 году она — ей тогда было двадцать восемь лет — получила от своих друзей по русскому Монпарнасу поручение разыскать автора «Романа с кокаином» в Стамбуле, откуда была прислана рукопись книги. Лидия каждое лето посещала в Стамбуле своих родителей, которые нашли там прибежище после Гражданской войны в России и смогли обосноваться вполне благополучно. Когда Лидия Червинская отыскала указанный адрес в одном из кривых переулков Галаты, старой еврейской части города, ее охватил ужас: она стояла перед домом для умалишенных. Марк Леви страдал галлюцинациями и руки его постоянно дрожали. Лидия вызволила его из этого заведения и благодаря влиянию своего отца устроила в русской книжной лавке.
Марк Леви alias Агеев поведал ей свою историю. Как уроженец Москвы он окончил в родном городе гимназию. Его руки дрожат с тех пор, как во время Гражданской войны он застрелил офицера Красной Армии. После бегства он устроился у своих родственников в Берлине. Работал в скорняжной мастерской, продержался в столице круглым счетом десять лет. Тогда же начал принимать кокаин, хотя и не часто. В 1933 году на пароходе переправился в Стамбул. Он понял, что для него как для еврея в Германии нет будущего. Из Стамбула он послал рукопись «Романа с кокаином» в Париж.
В конце лета поездом «Восточный экспресс» Лидия Червинская покинула столицу на Босфоре. Вскоре после возвращения в Париж, как она вспоминала полстолетия спустя, она получила от Леви почту из Стамбула. В конверте лежал его заграничный паспорт. В приложенном письме Леви просил продлить документ. Речь шла о паспорте какой-то южноамериканской страны. Как видим, до сих пор сведения Лидии Червинской совпадают с тем, что говорил Яновский. Позже отец написал ей из Стамбула, что Леви вернулся в Советский Союз.
Фантом роковой женщины?
Но сведения о южноамериканском паспорте и интригующее указание на то, что Леви был советским агентом, который какое-то время жил в психоневрологической больнице в Турции, были восприняты как совершенно не относящиеся к делу и делающие всю историю Червинской неправдоподобной. Никита Струве шестью восклицательными знаками подчеркнул в своей статье неправдоподобность Червинской.
«Издатель романа В. Яновский вспоминает лишь о каком-то южноамериканском (!) паспорте Агеева, присланном из Константинополя в Париж для продления (!!) и затерянном Л. Червинской (!!!)»[221].
До описания Червинской действительно не было никаких подтверждений того, что Леви, он же Агеев, написал свой «Роман с кокаином» в Берлине. Выходит, что у Леви не было контактов с другими русскими писателями? Или же он был всего лишь фантомом, выдуманным Лидией Червинской, единственной свидетельницей его существования? Возможно даже, что она придумала эту историю вместе с Набоковым, как гласила новая версия. Набоков с начала тридцатых годов поддерживал регулярные контакты с парижскими литературными кружками. Следовательно, он и Лидия Червинская могли там познакомиться.
В «русском Париже» восприняли рассказы Червинской о ее встрече с Леви со скепсисом[222]. Так, редакция «Последних новостей» отказалась в середине тридцатых годов печатать ее историю о Леви alias Агееве. Полстолетия спустя Лидия Червинская не смогла больше ничего сделать для прояснения этого вопроса. Вскоре после встречи с французским журналистом состояние ее здоровья ухудшилось. В 1988 году она в возрасте восьмидесяти двух лет умерла в госпитале под Парижем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
