Интересно, а с какого бока здесь Чертово кладбище?
Дед Мороз
Дело оказалось не таким уж простым. Записи… Они скорее мешали, чем помогали. Да, в старом блокноте нашелся список всех фигурантов, засветившихся в деле Никишина, как раз между рецептом торта «Графские развалины» и номером телефона какой-то Ирочки, в скобочках возле имени имелась приписка – портниха. Но список не давал ровным счетом ничего. Прошло двадцать лет, за это время люди способны сменить не только место работы, но и место жительства, и фамилию, а то и вообще – переселиться на кладбище. А справки так просто не наведешь, тот, кто следит за ним, сразу поймет, отчего старика Морозова вдруг заинтересовала судьба какой-то Ольги Заславской, или Егора Синицына, или еще чья-то. Глухое дело.
Единственная полезная вещь – рисунок пропавшего ножа. Общий вид, где видны и плавный изгиб лезвия, и выемки в рукояти – «под пальцы», и более подробный, и отдельной картинкой – надпись. Только баба Шура ошиблась: не Амадей, а Асмодей, «Asmodeus», и не человек это, а демон. Дед Мороз сам понял это совершенно случайно: читал литературку о сатане, о клубах всяческих, ну, чтобы в курсе быть, раньше ведь с подобной пакостью ему сталкиваться не приходилось. Там, в какой-то из книжек, он и наткнулся на это имя: Asmodeus, или Асмодей, Король Крыс, Повелитель Миражей. Вот тебе и старая песня на новый лад! Если еще и сатанисты с этим неуловимым Королем крыс связаны, тогда… Что будет тогда, Морозов не додумал, и заниматься этим домысливанием не хотел.
А тут еще единственный доступный свидетель тех давних событий исчез, никто особо не удивился и не расстроился, на следующий же день в управлении появилась новая уборщица, неопрятная старуха с кривыми пальцами и морщинистой кожей. Старуху звали баба Валя, и о судьбе своей предшественницы она ничего не знала.
Ночь выдалась на редкость тихой, в такие ночи хорошо думается. О звездах, о своей судьбе, о прожитой жизни, о событиях двадцатилетней давности… Рабочий день давным-давно закончился, народ разбежался по домам. А ему, ну куда ему идти? В пустую квартиру, где его никто не ждет?
Ночью в голове мысли выстраиваются ровными рядами, послушно, как солдаты на плацу, они не стремятся сгинуть, сбежать, отвлечься, увести в сторону. Николай Никишин, по мнению бабы Шуры, был невиновен. Его «утопили» показания свидетельницы, видевшей, как парень вошел в дом с девочкой, у которой были связаны руки. Баба Шура считала, что Топтыгина Маргарита Семеновна врала или не договаривала о чем-то. Попробовала слегка нажать на наблюдательную мамашу и в результате угодила за решетку. Найти бы эту Маргариту Семеновну, глядишь, она и разговорилась бы, как-никак, двадцать лет прошло, нет, уже больше, чем двадцать. А еще лучше – дочку ее найти, Топтыгину Лию Семеновну. Девочка-то на сегодняшний день совсем взрослой стала, и не может такого быть, чтобы мамочка ничего ей о той истории не рассказывала. Женщины вообще поговорить любят, а тут – такие события! Мамой интересоваться опасно, а вот девочкой… Тем более, возраст такой… Почти молодежный. На крайний случай, если кто-либо интерес проявит, Лия Семеновна будет проходить по делу сатанистов …
Лия
Дома без Локи было пусто и одиноко, даже Рафинад, и тот отказался со мной общаться – забрался на подоконник и следил свысока за тем, как мечутся по земле длинные тени деревьев. Позвонить? Но куда, он же номера не оставил и вообще, наверное, не доехал еще. До Москвы далеко, и…
Вместо того, чтобы страдать, я позвонила домой, поболтала с Лариской. Она пригласила меня в гости, но, памятуя о присутствии в квартире Славика, встречаться с которым у меня не было ни малейшего желания, я отказалась. В другой раз.
Интересно, а Локи, когда доедет, позвонит или нет? Он обещал.
Локи
Он хотел позвонить, но сначала Лия не брала трубку, наверное, была на работе, а потом как-то сразу навалились дела – Гера таскал его по каким-то конторам, втолковывал что-то про какие-то бумаги, возмущался, настаивал, указывал, требовал, пока Локи, в конце концов, не сделал все так, чтобы этот полуирландец-полушотландец заткнулся.
А потом дружеская встреча плавно переросла в дружескую попойку, и стало уж совсем не до звонков…
Маска Любви. Год 1926.
