— Ох, дьявол! — с ужасом сказал Владислав. — Вот теперь и у меня такое ощущение, что мы бросаем их на произвол судьбы…
— Вот видишь…
— Нет, все равно ощущение глупое. Ну, что мы можем сделать?.. Послушай, Казик, а у них что же, связь между городами и странами совсем прервана? Хотя да, радио они пользоваться под землей не могут… Ну, а телефон, телеграф, другие какие-нибудь средства связи у них были? Спроси Инни!
— Инни не все знает, — сказал Казимир, окончив переписку с Инни. — То есть у него образование было вообще не бог знает какое, по-видимому, а с тех пор, как он стал глеганни, он застыл на прежнем уровне и ничем окружающим не интересуется. В общем что-то вроде телефона, даже видеотелефона у них было, насчет телеграфа я не понял, или он меня не понял. Но под землей ничего этого нет.
— Это правители нарочно так устроили, — уверенно сказал Владислав.
— Возможно. Так или иначе, они мало что знают теперь о своей планете, даже о своем государстве. Этот город — столица, как мы и думали; под ним были древние подземные ходы и жилища; подземный город спешно расширили и перевели туда тех, кого удалось вовремя изолировать от инфекции. Ну, и тех, кто уже переболел. Потом сюда прибыли жители ближних городов, прошли карантин, дезинфекцию…
— Неужели они не пытались узнать, что творится в других местах? Я просто не понимаю, как же так…
— А черт их знает как действительно! — сердито сказал Казимир и снова начал переписываться с Инни. — Ну, может, ученые не так виноваты, как ты думаешь. Инни говорит, что в горах за большой рекой живут какие-то люди, возможно, даже из этой страны. Но они никого к себе не пускают — очевидно, тоже боятся глегов. Убивают каждого, кто проникнет на их территорию. Группа ученых из столицы выкрала скафандры и отправилась туда, в горы. Многие из них там погибли, другие вынуждены были вернуться. А тут их… ну, превратили в глеганни. Больше никто не решался на такие дела… — Казимир вздохнул и начал медленно перелистывать книгу.
— А они за семь лет так и не научились бороться с этими своими глегами? — помолчав, спросил Владислав.
— Выходит, что нет. Та группа микробиологов, которая создала глегов, сразу вышла из строя, как я тебе говорил. А к тому же работы эти не только не финансируются правительством, но, по сути, и запрещены. Для виду что-то делается в этом направлении, но крайне мало. Это и в книге написано, и Инни подтвердил, что правители не хотят трогать глегов… — Казимир провел рукой по глазам, будто смахивая невидимую паутину.
— А что я говорил? — сказал Владислав. — Тут действительно не поймешь, против кого раньше бороться: против глегов или против правителей.
— Черт знает что, — тихо проговорил Казимир после долгого молчания. — Ведь как-никак эти самые правители… Они тоже люди… Ну, как все, правда? Самим-то им каково в темноте, под землей? Семь лет, а?
— Что ты о них вдруг забеспокоился? — Владислав усмехнулся. — Они уж наверняка устроились получше, чем все другие. И света и простора у них побольше, это уж точно…
— Больше или меньше, а не на воле, без солнца и воздуха… И все-таки сидят там и других держат.
— Значит, боятся своего народа больше, чем жизни в подземелье. Думали, что в темноте легче задушить все живые силы… Да, пожалуй, наши собеседники правы: без помощи им плохо придется. Надо скорей возвращаться.
Казимир молчал и смотрел куда-то в сторону.
— Владек, тебе долго готовиться к старту? — спросил он потом.
— Нет, могу вылетать хоть завтра. Только расчеты надо сделать Карел не успел…
— Нам ведь нечего теперь задерживаться… Надо бы поскорей, сказал Казимир, поднимаясь. — Ну, я пойду к Виктору.
— Ты не расстраивайся чересчур, — посоветовал Владислав. Смотри, ты даже в лице переменился… — Он вдруг запнулся. — А ты здоров, Казик?
Казимир ответил не сразу.
— Боюсь, что… Все равно мне надо идти к Виктору.
— Я тебя провожу, — Владислав встал и двинулся к нему.
Казимир вскочил, отбежал к двери. Он был бледен, глаза его казались почти черными от расширившихся зрачков.
— Не подходи! — крикнул он. — Ты с ума сошел! Все на тебе держится!
— Ладно, я пойду следом. Иди.
Они шли по коридору, и Владислав видел, что походка друга становится все более неуверенной и шаткой. Немного не дойдя до медицинского отсека, Казимир пошатнулся и оперся о стенку. Он сейчас же обернулся к Владиславу.
— Не смей! Не подходи! — закричал он. — Я сам доберусь! Иди назад! Ты заразишься! Назад!
Владислав видел, что он не открывает глаз и судорожно цепляется за стенку. Белая марлевая повязка трепетала от крика и втягивалась в рот, мешая говорить.
— Я не подойду, успокойся, — сказал Владислав. — Но стань лицом к стене, если ты уж так боишься за меня. Я пробегу и вызову Виктора, чтоб он тебя довел.
— Виктору еще тяжелее, — уже спокойней сказал Казимир и, болезненно морщась, открыл глаза. — Уходи. Пойми, что тебе нельзя болеть.
— Ты, кстати, преувеличиваешь. Почему так уж нельзя? Вот рассчитаю орбиту, стартуем — и можно будет перевести ракету целиком на автоматическое управление. Это Виктору нельзя, а не мне.
— Виктор все равно болен, — пробормотал Казимир и с усилием пошел, цепляясь за стенку. — Ах, черт, все двигается и расплывается. Слушай, я правильно иду?
— Правильно. Да ты держись стенки.
— Мне все кажется, что я прохожу сквозь стену. Или она сквозь меня.
— Поворачивай направо. Тут уж близко.
Казимир долго топтался у поворота, крича: «Не подходи!» Наконец, сделав отчаянное усилие, шагнул вправо. Дверь медицинского отсека приоткрылась. Виктор поглядел на Казимира, молча подошел к нему, обнял. Владислав поразился, как страшно изменилось лицо Виктора за эти два-три дня: синевато-бледное, осунувшееся, с глубоко запавшими усталыми глазами, оно уже не казалось юношеским и светлым. Виктор заметил Владислава и вздохнул.
— Тебе не надо было сюда идти, — тихо сказал он. — Но раз уж пришел, подожди. Я сейчас вернусь.
Виктор вскоре вернулся, закрыл за собой дверь медицинского отсека и прислонился к ней спиной. Он тоже надел марлевую маску.
— Надо поскорее стартовать, — без всяких предисловий сказал он.
— Завтра. Раньше не успею сделать расчеты.
— Ладно… Если почувствуешь себя плохо, немедленно иди ко мне. И забирай этого… Инни.
— Мне нельзя болеть. Кто же рассчитает орбиту?
— Если начнется болезнь, ты уже не сможешь докончить расчеты. Не будешь видеть.
— И что же тогда?
— Подождем до завтра… Завтра, я думаю, Таланов уже сможет это сделать… если ему приказать…
В голосе Виктора звучала горечь. Владислав похолодел и стиснул зубы. «Таланов… герой космоса… я его портрет еще в школе повесил над своим столом. Таланов — глеганни…»
— А ты? — спросил он с трудом.
— Я… ну что ж, я постараюсь продержаться, пока… Видишь ли, нам с тобой придется подготовить анабиоз… для всех, кроме тебя, если ты будешь здоров, и меня. Иначе нам не справиться, они погибнут.
— Тебе тоже надо… анабиоз… — с трудом проговорил Владислав.
— Одному тебе будет слишком тяжело… с этим Инни. Правда, можно научить его разговаривать и понимать, хотя без Казимира это будет труднее.
— Я справлюсь один, не беспокойся.
— А если ты заболеешь после старта?
Владиславу стало страшно. Он представил себе, как останется один с молчаливым, ко всему на свете равнодушным существом из другого мира. Как заболеет и сначала будет мучиться, хорошо зная, что его ждет, а потом станет таким же равнодушным, полумертвым и беззащитным… И никого рядом, кроме такого же ходячего мертвеца… на долгие месяцы… И все будешь понимать, все видеть… «Нет, я не выдержу! Лучше умереть!.. Да, но умереть нельзя, тебе нельзя. Ты должен раньше вывести ракету на орбиту. По крайней мере. А потом…»
— Ты же все равно болен, — сквозь зубы сказал он, с отчаянием глядя на Виктора.
— У меня более легкая форма. Может быть, и последствия будут не такими… как у других. И потом я врач, Владек. Я должен держаться.
Он поднял голову. Владислав поглядел в его серые, ясные, смертельно усталые глаза — и замолчал. Судорога перехватила ему горло.
— Я все сделаю, как ты сказал, Виктор, — проговорил он наконец. Мы с тобой вместе все сделаем… — Он помолчал и добавил: — Если нам доведется еще летать, я бы хотел всегда отправляться в космос с тобой.
— Спасибо, Владек, — тихо ответил Виктор. — Мы еще полетаем, правда?
Они стояли и глядели друг на друга. Марлевые маски почти целиком скрывали их лица; одни глаза жили на этом белом мертвенном фоне. Глаза видели и понимали все.
Владимир Фалеев
Женщина в зеленом дождевике
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.