Она была красива. Так красива, что при одном взгляде на это совершенное лицо перехватывало дыхание, просто потому, что невозможно было себе представить, что пошлый, грязный воздух из его легких смешивается с тем, который вдыхает Она. Что поделать, совершенству тоже приходилось дышать и есть, и еще многое другое делать…
Алексей смахнул капельки пота со лба. Всякий раз, когда Она проходила мимо, совсем рядом, только руку протяни, и коснешься, с ним творилось Это. У него даже слов не хватало, чтобы это описать. Ну, во рту пересыхало, как после трехдневной пьянки. Ну, в голове становилось пусто и гулко, аккурат как в колхозном клубе под утро, когда все, кто мог, по домам разбрелись, а кто не мог, под лавками заснули. Ну, сердце останавливается, как мотор на молотилке у Кузьмича. Так разве ж это все? А как описать то неуловимое, чудесное состояние, когда ты чувствуешь собственную душу? Вот она, родная, такая чистая, как первый ноябрьский снежок, легкая и ласковая. Нет слов, чтобы описать, что с Лехой происходит, когда Она проходит мимо! Он даже мысленно остерегался называть ее по имени, только так – Она, и непременно с большой буквы: так душа требовала.
– Что, – Мартын ткнул зазевавшегося друга под ребро, – опять проняло?
Лешка попробовал было пробурчать нечто невнятное, чтобы Мартын отстал, но не тут-то было. Мартын– он такой, приставучий. Уж если возьмется, то, пока душу не вытрясет, не отцепится.
– Вот каждый раз, как она мимо проходит, ты потом сам на себя не похож, ни дать, ни взять – контуженный. На, выпей.
Алексей, не глядя, отхлебнул из протянутой напарником фляги. В ней оказался самогон, ядреный первач, до которого Мартын был большим охотником и большим специалистом в этом деле. Поговаривали, что у него в лесу заимка имеется, а там – самогонный аппарат. Власти же на подобное непотребство глаза закрывают, ведь Мартын – первейший тракторист и единственный специалист по технике. Арестуй такого, а работать кто будет? Вот и весь разговор. Председатель был рад, что Мартын пашет, как вол, Мартын был рад, что никто из начальства в его скромные делишки не вмешивается, а мужики были рады, поскольку у Мартына всегда можно было разжиться шкаликом или доброй бутылью.
Алешка от неожиданности закашлялся, и все его возвышенно-романтическое состояние как рукой сняло.
– То-то же, – удовлетворенно заметил Мартын. – Если она тебе так в душу запала – женись. Ты у нас парень видный, ПЕРСПЕКТИВНЫЙ.
Тракторист очень любил это слово – «перспективный», и использовал его к месту и не к месту. В данном конкретном случае слово было к месту, как нельзя более к месту. Перспективный! В том и проблема, что Лешка – перспективный, а так бы, действительно, плюнул на все и женился, но эта перспектива чертова… Он – не просто комсомолец или даже коммунист, за этим дело, в конце концов, не станет, он – работник важной государственной конторы, само название которой люди опасались произнести вслух лишний раз. Чекист, так его называли за спиной. То ли кличка, то ли уважительное прозвище. Он и приехал-то в эту богом забытую деревеньку только потому, что приказ пришел.
Гражданская война осталась в прошлом, но первой в мире рабоче-крестьянской державе предстояло сделать многое, чтобы раны, нанесенные клыками империализма, затянулись. А враги ведь не спят, только внешние, диким волкам подобны, молча бродят по ту сторону границы, выжидают, высматривают и вынюхивают, а внутренние изо всех своих сил вредят неокрепшему пока организму советской России. При чем тут Она? А при том! «Нужно было родителей правильно выбирать!» – с неожиданной злостью подумал Алексей. Или хотя бы не упрямиться: отказалась бы, написала – знать, мол, таких не знаю и ведать не ведаю, многие так делают, и ничего, живут. А эта – отказ писать не захотела, кулацкая дочь! Разве может он, человек, которому доверяют и партия и правительство, жениться на девушке, чьи родители – кулаки и угнетатели рабочего класса? Враз конец настанет и доверию, и карьере.
– Не хочешь? – Мартын усмехнулся.
Вот же товарища судьба послала! Хотя, какой из Мартына товарищ? Да и не может у Алексея товарищей или друзей быть, по определению. Мартын – это так, сочувствующий местный. Или можно так: доверенный человек, хорошо знакомый с местной обстановкой. А что он Алексея и трактором управлять учит, и поле вспахивать, и боронить, и другим каким делам, на первый взгляд совершенно чекисту не нужным, так что из того? Пусть население видит: ТАМ не белоручки работают, а нормальные мужики. Контакт с местным населением, учил Алексея Владимир Иванович, – первейшее дело, тут тебе и помощь, тут тебе и разведка, тут тебе и прикрытие. А Владимир Иванович человеком умным был.
